Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы - Леонид Беловинский

И еще об одном деревенском производственном помещении, также бывшем подобием мужского клуба, следует рассказать, – о кузнице.

Сельская кузница

Кузница в деревне была настоятельной необходимостью. Лошадь подковать, серп назубрить, сварить лопнувшую косу, натянуть железные шины на тележные колеса или вварить тележный шкворень, починить «музыку» у сундучного замка, наковать гвоздей для вновь строящейся избы, выковать топор или даже безмен, или коромысловые весы, сковать рыболовный крючок или острогу, сошник или полицу для сохи, обить укладку фигурными полосами и бляхами, подковать лошадь или сковать для нее удила, отремонтировать древнее дедовское ружье или починить телегу – на все руки был деревенский кузнец, вплоть до того, что мог зубы рвать: на то у него был набор клещей. Были городские кузнецызамочники, булавочники, удники, гвоздочники, серповики-косники, секирники и ножовщики, но деревенский кузнец был универсалом. А сама кузница, стоявшая на окраине деревни, поодаль от изб, представляла собой просто небольшой сарайчик с бревенчатой крышей, толсто заваленной землею, с земляным полом и с грудой железного хлама в зарослях бурьяна за кузницей. Стены кузницы слегка заваливались внутрь, на случай пожара: если от открытого огня на горне загорится потолок, а от него стены – постройка вся рухнет внутрь, и огонь будет завален землей с крыши. Перед двустворчатыми дверями стоит станок для ковки лошадей: четыре мощных, глубоко вкопанных в землю столба с крышей над ними; на уровне конских боков и груди в столбах продолблены пазы и в них продеты прочные брусья. В самой кузне простенький кирпичный горн, даже без вытяжного зонта над ним, как в хорошей городской кузнице, небольшие мехи и наковальня на претолстенном дубовом чурбане, глубоко вкопанном в землю. В одном углу кадка с водой для закалки или охлаждения поковок, в другом – несколько мешков с древесным углем, в третьем – опять же железный хлам, в четвертом – кузнечный инструмент: ручник, кувалды разного размера, клещи различной конфигурации, зубила, рашпиль, несколько терпугов (напильников), шперак для мелких поковок и прочее мелкое имущество, в котором может разобраться только сам кузнец.

В одиночку кузнец не работал. В помощь ему нужен был и «поддувало», качавший мехи, и молотобоец, а то и два. Впрочем, можно было обойтись и без молотобойца, если заказов было мало, и они были мелкие. Кузнец без молотобойца все же недаром назывался безруким: в одиночку работать трудно. Если кузнецу помогал один молотобоец, такого звали одноруким, а если два – двуруким. Мастер-кузнец сам не ковал, он только руководил ковкой и начисто отделывал поковку. Орудовал он ручником, довольно тяжелым молотком, в другой руке держа клещи с раскаленным добела металлом и поворачивая поковку так и этак. Несколькими дробными мелкими ударами ручника по наковальне кузнец подавал сигнал к работе, ударами ручника по раскаленному железу он показывал, сколько раз нужно ударить, с какой силой и в каком направлении, чтобы поковка получала нужную форму. Ручник, положенный на наковальню, означал окончание работы. А полуголый, закрывшийся длинным кожаным фартуком молотобоец с хаканьем бил с маху тяжелой кувалдой туда, куда указывал кузнец.

Горн представлял собой кирпичную тумбу, накрытую толстой чугунной плитой с большим прямоугольным углублением в ней. В этом углублении пылала груда древесного угля с постепенно раскалявшимся куском металла на нем. В дне этого углубления и в самой тумбе проделаны каналы, через которые в горн из мехов подается воздух. От него добела разгораются и угли, и металл. Мехи (их всегда пара, почему и употребляется множественное число) представляют собой две больших миндалевидных пластины из толстых досок, схваченных железными полосами. Между пластинами – толстая кожа, заделанная в складку и охватывающая пластины по всему периметру. Там, где пластины сужаются, мехи открываются узеньким соплом, а к широким концам пластин прикреплены толстые проволочные тяги, поднимающиеся к крыше кузницы и через рычаги соединенные с ножной педалью или ручной тягой – кому как покажется удобнее. Попеременно раскрывая тягами мехи, подручный набирает в них воздух, а закрывая, – с силой вытесняет их в сопла, направленные в каналы горна.

