Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника - Уильям Берк

Вся эта загадка, все это непонимание, кому и чему верить, на какое-то время поставили меня в тупик, пока я не продолжил чтение мемуаров Харвата и случайно не наткнулся на еще один ключевой отрывок: “Он [Альберт Геринг] был порядочным человеком, о котором у меня сохранились самые теплые воспоминания. Именно благодаря ему я узнал, почему меня посадили в концлагерь и почему меня выпустили так быстро и при таких странных обстоятельствах”.[139] Получается, что именно Альберт заставил Харвата поверить, что его освобождение было делом рук принца Густава Адольфа. Другими словами, кроме Альберта и, наверное, коменданта лагеря больше никто не знал правды об этом освобождении. Но почему Альберт рассказал Харвату одну историю, а всем остальным после войны – другую?

Вполне может быть, что Альберт сообщил чешским следователям про свое заступничество за популярного чешского врача с блестящей репутацией, чтобы придать лишний вес своему делу. Может быть, эта версия так понравилась ему, что он продолжил рассказывать ее и после войны всем своим родственникам и знакомым, благодаря которым она стала выглядеть правдоподобной. Однако нет доказательств того, что такое было ему необходимо или вообще было в его характере. У него не было недостатка в свидетельствах весьма уважаемых чешских граждан, которые раз за разом рассказывали о его многочисленных благодеяниях. Коллеги по “Шкоде”, деловые партнеры по экспортным операциям, его старые австрийские кинодрузья из Tobis-Sascha – все подтверждали факты, приводимые Альбертом. Вдобавок он тогда был только что оправдан американцами, которые, копая под него с самого начала, за пятнадцать месяцев допросов не нашли на него ничего, кроме хорошего. Так зачем бы ему было лгать и ставить под сомнение свою правдивость во всем остальном? Определенно, спасение еще одного видного чешского гражданина не обеспечило бы его защиту никаким дополнительным преимуществом. Риск изобличения был элементарно слишком велик по сравнению с потенциальной выгодой от лжи.

Более вероятно, что Альберт предусмотрительно утаил истину от самого Харвата ради защиты интересов всех участников. Ведь Альберт все-таки почти нарушил закон, написав сомнительное письмо, которое шло против воли нацистских властей. Также очевидно, что уже с его первого ареста в 1938 году Гиммлер и СС следовали за ним по пятам и им сгодился бы любой повод, чтобы обвинить Альберта и вместе с ним потопить его брата.

К 1939 году, когда Альберт пришел работать на “Шкоду”, в СС уже существовала толстая стопка рапортов, описывающих все “акты терроризма”, которые он совершил против рейха. Сам Альберт знал от военного судьи Эрхардта, личного юриста Германа, что его считают головной болью гестапо – в одном рапорте о нем писали: “Как долго этому публичному гангстеру будет позволено продолжать заниматься своими делами?” Он также узнал, что до гестапо как-то дошло одно словечко, которое было адресовано исключительно друзьям: играя нюансами немецкого, Альберт как-то назвал Гитлера GRÖVAZ, аббревиатурой от “величайшего преступника всех времен”, вместо собственного гитлеровского эпитета GRÖFAZ, что означало “величайший стратег всех времен”.[140] Учитывая это и тот факт, что он уже успел испытать на себе гнев гестапо, Альберт слишком хорошо знал, что с ним произойдет, если СС когда-нибудь прознает о его деяниях против режима. Тюрьма, пытки и даже казнь – вот чего следовало ждать ему или любым его сообщникам, если бы их поймали за руку. Молчание, таким образом, было необходимостью, особенно в оккупированной нацистами Европе. Это было полицейское государство Гиммлера, оруэлловский мир, функционирующий в условиях изощренной системы слежки и доносов.

В большинстве случаев Альберт рассказывал семье и друзьям о своей деятельности во время войны уже через много лет после того, как Генрих Гиммлер отравился цианидом. На самом деле некоторые облагодетельствованные Альбертом так никогда и не узнали, кто пришел к ним на помощь. Об этой “фантомной” деятельности можно получить хорошее представление из рассказа Ярмилы Модры, падчерицы бывшего заместителя коммерческого директора “Шкоды” Йозефа Модрого. Говоря о волне массовых “арестов возмездия” на “Шкоде”, последовавшей после убийства Рейнхарда Гейдриха 27 мая 1942 года, она замечает: “Он [Йозеф Модрый] сказал, что Альберт помогал семьям заключенных сотрудников компании в основном деньгами. Помогал как только мог. Но никто не знал, что это был он. Даже те, кто получал деньги, не знали, откуда они взялись и кто их посылал!”[141] Следует отметить еще одно: когда я сам брал интервью у Ярмилы, она сообщила, что ее отчим рассказал ей об Альберте и их совместной деятельности только после войны – в свое время даже владеть такой информацией было небезопасно.[142]

Таким образом, определенная конфиденциальность была просто необходима, если Альберт хотел не угодить в руки СС и продолжать свою работу против нацистского режима. Если Альберт был ответствен за освобождение Харвата, то было бы в интересах обеих сторон, если бы он совершенно отмежевался от своего участия, пусть даже ценой сочинения истории о шведской королевской милости.

На следующий день я отправляюсь на место старого жилища Харвата на Ресловой улице, всего в нескольких кварталах от кафе “Славия”. Там я обнаруживаю не грандиозный неоготический, необарочный или арнувошный доходный дом, но торжество модернизма. Как всегда посмеиваясь, Вацлав рассказывает мне, что ближе к концу войны, 14 февраля 1945 года, случайная бомба упала на это здание во время необъяснимого воздушного налета американцев на Прагу. В 1996 году место пережило еще одно потрясение, на этот раз во имя искусства и Фреда Астера. По проекту знаменитого канадского архитектора Фрэнка О. Гери здесь была построена новая пражская достопримечательность – здание, известное как “Танцующий дом”, поскольку оно напоминает двух человек, Фреда Астера и Джинджер Роджерс, танцующих в паре.

Я иду дальше по улице, пока не натыкаюсь на православный храм. В нижней части его фасада из серого песчаника вырезано небольшое горизонтальное окно, напоминающее щель дота. Вокруг этого выреза рассыпаны пулевые отверстия, оставленные, по всей видимости, крупнокалиберным пулеметом. Выше прикреплен памятный знак в честь двух обученных британцами чешских агентов Яна Кубиша и Йозефа Габчика, которые участвовали в убийстве Рейнхарда Гейдриха. Заброшенные на парашютах в оккупированную Чехословакию, эти двое устроили засаду на кабриолет у Тройского моста в Праге и накрыли Гейдриха противотанковым снарядом. Был немедленно объявлен розыск, закончившийся здесь, у этой самой церкви, где два обреченных на смерть чешских мученика приняли последний бой.