Скитальцы - Кнут Гамсун

Эдеварт и укладчицы на шхуне оцепенели, боясь пошевелиться. А что они могли сделать, если не смели даже окликнуть его! Эдеварт в растерянности немного поднялся по вантам и позвал: Ездра, сейчас же спускайся! Дрожащим голосом он, как ребёнка, уговаривал Ездру. Слушаюсь! — отвечает парень сверху, теперь этот проклятый мальчишка висит вниз головой, он ещё получит взбучку, концом каната по заднице, но он отвечает только: Слушаюсь! — и отрывает живот от клотика. Спускается он быстро, будто с трудом огибая воображаемый флюгер, а потом, схватившись за канат, скользит по нему на палубу.

Эдеварт дерет ему ухо, но это так, для острастки, и тут же обещает негоднику, что тот поплывёт вместе с ним на юг...

Утром в последний день погрузки пришёл Каролус и предложил Эдеварту свои услуги: он не мог прийти раньше, у него было много важных дел — собрание управы и другая работа. Вместе с ним пришёл и Йоаким. Чертыхаясь про себя, Эдеварт не решился отказать им — если не будет ветра, ему потребуется мужская помощь, чтобы вывести шхуну на фарватер. Йоакима он как будто не замечал.

Люди работали вяло, разленились после летнего безделья и то и дело присаживались отдохнуть. Вечером Эдеварт, как и в прошлом году Август, объявил, что завтра утром в девять часов он рассчитается с каждым сушильщиком.

Всю ночь Эдеварт просидел над счетами. Писал он с трудом, но в уме считал быстро и неплохо справлялся с двумя кассами: своей собственной и хозяина судна. Он должен закончить это дело состоятельным человеком! Утром он отправил Ездру на телеграф и предупредил Кноффа о том, что покидает Поллен, кроме того, Ездра должен был узнать сообщение о погоде.

Когда пришли работники, сушившие рыбу на скалах, Эдеварт по очереди расплатился с каждым, с Берет и Юсефине из Клейвы он расплатился особенно щедро, они это заслужили, он и своим сёстрам дал каждой по лишнему далеру — всё было предусмотрено заранее и числилось в счетах под той или иной графой.

К полудню он расплатился со всеми; Ездра вернулся и сообщил, что погоду обещают не слишком благоприятную — в море изморозь и туман. Ладно, ясная погода им ночью и не нужна, они не собираются высаживаться на берег в широком Вест-фьорде.

Ну а теперь выведите меня на вёслах на фарватер! — сказал Эдеварт.

Вывести на фарватер? Вечером? — удивились Каролус и Йоаким.

Да, нынче же вечером! — ответил Эдеварт.

Он взял трос и пошёл с Теодором и Ездрой к брашпилю. Увидев, что он не шутит, они дали согласие и больше уже не возражали.

Буксировка прошла легче, чем они думали, в заливе был небольшой ветер, и они поставили фок, это облегчило дело; солнце не успело зайти, как они были уже в открытом море.

Когда мужчины поднялись на борт за деньгами, они помогли Эдеварту поставить также и грот. Йоаким до последней минуты ждал, что брат предложит ему идти вместе с ним, он даже поинтересовался, не слишком ли у него мало людей для такого дальнего плавания, только Теодор и Ездра? Нет, людей у Эдеварта достаточно. Ну и ладно, пусть не думает, будто Йоаким хочет пойти с ними, он собирается снова идти за сельдью. Йоаким убрал деньги. Эдеварт дал ему несколько лишних далеров, но, когда Йоаким отказался их взять, попросил брата только сохранить эти деньги.

IX

Много трудностей, а главное, нелёгкая работа ждали маленькую команду в открытом море, но вообще шли они быстро и без особых неожиданностей. Никаких новых приказов от хозяина им не поступало, и поначалу они полагали, что придут к Кноффу, передадут ему шхуну с грузом и будут свободны, однако, когда они шли мимо Фусенланнета, произошло нечто непредвиденное: день был ясный, ветер попутный, но они так запутались, отыскивая бухту Кноффа, что ушли далеко вперёд. Теодор, тот даже заподозрил, что Эдеварт сделал это не без умысла.

В Тронхейм они пришли ночью, и Эдеварт только утром отправил Кноффу телеграмму. В ответ Кнофф выразил удивление, поздравил их с завершением поездки и дал распоряжения относительно груза. Кроме того, он ждёт письмо! У местного купца Эдеварт узнал, что галеас ещё не пришёл. Эта новость вызвала у него чувство гордости — молодость и отвага опередили старого Нурема. Узнал Эдеварт также, что барк «Солнечная радость» потерпел кораблекрушение в Балтийском море, команда спаслась в шлюпках и уже добралась домой, но они потеряли всё.

