Правосудие королей - Ричард Суон

тысячу миль, почему бы не расставить по пути сотню лошадей, каждая из которых пронесет его лишь десять миль? Сованцы уже много веков пользовались неким подобием этой системы и теперь лишь протянули ее через всю Империю. Расстояния стали больше, но принцип остался прежним.

Мы быстро прошагали по слякоти и вошли в стойла. Кто-то разбудил мальчишек-конюхов, дежуривших ночью, и те, заспанные, переложили наши вещи с Винченто на двух новых лошадей, которые должны были отвезти меня и Вонвальта на север. Все прошло быстро и без лишних слов. Привратник подвел нас к дежурному старшему конюху, который убедился, что Вонвальт знает, как ехать на север. Все было просто: нам следовало лишь ехать по Хаунерской дороге до следующей станции Эстафеты в Эспе, в десяти милях отсюда.

Уже через несколько минут мы вышли из ворот, и конюхи вывели наших лошадей на дорогу. Животных почти не пришлось понукать; я чуть не свалилась со своей, когда она сорвалась с места, припустив резвым галопом, и мы понеслись в снежную тьму.

* * *

Путешествие быстро стало утомительным. Мы гнали лошадей десять миль, пока те не начинали исходить пеной изо рта и обливаться потом. Это занимало почти час. Затем мы добирались до следующей станции Эстафеты, перекладывали наши вещи на новую пару лошадей и повторяли весь этот изнурительный процесс. Нам оставалось лишь держаться крепче и стараться не думать о холоде. Лошади были хорошо выучены и знали дорогу. Мы почти не направляли их; к тому же Хаунерская дорога была широкой и содержалась в порядке. Из-за ее стратегической важности на лордов, владевших землями, через которые она пролегала, возлагались тяжелые повинности, согласно которым они должны были поддерживать дорогу в хорошем состоянии. Но ни это, ни щедрые суммы, затраченные на ее содержание, не спасали дорогу от беспощадной северной зимы: некоторые ее участки затопило или они размякли от слякоти, а из-за снега часть мощения растрескалась.

Наступил рассвет, и вместе с ним движение стало более плотным. Те, кто часто путешествовал по Хаунерской дороге, прислушивались к грохоту копыт и заранее отходили в сторону; остальные же вместе со своими пожитками нередко оказывались в грязных канавах по сторонам дороги. Вонвальт и я были не единственными, кто пользовался Эстафетой, и порой мы проносились мимо какого-нибудь гонца, видного сановника или даже другого Правосудия, двигавшихся навстречу нам. То были краткие моменты разнообразия в том монотонном и утомительном путешествии. Поначалу я испытывала воодушевление от того, что мы ехали по официальному делу, и от восхищенных, сбитых с толку взглядов других, когда мы проносились мимо с криками: «Дорогу!» – но все это быстро прошло. Внутренние стороны моих бедер превратились в сплошной синяк, а кости таза, казалось, были готовы треснуть от постоянных ударов о спину лошади. Ветер раздувал мой плащ, как парус, и каждая мышца нещадно ныла от одного лишь усилия удержаться на спине животного. Так мы провели несколько дней и ночей, постоянно меняя лошадей и ненадолго останавливаясь в тесных, холодных, практичных комнатах путевых фортов, которые составляли большую часть станций Эстафеты. Однако наконец Вонвальт догадался, что нам нужно отдохнуть.

Мы остановились в небольшом, не защищенном стенами городке под названием Йоск. За половину недели мы проехали почти две сотни миль, и к тому моменту, когда наши лошади пробрались через грязь к станции Эстафеты на окраине города, мне казалось, что надо мной надругался сам Казивар. В кои-то веки снежные тучи рассеялись, и над нами, сверкая звездами, простерлось темно-синее вечернее небо. Облака пара, поднимавшиеся от дыхания наших коней и их всадников, клубились в сумеречном воздухе. От холода мое тело онемело и закоченело, как труп.

– Мы движемся быстрее, чем я рассчитывал, – угрюмо сказал Вонвальт. Его борода отросла и стала неопрятной, а шарф, который он натянул до самого носа, покрылся льдом в том месте, где осело его влажное дыхание.

Мне едва хватило сил, чтобы ему ответить. Я что-то пробормотала себе под нос, но в тот же миг моя лошадь решила заржать.

– Говори яснее, Хелена, – сказал Вонвальт. По его голосу я слышала, что он улыбается. – И не надо ржать.

Даже будучи в столь жалком состоянии, я не сдержалась и рассмеялась. Смех перешел в истерический хохот, и вскоре я уже плакала, а холод грозил приморозить слезы прямо к моим щекам. Подошедший к нам стражник растерялся при виде двух путников, с ног до головы покрытых замерзшей грязью и от души хохочущих.

– Я попросил моего секретаря не ржать как лошадь, – пояснил Вонвальт, когда смог взять себя в руки.

Стражник, взявший лошадей под уздцы, лишь закатил глаза.

– Эту шутку я уже слышал, – сказал он, и мы прошли вслед за ним в Йоск.

* * *

Мы двигались по Эстафете еще один день и одну ночь, а затем сдали наших лошадей на имперской станции в Бакире, у границы Толсбурга. Там, в местной конюшне, мы наняли двух других верховых лошадей, свернули с Хаунерской дороги и поехали по полям в сторону Рилла.

На этот раз мы подъезжали к деревне с востока, двигаясь по направлению к Толсбургским Маркам, чьи серые склоны и острые пики возвышались далеко на горизонте, похожие на гигантские выщербленные зубы. Землю здесь покрывал сверкающий снежный ковер, отчего эти места казались еще более унылыми и безликими, чем прежде. Мы пересекали поля совершенной белизны, проезжали мимо голых скелетов деревьев и погребенных под снегом путевых камней. Лишь бледное сияние солнца, тщившегося пробиться через облачный покров, помогало нам ориентироваться. Снег приглушал все звуки, и после грохочущей скачки по Имперской Эстафете казалось, что теперь мы тащимся медленно и зловеще тихо.

Весь день мы ехали по полям. Кони оставляли за собой глубокие борозды и были явно недовольны тем, что их заставляли тащиться по снегу, утопая по икры. Воздух кололся морозом, и в нем плясали снежинки. Выдохи – наши и животных – клубились большими облаками тумана. Несмотря на множество слоев одежды на мне, ветер, как нож изо льда, прорывался через мой местами прохудившийся вощеный плащ.

В середине дня мы увидели знакомый ориентир – старую заброшенную сторожевую башню на кургане Габлера. Поскольку каменное строение находилось в четверти дня пути от Рилла, а Вонвальт не хотел подъезжать к деревне впотьмах, мы направились к башне.

– Кроме того, тело сэра Отмара все еще может быть там, – сказал Вонвальт. Из-за снега его голос прозвучал необычайно тихо.

Пустив лошадей рысью, мы подъехали к башне. Она представляла собой единый столп из серого камня, примерно двадцать ярдов