Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы - Леонид Беловинский

В средней полосе России, от Рязанщины начиная, время полевых работ определялось от середины апреля до конца сентября. С 15 апреля по 1 мая шла пахота земли под овес и его посев («Сей овес в грязь – будешь князь»). Для посева одной десятины (чуть более гектара) овса требовалось до 6 мужских рабочих дней: на ранний взмет, когда земля еще сыра и тяжела, 13/4 – 2 дня, пробороновать – 1 день, посеять – 1/3 дня, запахать – 12/3 дня, пробороновать – 1 день. С 18 апреля по 1 мая 14 рабочих дней, а за исключением двух праздников – 12 дней; за это время можно посеять 2 десятины овса. Для посева одной десятины проса требовалось 9 с «хвостиком» дней: вспахать – 1½ дня, пробороновать – 1 день, передвоить (вспахать повторно) – 11/3 дня, пробороновать – 1 день, посеять – 1/3 дня, забороновать – 1 день, переломать пашню – 11/3, заволочить бороной – 1 день. Для посева одной десятины картофеля требовалось 61/3 дня: вспахать – 1½ дня, пробороновать – 1 день, передвоить – 11/3 дня, бороновать – 1 день. Нарезать сохой гряды и запахать – 1½ дня. Исключая из 20 дней мая 6 праздничных дней и 1 день на укатывание 1 м2 десятин овса, в оставшиеся 13 дней можно было обработать под картофель и просо 15/8 десятины (на 2 десятины требуется 15 дней), а если взмет зяби произведен с осени, то и 2 десятины – одну картофеля и одну проса.

Итак, до 20 мая (предельный срок яровых посевов) один работник мог при нормальных условиях обсеять 35/8 десятин яровых культур, причем все праздники оставались свободными, а если взмет зяб и был произведен с осени, то еще оставалось свободное время.

С 20 мая по 1 июня шла вывозка навоза на пары. С 1 по 23 июня, за исключением 4 праздничных дней, из 19 дней употреблялись на боронование картофеля при появлении его всходов (1 день) и две пропашки его (2 дня), а 16 дней оставалось на взмет и боронование пара под озимые: взмет одной десятины – 1½ дня, боронование – 1 день, так что за это время можно обработать 6 десятин.

С 23 июня по 6 июля шел сенокос. Исключая 4 полдня на праздники, то есть 2 дня, и на случайности (дождь) 3 дня, оставалось 9 полных рабочих дней. Уборка одной десятины луга при урожае сена до 100 пудов с десятины требовала от 5 до 5½ дней (скосить – 1½ – 2 дня, ворошить и копнить – 2½ дня, сметать в стога – 1 день) а при урожае в 200–300 пудов – 11½ дня.

С 8 июля по 8 августа шло передвоение и боронование пара, уборка ржи и овса и молотьба ржи для посева. Двоение десятины парового поля требовало 1½ дня, боронование – 1 день. Косьба одной десятины ржи при урожае 10–15 копен – 2½ дня, а жнитво такой же десятины – 7 дней, косьба десятины овса – 2 дня, молотьба одной копны ржи – 1 день. Из полных 30 дней исключались 6 августа, праздник, строго почитаемый крестьянами, и еще 6 праздников по полдня (четыре воскресенья, 8 июля и 1 августа). С 8 по 20 августа шел посев озимой ржи и уборка проса и с 20 августа – уборка картофеля и разные домашние работы: молотьба и пр.

Это помещичий расчет работ. Так сказать, официальные нормативы. Но, работая на себя, крестьяне с праздниками не считались и возили с поля копны или молотили хлеб во все дни, в праздничные дни даже с утра (71, с. 52–55). А. Н. Энгельгардт специально уделил внимание работам в праздники. «Много слышно жалоб на то, что у крестьян слишком много праздников и при том в самое рабочее время… Крестьяне, например, не работают – опять-таки не все – на Бориса (24-го июля), потому что Борис сердит, как они говорят, и непременно накажет, если ему не праздновать, или баба, жавши рожь на Бориса, руку порежет, или подымется буря и унесет нагребленные копны… Но воры и барышники, например, всегда работают на Бориса, потому что на Бориса заворовывают и обманывают, чтобы счастливо воровать и барышничать лошадьми целый год. На Касьяна же крестьяне работают, хотя он тоже сердит, работают потому, что Касьян немилостив – не стоит ему, значит, праздновать, отчего ему, Касьяну, и бывает праздник только в четыре года раз.

