Злое железо - Алексей Молокин

– Я вот тут кое-какой еды принес, – сообщил я виноватым голосом, – и выпить немного. Но если не требуется, так я все обратно унесу, а сам пойду половик стирать. И гладить.

– Куда ты на ночь глядя пойдешь, дурья голова, и кто у тебя еду да выпивку обратно возьмет? И где ты ночью половик стирать собрался? В колодце? Ладно уж, брось половик в сенях, а еду и спиртное тащи в комнату… Постоялец.

– …Понимаешь, Константин, – говорил мне хозяин, размахивая у меня перед глазами узловатым пальцем, – в стране, да и во всем мире неправедные дела творятся, я это давно замечаю, с младых, так сказать, ногтей, и вот однажды было мне прекрасное и ужасное видение. Это случилось еще до того, как кобеля моего Паштета убили, аккурат за день или за два… В общем, незадолго.

Осенью это было, я картошку копал, у меня перед домом картошка посажена, видал борозды? Есть-то ведь что-то надо, верно? На одной пенсии, сам понимаешь, долго не протянешь. И вот притомился я, да и спину схватило, сижу на ведре с картошкой прямо в борозде и вдруг вижу, причем средь бела дня – чудо!

Идет по картофельному полю баба… нет, женщина, вся из себя в темном и блескучем, я сначала подумал, какая-нибудь из Афедоновых сестер, те тоже ладные такие, а потом понял – нет, не из сестер. Афедоновы сестры принципиально на каблуках не ходят, да еще по картофельным полям, ноги у них тяжелые, хотя все остальное очень даже ничего… А эта идет на во-от таких каблучищах по чернозему и не проваливается. Словно по паркету, даже отражается вроде. Подошла ко мне поближе, а одёжа на ней вся так и переливается, хотя и черная. И все время кажется, что прозрачная, хотя ничегошеньки через нее не видно, уж как я ни всматривался – полный ноль видимости!

Подходит она ко мне и говорит, а голос у нее – у меня аж становая жила заныла.

«Плохо живешь, старик, бедно! Для того ли ты всю жизнь трудился, справедливость искал, даже в газеты писал, чтобы на старости лет так вот жить?»

А я сижу, смотрю, как ее одёжа колышется, и думаю про себя: «Никак это сама Гизела Безвременщица по прозванию Грехославная, правнученька Аава Кистеперого, мне явилась! Вот и приметы все при ней – риза черная, прозрачная, но не для взгляда, а для мыслей только, каблуки высокие, чтобы по душам ходить да следы оставлять…» Вот лица я, правда, так и не запомнил, помню только, что красивая до жути.

Очень я испугался, даже ведро подо мной затряслось, хотя там картошки больше половины было.

– А чего испугался-то? – спрашиваю я деда.

– А того, что она, во-первых, из невыборных богов, а во-вторых, что, по слухам, она у мужиков будущее отбирает без возврата и оттого в силу входит. Потом думаю, а какое у меня будущее? У меня одно прошлое осталось, так что пусть себе забирает, а мне, может, на старости лет какая радость выйдет. А она и говорит:

«Ты, дед, не бойся, не нужно мне твое будущее, сколько бы его у тебя ни осталось, а нужна твоя помощь».

«Да чем же помочь-то тебе, – говорю. – Самому бы кто помог, какой тебе с меня прок, и мне тоже от тебя ничего не требуется. Рад бы взять, да уже ничего не нужно».

А она только усмехнулась и опять за свое, как будто и не слышала меня:

«Придется тебе, конечно, и пострадать немного, только дам я тебе силу любую несправедливость в нашем мире достойно наказывать, а если останусь довольна, то и награжу».

«Чем же ты меня, пенсионера всеми забытого, наградить можешь?» – спрашиваю, а сам думаю, чего бы такого попросить? Денег? Так я их даже потратить не успею, старый уже. На лекарства разве, да от лекарств какое удовольствие? Талантов каких-нибудь особых, так то же самое, таланту время нужно, чтобы его хотя бы заметили, а на это и многим молодым целой жизни не хватает. Молодости? Может быть… Только как был я Вынько-Засунько, так я им и останусь, и начинать все заново как-то не хочется. Все равно результат будет тот же, что и сейчас.

«Ничего, – говорю, – мне от тебя не надо, так что ступай себе».

«Я дам тебе будущее, – улыбается она, – и еще здоровье, чтобы твое новое будущее не было тебе в тягость».

И сразу спина прошла, будто и не болела.

– Ну и что? – спросил я пригорюнившегося хозяина.

– Я подумал и согласился, – со вздохом отозвался старик. – Будущего у меня и в молодости не было, так пусть хоть на старости лет появится. Да еще здоровье… Здоровье у меня теперь и в самом деле хоть куда, а вот будущего, пока не вижу.

– Дальше-то что было? – Я налил стопку дедуле, да и себе заодно тоже. Какой бы бредовой эта история ни выглядела на первый взгляд, она странным образом переплеталась с тем, что рассказывал мне Гинча. Да и намедни старик что-то такое говорил, только в детали не вдавался.

– Что? Положила она на землю передо мной какую-то ржавую железяку и сказала, что если кто-нибудь меня обидит, то всего-то и требуется, что швырнуть ему эту железяку вслед да имя обидчика прокричать. Можно просто подумать и в небо бросить, этого тоже довольно будет. И еще сказала, что такие вот железки будут сами собой появляться в сарайчике, ну, в том, в котором вы давеча ночевали, а уж я могу использовать их по собственному усмотрению. Я ведь неправду сызмальства чувствую. Душой. Так вот, иногда каждый день, а иногда раз в неделю я находил в сарае какую-нибудь старинную железку – то топор, то стрелу, саблю или еще что… И сразу в дело пускал, потому что неправды в мире – ох сколько! А потом – как отрезало! А несправедливость и всякие безобразия с экрана телика так и прут, так и лезут… А я только во вкус вошел, власть почувствовал. Власть – она слаще любви, особенно если любить больше некого.

– Еще по одной? – подбодрил я господина Вынько-Засунько.

Тот только махнул старческой, в пигментных пятнышках рукой.

– В общем, – продолжил он, – когда появилось здоровье, то мне и будущего захотелось. Настоящего будущего, чтобы в нем смысл был, понимаешь? Нанял я за два пузыря самопляса парочку знакомых бомжей – по пузырю на каждого, – и они мне из местного музея целый ящик этих железок притаранили. Только из всего этого металлолома один старый ножик и сработал, а остальные – никак. Так в сарае и валяются.

– А кого вы, уважаемый, этим ножичком, так сказать, попользовали? – поинтересовался я, уже догадавшись кого.

– Так кого же, как не этого бездельника Аава Кистеперого? – удивился старик. – Уж если тебя выбрали каким ни есть Богом, будь любезен порядок в городе навести и все свои дела доводить до конца. Да и осерчал я сильно, когда на рожу его бандитскую поглядел. Видал в храме небось? Во, тоже мне бог, ряшку наел!

– Не видел, завтра схожу, посмотрю, – сказал я.

– Вот-вот, посмотри, – пробурчал вредный дедуган. – Может, просветление получишь кистенем по башке. Тебе просветление на пользу будет.