Фиктивный развод. Не отпущу - Евсения Медведева

Жена вбежала в отделение, громыхнув дверьми, и бросилась ко мне как-то бессознательно, по гребаной привычке! Кара ветерком пронеслась сквозь толпу, зафиксировав встревоженный взгляд на мне.

Я вдруг ощутил пекучую точку прицела на лбу! И несмотря ни на что, распахнул руки в привычном жесте, принимая её трясущееся от всхлипов тело, прижал, зарываясь носом в родную макушку.

Вдохнул знакомый аромат цветов, тут же утопая в уюте, тепле её запаха. Кара вцепилась пальцами в рубашку, впилась ногтями, желая только вытолкнуть страх и боль.

И вдруг это мгновение стало бесценным, бесконечно правильным каким-то.

Она пришла! Наплевала на обиду, на то, что наши родные оказались, по сути, предателями, всё равно не посмела бросить ни меня, ни отца. Моя девочка…

Зарывался пальцами в её пушистые волосы, впивался в горячую пульсирующую кожу, забирал то, что раньше придавало сил, но теперь отрубило… Её энергия, её чувства и эмоции теперь закрыты для меня. А этот визит – лишь дань уважения, и не более!

Мозгом понимал, что скоро всё закончится, и придётся разжать руки, отпустить, но не мог…

По позвоночнику гулял шар пламени. Мышцы стянуло спазмом, казалось, я парализован, превращен в оковы, из которых нельзя выпустить эту гордую птичку!

— Как папа? — прошептала Карина и сделала то, чего я так боялся… Она отшагнула, рывком размыкая мои сцепленные ладони.

Щелчок…. И снова холод, пустота, одиночество…

Я не ценил! Даже не предполагал, что с её исчезновением моя жизнь превратится в картонную брошюру, на которой изображены самые охрененные блага. Но это пустое, эпатажное, искусственное! Нет там жизни, души и радости, все это забрала Карина с собой.

Не мог вытолкнуть ни слова. Смотрел в её глазах, желая увидеть хоть намёк на искру! Но кроме беспокойства за моего отца там не было НИЧЕГО! Пустыня… Выжженная палящим солнцем, толщей обиды, недоверием и желанием свободы.

И спас меня только доктор, вышагнувший из палаты.

— Итак, уважаемые… Георгий Михайлович отдыхает, ему поставили капельницу, провели полную диагностику состояния. И завтра уже проведут шунтирование, — врач листал историю болезни, кивал, подтверждая свои слова. — В целом, его жизни больше ничего не угрожает, но давайте дождемся операции?

— Боже, — Карина покачнулась и осела в моих руках.

— А вы Карина? — доктор махнул медсестрам, и те заботливыми пчелками окружили нас. — Зайдите к отцу, он просит только вас…

Эти слова были сильнее, чем нашатырь. Карина вскочила и бросилась в палату. В коридоре повисла тяжелая тишина.

Мама всхлипывала, её руки крупной дрожью стучали по подлокотникам кресла, с которого она просто не могла встать.

Но все молчали, прекрасно понимая, что отец позвал Карину, чтобы извиниться за всю нашу огромную семью.

Один поступок обнажил все пороки, вытащил все скелеты, о которых не принято говорить.

— Левон, — ко мне подошел Гурам, отец Кары. Старик был бледным, растерянным, от того уверенного и жесткого мужчины не осталось и следа. Он сжал мою руку, заставляя посмотреть в глаза. — Я не думал…

— Вам не со мной говорить нужно, а с дочерью. Но не сейчас… Карина сделала все, чтобы не разочаровать любимых родителей, а чем ответили они? Поверили в ложь? Осудили? Не дали возможности высказаться и защититься?

— А нечего слушать! — отчеканила Кара, выходя из палаты. Она стерла слезы, приосанилась и мельком осмотрела своих родителей. — Я все сказала… Мне не нужны ваши слова, извинения. Не трудитесь…

Кара порывом легкого ветерка рванула по коридору.

И снова кислород растворился. Легкие вспыхнули, мозг пульсировал отрицанием. Казалось, если я отпущу её сейчас, то больше никогда не смогу исправить всё, что произошло!

И ноги сами рванули по следу той, в чьих руках осталась моя жизнь.

— Кара!!!

Глава 23

Глава 23

Карина

— Кара! — кричал Левон, уверенно догоняя меня.

Тонкие шпильки проваливались в газон, покрытый первым снегом. Злой, уже морозный ветер развевал полы пальто, путал волосы, стирая следы запаха его рук.

Проклинала себя за слабость! За мышечную память того, как хорошо и спокойно в его объятиях. Горло стягивало болью, глаза пекло от непролитых слез, а в груди билось обессиленное сердце.

Я больше не вынесу всего этого! Моя душа рвется, расходится по волокнам, мысли путаются. Возможно, я поступаю точно так же, как и мои родители, возможно, не желая слушать бывшего мужа, я превращаюсь в такого же предателя!

Но не было у меня сил… Я как пустой сосуд, лишившийся возможности мыслить здраво и четко!

— Карина! — отчаянный выдох обжег шею, а сильная рука аккуратно сжала локоть, разворачивая меня к себе. — Послушай меня!

— Левон, отпусти… Отпусти! Неужели ты не видишь, что мир рушится? Что каждая попытка что-то склеить и исправить оборачивается трагедией? Твой отец с сердечным приступом, я лишилась работы, веры в то, что мой тыл прикрывает семья! Все привыкли к моей покорности, к мягкости и слабости. Кто такая Карина? Да мямля, мать-наседка, кухарка! Зачем её слушать? Зачем ей задавать вопросы? Они же все подписали мне приговор! Все! — сжала полы его пальто и начала трясти, соскребая остатки сил. — Но самое гадкое, что я сама к этому привыкла! Меня сдали не только родители, но и я сама давно забила на себя!

— Я не могу тебя отпустить!

— Почему? Куталадзе, почему? Я отдала вам с сыном двадцать лет своей жизни! Как слабачка пряталась за вашими спинами, росла в инкубаторе, но стоило тебе отлучиться, как меня затянуло в воронку дерьма! И оказалось, что я категорически не умею с этим справляться! Как ребёнок застыла в центре многолюдной площади, а меня толкают, бьют, а я терплю!

— Кара, я тебя укрою! — закричал Левон, вновь попытавшись обнять меня.

Его трясло, на лбу надулась пульсирующая вена, под щетиной гуляли желваки. Но я отошла… Его ладонь лишь проскользила по моей руке. И снова разряд тока!

— Левон! Я себя потеряла… Рядом с вами была заботливая мама, понимающая жена, послушная дочь… Но разве этого достаточно? Где я? Где в этих двадцати годах была я? А я тебе скажу, всё, что я решила самостоятельно — родить сына, — слезы вырвались, размывая картинку реальности. — Но этого катастрофически мало!

— Карин, ну это неправда…

— А что правда? Что, Куталадзе? Что мы были молодыми