Главное дело, что все преувеличивают. Говорят, например, у крестьян много праздников, а между тем, это неправда: у крестьян праздников меньше, чем у чиновников. Крестьяне празднуют, как и чиновники, все годовые праздники с тою только разницею, что на Светлое Воскресенье празднуют всего три дня, а во многие другие праздники не работают только до обеда, то есть до 12 часов… Кроме того, по воскресеньям, в покос, даже в жнитво, крестьяне обыкновенно работают после обеда: гребут, косят и убирают сено, возят снопы, даже жнут. Только не пашут, не косят и не молотят по воскресеньям – нужно же и отдохнуть, проработав шесть дней в неделю. Правда, у крестьян есть некоторые особенные праздники: например, они празднуют летней Казанской, Илье, в некоторых местностях Фролу и некоторым другим святым, но зато крестьяне не празднуют официальных дней…

Если все сосчитать, то окажется, что у крестьян, у батраков в господских домах праздников вовсе не так много, а у так называемых должностных лиц – старост, гуменщиков, скотников, конюхов, подойщиц и пр. и вовсе нет, потому что всем этим лицам и в церковь сходить некогда» (120; 169–170).

Примерно исходя из этих помещичьих расчетов, на тягло (женатая пара) должно было приходиться от 2 до 2½ десятины в каждом поле, то есть 7 десятин на тягло всего. Таковы же были, впоследствии, расчеты некоторых земских статистиков. В. И. Ленин в конце XIX в. полагал, что на крестьянский двор, «чтобы свести концы с концами», требовалось 15 десятин. Если считать во дворе два тягла, то так оно и получалось. В свое время автор этой книги при работе над кандидатской диссертацией, исходя, правда, не из работ, а из потребления, считал, что на тягло с затяглыми (старики и дети) в 5½ души, требовалось 9 – 10 десятин только пахотных земель; но это – для северных губерний с их худородными почвами и низкой урожайностью.

Но не только в поле шли земледельческие работы. На крестьянской усадьбе были и обширные огороды. Правда, русский крестьянин был преимущественно хлебороб, огородник из него был неважный, и считалось, что настоящие огородники, для которых это – основное занятие, «знают», то есть водятся с нечистой силой, помогающей им. Важнейшей огородной культурой была капуста – ведь она шла в щи, самое главное блюдо русской кухни. Сажали капусту, как и вообще работали на огороде, женщины, причем перед посадкой туго мотали клубки ниток, чтобы кочаны капусты были такими же тугими. Немалое место на огороде занимала и свекла: квашеные «буряки» также шли в щи и борщи. Вдобавок к свекле сеялась и морковь. У свеклы и моркови не только корнеплоды шли в пищу, но и ботва, из которой варили ботвинью. Разумеется, сажали в большом количестве лук и чеснок. А когда привыкли к картошке, то и ее посадки занимали немалую часть огорода, кроме того, что сажалось в яровом поле. И наконец, на самом краю огорода, на лучшей и очень хорошо удобренной, «жирной» земле сеяли коноплю. Сейчас скажи «конопля», и сразу увидишь двусмысленные ухмылки. Это – по глупости и невежеству. О наркотиках не знал русский крестьянин, и слова такого не слыхивал. А вот без конопляного масла, без «замашек», или «поскони», без веревок никак не обойтись было в хозяйстве. Ведь конопля, наряду с льном, была важнейшей волокнистой культурой, и весенние оброки и подати мужик выплачивал, продав «пенечки» – пеньковую куделю. Тонкие волокна «женских» растений (конопля двудомная) шли на изготовление грубых «замашных», или «посконных» рубах, на мужичьи портки, на изготовление полусукон (армячина, пониток), толстые волокна – на тканье рядна, грубой мешковины, да на витье веревок. Дедовскими удобренными конопляниками очень дорожили крестьяне.

Помимо «трехполки» были известны и другие севообороты. В степных районах, где пахотной земли было много, широко использовался перелог, залежное земледелие. Тучные черноземы пахались без удобрения несколько лет, пока земля не выпахивалась, не теряла плодородные свойства. Потом участок забрасывался на несколько лет, для естественного восстановления плодородия, и распахивался другой участок. А в лесных районах Русского Севера и в Сибири до конца XIX в. применялось подсечно-огневое земледелие. Подходящий участок леса (лучше всего, не особенно старый березняк) сплошь вырубался, древесина, годная в хозяйство, выбиралась, а все остальное ровным слоем раскладывали по будущему полю. Осенью, или следующей весной, все эти кучи подсохшего хвороста поджигались со всех сторон. А потом по нерожавшей земле, да еще и удобренной золой, сеяли, просто заволакивая семена бороной. Такие ляда, или подсеки, давали по первому году баснословные урожаи: «сам-15». На следующий год эту землю уже приходилось пахать, и она входила в обычный трехпольный севооборот. На бескрайних просторах Сибири крестьянин нередко просто выселялся на такую росчисть, устраивая небольшое поселение – заимку.