Эдеварт тут же бросился искать Августа, найти его оказалось нетрудно, Август сидел в трактире, навеселе, без гроша в кармане, постаревший, в потрёпанном платье. Эдеварт был при деньгах — как-никак шкипер, он заказал для себя и своего товарища отдельный кабинет, и Август поведал ему о своих злоключениях. Я и раньше уже попадал в такие переделки, в океане без этого не бывает, но на этот раз моё судно потерпело кораблекрушение в гусином пруду, сказал он с презрительной усмешкой, имея в виду Балтийское море. Он всё говорил и говорил, не слишком связно, в середине одного рассказа вдруг заводил речь о другом, но всё вертелось только вокруг того, что он пережил: Ума не приложу, что мне теперь делать, так, разом, потерять всё! Вижу, ты получил моё письмо и уже знаешь, что со мной стряслось. На моём небе не видно ни звёздочки, а ведь никто не преуспел в жизни так, как я, скажу я тебе, ещё несколько дней, и я сидел бы здесь богач богачом. Да-да. Настоящее, честное кораблекрушение — это пустяки, я много раз попадал в кораблекрушения и не терял ни золота, ни серебра, но на этот раз мне удалось спасти только свою шкуру.

Так ты ничего не спас?

Что я мог спасти? У меня было пять больших сундуков, набитых ценными вещами, бриллиантами и шёлком, разве мог я распихать всё это по карманам и прыгнуть за борт? Август в отчаянии замотал головой, это кораблекрушение окончательно добило его. Он был голоден и жадно поглощал всё, что им приносили, запивая еду пивом. И всё время говорил, говорил: Почему бы и не поесть, хотя толку мне от этого никакого. Что я спас? Никто ничего не спас. Капитан оказался на берегу даже без фуражки, мы все остались ни с чем.

Ты не смог захватить даже деньги?

Какие деньги? У меня их и не было, я всё вложил в золото и драгоценные камни, десять больших сундуков...

Ты сказал, пять.

Пять? А ты забыл те пять, что у меня были раньше? Они были гораздо больше и стояли на борту в другом месте. Вот так-то! В одном из этих сундуков и лежали мои деньги... и всё отправилось на дно!

Эдеварт не больно-то всему верил, однако сочувственно покачал головой.

Да, такого ещё ни с кем не бывало! — воскликнул Август. Ты небось думаешь, что у меня всё было застраховано и, когда я вернулся домой, мне поднесли на подносе мои десять тысяч далеров? Скажи я так, перед тобой сидел бы самый последний лгун. Я был идиот и ничего не застраховал, дурак, сам себя подвел, и поделом мне! Август сплюнул, он презирал себя и бранил на чём свет стоит. Вот будь моё имущество застраховано! Тогда даже если б небеса обрушились на судно, я по возвращении домой получил бы свои деньги. Я же понадеялся на авось, у меня в сундуках был замечательный товар, большие ценности, но Бог наслал на нас непогоду.

Неужели буря была такая сильная?

А то нет! — Август презрительно фыркнул. Я, конечно, попадал в бури и посильнее этой, но там так и полагалось, в этой же грязной луже, которая называется Балтийским морем, всё было иначе. Барометр упал и замер, всё равно что часовая стрелка на шестёрке. Это были уже не шутки, и мы хотели зарифить паруса, но, думаешь, успели? Всё это походило на подлое убийство из-за угла, мы не успели даже оглянуться. Ураган? Плевать мне на любой ураган, будь я в настоящем море и будь у меня под ногами крепкое судно, плевал бы я тогда на любой ураган. Но этот! За одну минуту мы лишились и фок-мачты, и грот-мачты и поняли, что обречены. Когда барометр падает до предела, ураган налетает мгновенно, ты и до десяти не успеешь сосчитать, даже до пяти, как он уже у тебя над головой, не больно-то он станет слушать, что ты о нём думаешь, и будет он чернее ночи. Его не поймёшь, и с ним не совладаешь. Официантка, give me a trifle more of that meat23! Она понимает по-английски. Почему бы и не поесть, хотя толку мне от этого никакого, да-да. Понимаешь, беда в том, что судно оказалось гнилым. Ничего твёрдого у него в брюхе не было, оно было загружено рожью, на нём не было даже гвоздя, способного сделать дырку, но оно получило пробоину длиной с эту комнату от одной только тяжести. Дело дрянь, если судно не может везти даже рожь, ведь рожь всё равно что пуховая подушка, если можно так выразиться. Спасти... не понимаю, как ты можешь говорить о каком-то спасении. Мы пошли ко дну, как свинец, как камень. Что ты хочешь, капитан не спас даже вахтенный журнал! А капитан у нас был опытный, и я слышал, что ему дадут новое судно. Он оставался на тонущем барке, пока вода не дошла нам до колена. По шлюпкам! — крикнул он тогда, а они у нас уже были готовы. Но в такой ураган и в шлюпку не сядешь, одну из них чуть не сорвало со шлюп-балок и не унесло в море, мы до конца оставались на судне и покинули его только в самую последнюю минуту, можно сказать, на пороге смерти, потому что судно — это всё-таки судно, а шлюпка — это ничто. Между прочим, ты получил моё письмо?