Маша и Гром - Виктория Богачева

Я и не собиралась! Ляпнула, чтобы тебя позлить, потому что ты по какой-то причине вызывал у меня это желание. Я хотела тебя разозлить.

А полученной за пару дней информацией, которую я вообще-то изначально не хотела знать, я уже и так сыта по горло! Мне она не нужна. Интересно, что такого особенного может таить за собой личность нашего незадавшегося убийцы? Чем Громов еще может меня удивить? На нас покушался его родной брат? Их разлучили в детстве? Они соперничают из-за смазливой бабы?

Я нервно хихикнула и поспешно закрыла ладонями рот, пока смех не перерос в истерические рыдания. Шутки показались мне невероятно смешными, хотя все дело, разумеется, в пережитом стрессе. Громов покосился на меня, но ничего не сказал. Вот и правильно. И без него тошно. Он еще постоянно поглядывал в зеркало заднего вида: боялся, что за нами следят?

Отсмеявшись, я провела по лицу, отбрасывая волосы назад. Нас точно остановят первые же попавшиеся на пути гаишники, потому что подумают, что два бомжа угнали мерседес. Выглядели мы оба ужасно, но Громов чуть получше меня. Хотя ползание по мокрой земле не прошло для него даром.

Снаружи медленно сгущались ранние сумерки. Заканчивался короткий осенний день. Машин по дороге нам попадалось мало, и мерседес выделялся среди них как черное пятно на белой рубашке. Если кто-то следил за ними или вел того мужика, то ему не составит труда продолжить слежку сейчас.

— А что будет с телом? — я повернулась к Громову.

Он сосредоточенно смотрел на дорогу, освещаемую теперь лишь светом фар.

— Не волнуйся, — сказал он. — Считай, что тела нет и никогда не было.

Ему легко говорить: не волнуйся, считай. Предполагается, что я должна довериться ему. Ему. Даже если оставить за скобками его сомнительное прошлое и настоящее, в день, когда я ему доверилась, и мы осели в якобы невероятно надежном убежище, нас чуть не убили. Он правда думает, что я могу не волноваться?..

— Так себе успокоение, — я не выдержала и ввернула небольшую шпильку. Не смогла удержаться. Когда еще такой случай выдастся.

А если серьезно, то надеюсь, что никогда.

Мы ехали в неуютной тишине, пока Громов включил, наконец, музыку. Поставленная на паузу песня заиграла с середины, и я мгновенно, еще по первым аккордам узнала Кино. Отвратительно, что несостоявшийся убийца слушал мою любимую группу.

— ... дальше действовать будем мы*, — невероятно символично гремел из проигрывателя хриплый голос Цоя.

Громов усмехнулся и сделал погромче. Наверное, тоже оценил иронию. В такт музыке он барабанил пальцами по рулю, и я поймала себя на том, что выстукивала знакомый ритм на коленях. Все-таки лучше Цоя нет никого и никогда не будет.

Мимо серых деревьев, сливавшихся за окном в одну сплошную массу, мы мчали вперед по трассе; по влажному, блестящему в свете фар асфальту. В магнитоле играл Цой, Громов курил в приоткрытое окно, молча и сосредоточенно смотря прямо перед собой. Я прикрыла глаза, подумав, что в ту самую секунду могла даже почти представить, что я — счастлива. Если зажмуриться и забыть на время про боль в ноге, про царапины и рану на голове; забыть, с кем я еду в одной машине и куда, и, самое главное — после чего; представить на месте Громова другого человека, кого-то, кто меня любит, держит за руку; с кем мне хорошо. Если сделать все это и вообразить, что есть лишь поздний осенний вечер, полупустая трасса и редкие встречные машины, разбивающие мрак ярким дальним светом; моя любимая музыка и мой любимый человек, а перед нами — только дорога и больше ничего, то да, я бы чествовала себя абсолютно счастливым человеком.

И нет ни моего прошлого, ни будущего; нет этих убийств, повисших на мне неподъемным грузом, который медленно тянет меня к земле и уничтожает каждый день. Нет страха за свое будущее и липкой, удушающей бедности. Не нужно вздрагивать от каждого телефонного звонка и видеть в каждом менте того самого... Не нужно отшатываться от любого мужчины в черной куртке и штанах, потому что ждёшь расплаты каждый день. И нет ночных кошмаров, после которых ты не можешь даже кричать, а только лежишь в холодном поту и широко раскрытыми глазами пялишься в потолок, не в силах ни пошевелиться, ни нормально вздохнуть.

Да, если бы только всего этого не было...

Я почувствовала, как увлажняются ресницы, и поспешно открыла глаза, смаргивая слезы. Нет, больше реветь при Громове я не собираюсь. Достаточно одного раза. Тогда я испытала сильнейший шок, вот и расклеилась. Не смогла вовремя взять себя в руки.

Совсем незаметно для меня, погрузившейся в свои переживания, мы въехали в Москву, ослепившую меня своими огнями. Громов вел уверенно, словно знал дорогу наизусть. Может, так и было.

Я чувствовала тупую, всепоглощающую усталость. После нескольких эмоциональных вспышек за день я была выжата как лимон. Смешно сказать, но сил не хватало, даже чтобы просто поднять руку. Я вообще не представляла, как я смогу выйти из машины и куда-то пойти. Хотелось лечь в кровать и лежать там ближайшие лет десять, минимум. Я вяло повернула голову вбок: Громов рулил все с тем же сосредоточенным выражением лица. Собранный и предельно сфокусированный. Я даже позавидовала такой выдержке и силе воли. Меня вот сейчас можно просто взять и выбросить за дверь машины, я даже сопротивляться не буду. Нет сил.

Прошло, наверное, минут сорок пять, и мы въехали в район, где Громов принялся петлять по домам. Я не имела никакого понятия, где мы и зачем. Где-то в Москве, не в самом центре, но и не на окраине — вот и все ориентиры, которые я могла назвать. Мы долго кружили меж домами по узким дорогам. Меня даже начало подташнивать от бесконечных поворотов и резкого торможения, когда Громов, наконец, остановил машину и заглушил двигатель.

Спрятав за пояс джинсов один пистолет и сжав в руке второй, он посмотрел на меня.

— Куда ты? — вопрос сорвался с губ помимо воли.

Можно было не спрашивать, я прекрасно знала, что он не ответит.

— Посиди пока здесь. Я спущусь за тобой, — сказал он и быстро вышел, негромко прикрыв дверь.

А если нет?! Если ты не вернешься, что мне делать?

Я прокричала это немому лобовому стеклу и в сердцах ударила панель прямо перед собой.