И Маркс молчал у Дарвина в саду - Илона Йергер

Полли энергично крутилась вокруг ног и толкалась мордой в голень. Чарльз рассмеялся, отчего собака остановилась как вкопанная. Наброшенная на руку накидка слабо покачивалась. В воздухе стоял запах влажной земли. Чарльз тяжело дышал. Потом тряхнул головой и опять рассмеялся.

Склонившись над тростью, он сделал пару шагов, остановился у старого столба и оперся на него рукой. Столб был мокрым от утренней росы, трухлявое дерево умирало. Между столбом и орешником паучок соткал паутину, которая только еще блестела на солнце, а теперь вобрала в себя непроницаемую серость облаков, собравшихся над Дауном и предвещавших дождь.

– Я всю жизнь работал как лошадь. Или, если тебе так больше нравится, как осел.

Полли не знала, что ответить, и села, подняв голову и широко раскрыв глаза.

– И никогда не был счастлив. Только в работе.

Полли не понимала, что лучше – встать или еще подождать. Чарльз вдруг спросил:

– Могла ли ты подумать, что в конце концов они удостоят-таки меня этой чести?

Полли склонила голову набок.

Чарльз имел в виду Кембриджский университет, который с опозданием на двадцать лет присвоил ему звание почетного доктора.

– Ах, Полли, как же я мог в тот важный день оставить тебя дома? Представь, ты бы меня сопровождала. Семенила бы рядом, гордо подняв хвост. А я бы, конечно, повязал тебе на ошейник золотой бантик. На следующий день «Таймс» сообщила бы: «Дарвин явился на церемонию с собакой».

Ему стало чуть лучше, и все снова пронеслось перед глазами живыми картинами. Если подумать, тот день стал самым торжественным в его жизни. Поскольку колени дрожали, он решил еще немного постоять у столба.

Когда пришли новости из Кембриджа, его охватили одновременно радость и паника. Едва прочтя телеграмму, старший сын принялся уговаривать. Они все сделают для того, чтобы отец смог лично присутствовать на торжестве. Слишком много званий вручено ему заочно: орден Pour le Mérite прусского короля, избрание членом-корреспондентом Императорской Академии наук Санкт-Петербурга, звание почетного доктора Боннского университета. А Кембридж? Ему необходимо поехать, любым способом, говорил Уильям. Как же он был прав!

И Чарльз сел на поезд, чтобы поехать туда, где полсотни лет назад получил степень бакалавра. С намерением стать священником. Точнее, сельским священником. Потому что уже тогда он мечтал об огромном саде.

Опираясь на столб и трость, он задумался: а поблагодарил ли тогда сына? При первой же возможности надо наверстать. Уильям отлично придумал не только с поездом. Вся поездка прошла без сучка без задоринки. Как он ни сопротивлялся. А остальное – о да, остальное было просто великолепно.

Чарльз надавил кулаком на грудь, туда, где находилось сердце, будто мог таким образом пробить какой-то засор. Пускающий клубы дыма локомотив ясно стоял перед глазами. Как и приготовленный для семьи вагон. Сердце билось сильно и неравномерно.

На поезд сели в десяти милях от Дауна и сошли в Кембридже. Это стало возможно только благодаря тому, что специально нанятый локомотив подцепил вагон Дарвинов на их железнодорожной ветке, протащил наискосок по Лондону, потом вагон прицепили к другому поезду, следующему в Кембридж, а вечером то же самое проделали в обратной последовательности. Чарльз улыбнулся, Полли замахала хвостом.

Стоило это целого состояния. Но Чарльз получил возможность без лишних свидетелей ходить взад-вперед по вагону, чтобы справиться с волнением. Однако без успокоительных средств, которые дал ему в поездку доктор Беккет, он бы пытки не выдержал. Полли обошла его кругом и опять села.

Чарльз поморщил нос. Он все еще чувствовал неприятный запах травяной смеси, которую отправившаяся с ними в дорогу служанка отмерила, залила кипятком, ровно через семь минут слила и принялась давать ему настойку порциями в маленькой серебряной рюмочке. Раз в два часа он по глоточку с отвращением вливал в себя вонючее пойло. Рука на трости задрожала. Чарльз вспотел. Да, смесь подействовала. С каждой милей он становился спокойнее.

Полли надоело стояние у трухлявого столба, и она заскулила. Но услышана не была. В честь Чарльза, когда он минута в минуту в сопровождении членов семьи появился в кампусе своего старинного университета, зазвонили колокола. Здание сената празднично украсили флагами. Дарвин вместе с канцлером и вице-канцлером двинулся в аудиторию, подготовленную для церемонии. Облаченный в пурпурную мантию и в черной шапочке с кисточкой на золотом шнуре. Он снял шляпу, волосы прилипли к голове. Дышать стало чуть свободнее, пульс был неравномерным. Подошедшая Полли положила морду на ногу.

Он еще раз с бьющимся сердцем прошел в двери аудитории. Его приветствовали фанфары, а также восторженные крики и свист, затмившие все, что когда-либо видела почтенная аула. Люди хлопали в ладоши, кричали, топали, махали руками. В переполненном помещении студенты сидели везде: на перилах, ступенях, даже на статуях и подоконниках. У Чарльза выступили слезы. Полли подползла поближе.

Восторженный прием, Чарльз охотно признавал, вызвал не только он сам, но и обезьяна, раскачивавшаяся на свисавших с потолка веревках. Какое зрелище! Боль в груди усилилась. Он наклонился к столбу и стал смотреть на красного как рак ассистента канцлера, который поднялся по спешно принесенной лестнице и снял игрушку. Кажется, в этот момент присутствовавшие профессора богословского факультета сжали губы, вспомнил Дарвин. Мохнатое родство до сих пор вызывало у них отвращение.

У Чарльза замерзла голова. Он надел шляпу, что Полли восприняла знаком к продолжению прогулки и вскочила. Но Чарльз остался стоять. Полли опять села.

Чтобы воздать должное заслугам Дарвина, слово взял канцлер. Даже стеснение в груди не могло помешать Чарльзу еще раз испытать восхитительное чувство, когда он услышал лестное подведение итогов своих трудов с самой высокой кафедры.

Полли опять положила морду ему на ногу – сначала на левую, потом нерешительно на правую. Несколько раз посмотрев при этом вверх. Но Чарльз не обращал на нее внимания. Обливаясь потом, он повторял свою жизнь. И как раз сейчас позволил канцлеру лишний раз процитировать его книги, где поминались все дарвиновские любимцы: сверлящие усоногие раки, горбатый индийский скот, уничтожающая насекомых росянка, вьющиеся бобовые, строители рифов – кораллы и перекапывающие землю дождевые черви.

Не забыл канцлер упомянуть и о том, что ради своих исследований виновник торжества был готов превратиться даже в рядового члена общества голубятников. Чарльз вспомнил историю с халатом. Бедная Эмма! Ему сдавило сердце. Хвалебные слова отдалились. Загорланили и повскакали с мест студенты. Чарльз ударил себя кулаком в грудь, боль стала колющей. Полли подпрыгнула к нему и залаяла.

В исполнении университетского хора прозвучал национальный гимн. Подпевала вся аудитория. Чарльз