Скитальцы - Кнут Гамсун

Я понимаю, поспешила согласиться она.

Но дождись следующей субботы — я вечерком съезжу в Нурдвоген.

Благослови тебя Бог, Эдеварт! — воскликнула она и хотела было обеими руками пожать ему руку. Этот беспомощный жест растрогал Эдеварта, губы у него задрожали.

Не думаю, что ему захочется смеяться, после того как я поговорю с ним, жёстко сказал он.

О нет!..

Перед ним сидела Рагна, маленькая Рагна, которую он постоянно встречал на дороге в школу, на пастбище, они часто играли вместе, она была такая хорошенькая и так мило смеялась. Он вспомнил сладкий толчок в груди, который всегда чувствовал при виде её.

Она сидела перед ним в коричневом клетчатом платье, поношенном и давно вылинявшем; работать на сельди она не могла и потому ничего не заработала, как другие. В вырезе платья виднелся ворот рубахи, потемневшая от времени роговая пуговица была пришита белыми нитками. Может, это было сделано от небрежности, но, скорее всего, ни другой пуговицы, ни другой нитки у Рагны просто не было. Выглядело это неряшливо. На ногах у не< были башмаки на деревянной подошве, какие носили в Поллене.

Эдеварта охватило сочувствие к этому обиженному ребёнку, и он вытащил из-под койки свой сундучок. У него уже была такая мысль: как только он узнал о смерти матери, ему захотелось отдать Рагне безрукавку и платье. Вот возьми, грубо сказал он, чтобы она не заметила его слабости, возьми себе эти тряпки!

Это было сказано без обиняков, но Рагна не поняла, она замешкалась, глядя то на него, то на одежду. Тогда он бросил вещи ей на колени и объяснил, что купил их для своей матери, но она умерла, так и не попользовавшись ими. А сёстры его ещё слишком малы...

Да, но отдать их ей!.. Она слушала его, глядя на вещи, потом заплакала и, чтобы скрыть слёзы, глупо засмеялась, отчего стала совсем не похожа на себя. Потом пожала ему руку, говорить она не могла, только всхлипывала, рука у неё была большая, опухшая, но какая-то вялая. Рагна совсем растерялась и словно забыла о застенчивости, она даже не заметила, что у неё течёт из носа и что она уронила безрукавку на пол, пока рассматривала платье.

Примерь их, сказал Эдеварт, но тут же спохватился. Он понял, что платье на неё сейчас не налезет, и отложил его в сторону, потом бесцеремонно поднял Рагну со скамьи и надел на неё безрукавку.

О, эта безрукавка, как раз то, в чём она так нуждалась последние полгода, чтобы скрыть свою беременность! Она стояла в обновке и оглядывала себя; красивая безрукавка, отделанная шёлковым шнуром, какой здесь ни у кого не было, скрыла её полноту, казалось, будто Рагна уже родила. Если бы утром кто-нибудь сказал мне, что я получу такой подарок! — твердила она. Если бы кто-нибудь хоть намекнул мне об этом! Как была, в безрукавке, Рагна без сил опустилась на скамью.

Эдеварт: Гм! Значит, договорились, в следующую субботу. Я выйду ближе к ночи. Тогда я успею встретиться с ним в воскресенье и вернуться в понедельник рано утром.

И всё это из-за меня! — пробормотала она. Но теперь её как будто больше не занимало, что произойдёт вечером в следующую субботу, она думала только о безрукавке, о своём новом наряде, перед Эдевартом опять был ребёнок.

Пора готовить обед! — вспомнила она.

Но когда они поднялись на палубу, Рагна вдруг замолчала и несколько раз сплюнула за борт; она пыталась держаться, побороть недомогание, однако Эдеварт понял, что ей хочется вернуться на берег. Он бережно отвёз её на лодке к сараям.

Всё шло неплохо, Эдеварт занимался рыбой, питался всухомятку и пил кофе. В четверг утром к нему пришла бабушка Рагны и сообщила важную новость. Эта новость повергла Эдеварта в глубокое раздумье, и некоторое время он размышлял, не отменить ли задуманную поездку в Нурдвоген. Может, отказаться от этой поездки? Может, в ней уже нет надобности? Эдеварт думал, думал и наконец решил: никуда он не поедет! Однако в субботу вечером всё-таки сел в лодку и отправился в Нурдвоген. Добрался он туда уже ночью. В воскресенье утром Эдеварт поднялся на борт к шкиперу, но никакой драки на этот раз между ними не случилось, обе стороны проявили готовность прийти к соглашению. Поначалу дерзость Эдеварта заставила шкипера слегка побледнеть: что он себе позволяет, этот щенок! Эдеварт: Я приехал сюда не лясы точить, ребёнок уже родился. Шкипер засмеялся: Ребёнок? Какой ещё ребёнок? Шкипер был невозмутим. Езжай на берег, щенок! Эдеварт: Я приехал, чтобы получить для неё деньги, вы должны ей помочь хотя бы на первых порах. Убирайся к чёрту! — рявкнул шкипер. Однако Эдеварт не испугался. Шкипер рванул ворот рубахи так, что одна пуговица отлетела, дышать ему стало легче, но толку от этого было мало. В каюте на баке находился один человек, тоже бергенец, которому ни к чему было знать об этом деле, и шкипер не осмеливался говорить громко, чтобы не привлечь его внимания, он только процедил сквозь зубы: Ты и сам в тот вечер был не прочь побаловаться с ней, а теперь хочешь всё свалить на меня! Эдеварт бросил на него взгляд, жёсткий и гневный, как удар кулака. Шутки в сторону! — сказал он, еле сдерживаясь от гнева, на его побелевшем лице заходили желваки. Шкипер: Что ты за важная птица, что являешься сюда с такими требованиями?