Массивная наковальня четырьмя лапами крепилась на толстых винтах к стулу. Наковальни были однорогие и двурогие, но могли быть и простенькие безрогие наковальни. У универсальной однорогой наковальни с одной стороны был конический рог, с другой – широкий плоский хвост. В наличнике, рабочей плоскости наковальни, были глубокие круглые и прямоугольные отверстия – для пробивки отверстий в поковках и для установки шперака, маленькой однорогой наковаленки для мелких поковок.

Большие кузнечные клещи были с несколькими видами губок для плотного схватывания то круглого, то плоского, то квадратного, то треугольного металла. Кроме того, у хорошего кузнеца имелось множество разного вспомогательного инструмента, иногда придуманного и изготовленного самим хозяином кузницы.

Одной из самых распространенных кузнечных работ была ковка лошадей. Правда, крестьянские лошади, работавшие на мягкой пашне, могли обойтись и без подков. Но уже для поездок куда-либо по накатанному тракту, а то и по мощенной булыжником дороге подковывать лошадей было необходимо. Иначе при ударах о твердую поверхность отрастающее, как наши ногти, роговое вещество конских копыт разбивается и трескается, в трещинки попадает грязь и сырость, начинается мокрец, или подсед, и лошадь в лучшем случае надолго становится нетрудоспособной, а если мокрец вовремя не залечить, то может и погибнуть.

Ковка лошадей непосвященным кажется чудовищной: ведь в копыто живой лошади загоняются молотком десяток гвоздей. На самом деле у умелого кузнеца, щеголявшего мастерством, лошадь не испытывает не только никакой боли, но и неудобства. При ковке такой щеголь зажимал поднятое копыто между колен, иной раз даже не вводя лошадь в станок, а только коротко привязывая ее недоуздком, так что боль, причиненная лошади, немедленно сказалась бы на нем самом самым решительным образом. Наружный покров копыта подобен человеческому ногтю, а ногти мы стрижем без всяких болевых ощущений.

Лошадь заводилась в станок и закрывалась со всех сторон брусьями. Предварительно изготовленную подкову кузнец примерял к копыту и, разогрев ее, подгонял по форме и размеру копыта. Затем срезались толстым ножом излишки рогового вещества и толстой ороговевшей кожи. Вновь нагрев подкову, кузнец прикладывал ее к копыту, так что обгорали несрезанные части кожи и рогового покрова, которые затем снимались грубым рашпилем. Подогнав подкову, кузнец прикладывал ее к копыту и точными ударами молотка прогонял через отверстия в подкове и роговой венчик копыта ухнали, плоские подковные гвозди в виде узенького треугольничка; широким концом ухналь входил в гвоздевую дорожку на подкове, а острый конец загибался молотком на копыте. Конечно, разные бывают лошади, и спокойные, и нервные, разные бывали и кузнецы. Неумелый кузнец мог и «заковать» лошадь, прогнав ухналь через мягкие ткани копыта, отчего лошадь немедленно начинала хромать, и ее требовалось перековывать. Он мог и плохо подогнать подкову, так что лошадь начинала «засекаться», разбивая себе соседнюю ногу выступающим краем подковы, или неплотно подогнанная и прибитая подкова хлябала и разбивала копыто.

Кузнецы были спокойными и сдержанными людьми, иногда даже несколько медлительными, физически сильными, с крепкими разработанными руками, и обладали разнообразными знаниями, отчего к ним относились не только с уважением, но даже с некоторой боязнью. Считалось, что в стоявшей на отшибе мрачноватой кузнице водится нечистая сила, которая и помогает кузнецу, дружному с ней. Ведь знания кузнеца, умение работать с раскаленным металлом и «лепить» из него, что только душа пожелает, всех поражали. Даже просто стоять в дверях тесной кузницы и смотреть на ловкую работу было увлекательно. Кузнецы в деревне были и зажиточными людьми: ведь они за работу получали «живые» деньги, а деньги в жившей полунатуральной жизнью деревне были редкостью.

Глава 11

Во дворе, в поле и на покосе

Русский крестьянин был, прежде всего, земледельцем. И этим определялась вся его повседневная жизнь. Однако, как уже говорилось, земледелие в коренных великорусских областях было занятием ненадежным и в силу малой плодородности земли, и ввиду неустойчивости климата и короткого вегетативного периода. Но чем хуже природные условия хозяйствования, тем насущнее задача приспособления к этой природе, к этому климату и скудной земле. Русский крестьянин стал органической частью природы, ее элементом, и власть земли над ним было безмерна. Об этом, в частности, писал известный русский публицист Г. И. Успенский. Мы не преминем в своем месте обратиться к его словам.