И Маркс молчал у Дарвина в саду - Илона Йергер

людям. Он предпочитает восхищаться способностями животных. Мозг муравья, например, – тут он вставил «уважаемый доктор Бюхнер», – меньше крупинки соли.

С достоинством великого старика Дарвин указал на стоявшую подле него серебряную солонку. Все глаза проследили за его рукой, и этот простой жест привел к тому, что лишь при помощи сравнения размеров все мировоззренческие спекуляции вернулись на научную почву. Когда Чарльз взял ложечку в солонке, наполнил ее солью и медленно обсыпал кристалликами рыбу – остальные уже давно с ней расправились, – Эмма улыбнулась одной из своих самых тонких улыбок.

Кстати, он вполне разделяет восхищение доктора Бюхнера муравьями, продолжал Дарвин. Эти насекомые способны договариваться о совместной работе и играх – разве не чудо эволюции? Он собрал множество фактов, свидетельствующих о том, что обитатели одного муравейника даже после многомесячной разлуки узнают друг друга и питают друг к другу симпатию.

Дарвин посмотрел на Эмму, как будто хотел сказать: не волнуйся, голубка, все ревнители у меня под контролем. И продолжил упоенно рассказывать о том, как муравьи содержат в чистоте свой дом, вечером запирают двери и выставляют охрану. И, не стоит забывать, строят улицы, прокладывают туннели под реками и даже временные мосты – сцепляясь друг с другом.

Дарвин разошелся, и после его слов: «Муравьи собирают пищу для товарищества» – доктор Бюхнер не выдержал.

– Именно! – с восторгом воскликнул он. – Точно! Вот произнесено слово – товарищество! Насекомые демонстрируют это людям. Не каждый за себя, а каждый за всех! Не конкуренция, а кооперация!

Не отвлекаясь на эмоциональные восклицания, Дарвин, помогая себе пальцами, объяснил, что делают муравьи, если один из них тащит домой слишком крупный предмет: они ненадолго замирают, а потом быстро расширяют дверь. Доктор Бюхнер энергично закивал.

– Да дери его за ногу! Люди не нуждаются в образцах, взятых из скотской жизни, Бюхнер! Вздор рассказывать пролетариям про дисциплину у муравьев. Людям, дабы перейти к революции, нужно понимание экономики, а не статьи про насекомых, или кто там эти муравьи. Баста! – Маркс замахал руками и пробормотал еще что-то про «духовного пигмея», не считая нужным обращаться по-английски к немцу. Потом прибавил, тоже по-немецки: – Люди уже давно ушли от животных, они работают, производят, ведут торговлю. И эта капитальная разница не позволяет переносить законы животных обществ на человеческие. Или вы когда-нибудь видели, чтобы собаки обменивались костями?

– Адам Смит! – парировал доктор Бюхнер, обрадовавшись, что узнал цитату и приложил Маркса. – А разве я собираюсь переходить к революции? Рабочим нужны социальные и демократические реформы. Они хотят хлеба и мира, а не взрывов насилия.

– Слушайте, слушайте, вот он – немецкий филистер! Слегка подштопать капиталистическое общественное устройство, дабы сделать вид, будто что-то происходит, но только, боже упаси, не пугая буржуазию. Нельзя совершить революцию, не разбив яиц. У таких, как вы, просто не хватает стержня. Реформочки! Законы! А при этом вечные восславления королей и кайзеров. – Напоследок Маркс прорычал имя Бисмарка. И «каналья». Он ненавидел социал-демократов.

Доктор Бюхнер, не желая ни подхватывать, ни тем более отражать такую грубость, дал ей плюхнуться на пол как грязному мячу.

– О чем идет речь? – поинтересовалась Эмма. – Вы, кажется, не во всем согласны.

Прежде чем кто-либо из спорщиков успел ответить, впрыгнул мистер Эвелинг.

– Мне, с моей стороны, хотелось бы переключить внимание с внутринемецкой перестрелки, которую остальные за столом не понимают хотя бы по языковым причинам, собственно, на тему вечера – значение атеизма для свободы человека, если вам интересно мое мнение, господа.

– Вы вполне можете включить в круг господ и меня, мистер Эвелинг, – поддела Эмма.

– Пардон. Само собой разумеется.

– Прошу секундочку вашего внимания, поскольку я еще не закончил, – сказал Дарвин.

Мистер Эвелинг открыл и опять закрыл рот, а Маркс, тяжело дыша, откинулся передохнуть. Торопливая речь утомила легкие.

– Прошу вас, господа, дорогая Эмма, представить себе, как муравьи правильными рядами идут на войну и беспощадно поражают и убивают все, что им не нравится. Эти умные животные берут в плен и рабов, вы знали? Тля служит им дойной коровой. Не угодно ли, уважаемый доктор Бюхнер, порекомендовать вашим немецким социал-демократам, например, тоже вести войны и пленять рабов? Или вы хотите брать из жизни муравьиного государства только те аспекты, которые согласуются с вашей системой?

Дарвин погладил себя по бороде. Маркс по животу. Он обрадовался, что этому немецкому подхалиму разбил нос в кровь его же уважаемый господин и учитель, и залпом допил бокал.

Томас Гудвилл заявил, он, мол, уже не раз терял нить разговора. В голове гудит. И мало веселья. Эмма согласилась с ним, ей жаль всем сердцем, она испытывает схожие чувства.

На Маркса нашел приступ кашля. Эмма спросила:

– Вы больны? Так бледны и, как я заметила, часто кашляете.

– Yes. О, мои легкие, моя печень.

– Надеюсь, у вас есть хороший врач и нет никакого туберкулеза.

– Тот же самый врач, что и у вашего мужа.

– Доктор Беккет? Так вы… Ты знал, дорогой?

– Доктор Беккет что-то такое говорил.

– Ты мне ничего не рассказывал.

– Мне казалось неважным.

Эмма опять обратилась к Марксу:

– Беккет сумел вам помочь? Мой муж на него молится, и с тех пор, как у нас появился этот доктор, ему стало значительно лучше. Раньше…

– Эмма, прошу тебя, это не относится к делу. Мы же не хотим говорить о болезнях.

– Точно так, точно так… – сказал мистер Эвелинг, решив, что опять пришло его время. – Со своей стороны, позволю себе напомнить о нашем предмете. Я, как уже говорил, хотел бы рассказать о Конгрессе и обсудить одно свое намерение. Я собираюсь выпускать серию книг, которые…

Но дальше дело не пошло. Эмма спросила Маркса, не принести ли ему лекарства от кашля. В ее домашней аптечке имеется несколько препаратов. Она дала знак Джозефу.

Доктор Бюхнер вставил, что как врач советует Марксу просто помолчать. Это всегда облегчает кашель и успокаивает раздраженную гортань.

Дарвин молчал. Гудвилл зевал. Эвелинг, приуныв, консультировался со своими усами. Маркс чувствовал желчный пузырь.

Через некоторое время вошла горничная с тремя бутылочками. Эмма осмотрела их и выбрала одну.

– Могу я порекомендовать вам это средство, мистер Маркс? Думаю, десяти капель будет достаточно. Пожалуйста, дайте мне ваш стакан.

Маркс, как послушный ребенок, протянул ей стакан, вне себя от бешенства на Бюхнера. Но у него не хватало сил разрядиться. Лоб взмок. Эмма отсчитала капли и вернула Марксу стакан. Маркс не понимал, что с ним, и хрипло спросил:

– Вы ведь не собираетесь спасать коммунистов от смерти?

– Отнюдь. Решить вопрос вашей жизни и смерти может только Господь. Я же