Предупреждаю тебя, убирайся на берег подобру-поздорову! У меня на баке есть человек... Так и быть, я не стану сразу выпускать вам кишки! — крикнул Эдеварт. По я никуда не уйду, покуда не получу для неё деньги! Потише, крикун! — рыкнул на него шкипер. Тебя слышно даже в селении! Эдеварт, дрогнувшим голосом: Давайте зовите сюда вашего человека! Пусть послушает!

Именно этого шкипер и хотел избежать, любой ценой он должен был не допустить вмешательства своего земляка. Шкипер был не робкого десятка и мог бы сказать Эдеварту: Ладно, допустим, ты выпустишь мне кишки, а я что, по-твоему, буду сидеть и смотреть на тебя? Однако он не осмелился ещё больше разозлить этого сумасшедшего парня, который был готов позвать в свидетели кого угодно. Но и повторять без конца, что он тут ни при чём, что такого просто быть не могло, верно, парень сам виноват, а теперь решил всё свалить на него и что в любом случае ещё рано требовать от него помощи, ему ещё не предъявили никаких бумаг, он тоже не мог. Пожалуй, шкипер нашёл бы, что сказать. Но ему отнюдь не хотелось, чтобы к нему домой пришли эти проклятые бумаги от ленсмана, это был бы конец, тогда все узнали бы о его делишках, а главное, у него дома был кое-кто, кому ни в коем случае не следовало знать об этой истории! Положение было безвыходное, и шкиперу пришлось подчиниться обстоятельствам — он полез в карман. Прекратив перебранку, он протянул синенькую бумажку — пять далеров — и сказал, что на первых порах этого хватит. Они немного поспорили, и кончилось тем, что Эдеварт отправился домой с десятью далерами.

Дело сделано. Это был чертовски смелый поступок! Тем более что ребёнок у Рагны родился мёртвым.

Утром в понедельник Эдеварт пришёл на скалы, и женщины рассказали ему, как всё было. Он сделал вид, что ничего не знает. На бабушку Рагны можно было положиться, она вообще почти ни с кем не разговаривала, только кивала, слушая болтовню женщин, и занималась своим делом. Так, значит, ребёнок родился мёртвым? — спросил он у старухи. Да, и слава Богу, ответила она.

Эдеварта распирало от гордости, иначе и быть не могло, его мысли, слова и поступки словно обрели новый смысл; да, он с добрыми намерениями обманул шкипера в Нурдвогене, и сделал бы это ещё раз, если бы потребовалось, не след Рагне одной расплачиваться за то, в чём повинны были оба. Только бы она теперь с умом потратила эти деньги, а не пустила их на ветер! Бабушка сказала, что Рагна уже встала с постели и сегодня ходила в лавку.

На другой день Рагна пришла на скалы, чтобы работать вместо бабушки; она осунулась и побледнела, но в общем выглядела неплохо. Эдеварт поглядел на неё: да, выглядит она неплохо, но едва ли у неё хватит сил, чтобы работать, согнувшись в три погибели, и ворочать тяжёлую рыбу, к тому же она наверняка вчера устала, когда ходила в лавку. Он приказал ей отправиться на шхуну и приготовить обед, мальчишка отвёз её туда на лодке.

Ане Мария подошла к Эдеварту и шепнула: Ты мог бы позвать кого-нибудь другого. Рагна нездорова.

Эдеварт опешил: Не понимаю, о чём это ты? Да, она нездорова, поэтому я и поручил ей работу полегче — приготовить обед.

Молчи лучше про этот обед! — рассердилась Ане Мария. Я знаю, что у тебя на уме!

Эдеварт удивился: Ане Мария была очень бледна. Верно, она сама ещё не совсем оправилась от своего недуга, подумал он и не стал отвечать, чтобы не рассердить её ещё больше. Вскоре он заметил, что она плачет.

Много же перемен произошло в Поллене — появились душевнобольные, произошли всякие несчастья. В чужом месте Эдеварт и внимания бы на это не обратил, но здесь был его родной дом, и во времена его детства такого здесь не бывало, он не узнавал Поллена. Однако куда хуже было то, что полленцы, кажется, вознамерились напомнить ему, что значит жить дома. Он вернулся в Поллен умудрённым жизнью человеком, побывал в Бергене и всякое такое, вернулся на шхуне, груженной рыбой, вернулся с работой для всех, он вернулся сильным... а встретил только упрямство, сопротивление и неблагодарность, люди хотели работать на своих условиях, а не на его, они без конца ныли и жаловались. Как было понять, что у них на уме? Ане Мария, жившая в соседней усадьбе, совала свой нос в его дела, ему следовало выгнать её с работы, это было в его власти. Дайте только срок, в тот день, когда рыбу высушат и погрузят на шхуну, он покинет это место. А если будет штиль? Ну и что? Он и часа не станет ждать здесь ветра, в открытом море всегда есть ветер, он за любые деньги наймёт буксир, чтобы его вывели на фарватер, там-то уж ветер будет наверняка.