Ночь в номере 103 - Алиса Аве

Много дольше я бродила по свету одна и во времена людей, и до их рождения. Ты не знаешь, что таит моя память, я не ведаю, что таит твоя затянувшаяся печаль. – Она непривычно поежилась, подобрала хвост тумана, закутала грудь и шею. – Как там твердят люди? «Воспоминания о начале знаменуют конец»? Мне надоел рёкан. Пора подыскать другие пристанища и дороги. В обретенной весне ты стал не нужен, задумчивый самурай. Дело осталось за малым. За века, что ходила по свету, я усвоила: ничто не приближает человека к смерти так, как утрата надежды».

Мичи отправили готовить к ночи седьмой номер. В него заселились молодожены, попросили заменить стандартные футоны на европейскую двуспальную кровать. Сэдэо кряхтел, затаскивая части кровати в номер. Он отказался от помощи духов. Из всей семьи один он не находил с призрачными работниками общего языка, прогонял, смахивал метлой. Сэдэо складывал рейки основания и деревянное изголовье, чтобы выполнить прихоть гостей. Мичи наблюдала за ним, свесившись с потолка. Рядом раскачивалась Нукэ, длинные волосы которой свешивались вниз как полог над спальным местом.

– Будто мне больше заняться нечем? – бухтел Сэдэо. Он не походил на Хакусану-сан характером, но внешне был точной ее копией и так же вытягивал губы трубочкой, когда злился. – Нормальные люди спят на футонах, супружеские пары проводят ночи каждый на своем. Что за привычка появилась у них спать в обнимку?

– Ты спала в обнимку? – тут же спросила Нукэ. Большие глаза не двигались, Нукэ поворачивала голову на триста шестьдесят градусов.

– С уткой, – призналась Мичи.

– Да нет же! – Нукэ решила, что Мичи шутит. – С женихом.

– Жениться утка мне не предлагала. У нас внебрачные отношения, – серьезно ответила Мичи.

– Сейчас что, за утку можно выйти? – голова Нукэ завертелась волчком.

– Утка плюшевая. Игрушка такая, дома осталась. Нет у меня жениха, – пояснила Мичи.

– Бедняжка ты, – сочувственно протянула Нукэ. – У меня был жених, но он остался живой и, наверное, забыл про меня. – Всякий раз, говоря о женихе, Нукэ прикрывала голубоватые веки. – Я бы к нему являлась призраком-онрё, но Хакусана-сан не позволяет покидать рёкан.

– Я должен готовиться к прибытию Госпожи, а не в конструктор играть, – ворчал внизу Сэдэо.

– Госпожа придет сегодня ночью? – еле слышно произнесла Мичи, заглядывая в остекленевшие от воспоминаний о женихе глаза Нукэ.

– В самое глухое время, в час Быка, – Нукэ начала не сразу. Подобрала волосы, обернула вокруг парящей головы, спрятала лицо. Распределила пряди так, чтобы остался виден рот.

– И сколько дней она… – Мичи замолчала, подбирая правильное слово. «Живет» как-то не подходило, – остается здесь?

– Отбывает наутро. – Нукэ раскрутила голову, взмахнув волосами. – Мне 103-й убирать не разрешают. – Она явно считала себя ущемленной. – Там убирается либо Рюу-сан, либо Асу-сан. Им помогает Соломенный. Слушай, может, тебе разрешат посмотреть на Госпожу? Раз уж ты и так там обитаешь. Расскажешь? – Голова запрыгала, как мяч на ниточке. – Расскажешь потом, какая она из себя? Я бы все отдала, чтобы разочек поглядеть.

– Ты и так всё им отдала, – прошептала Мичи.

«Именно из-за Госпожи ты не вышла замуж. Да что там замуж! Не повзрослела, не прожила мало-мальски счастливую жизнь», – подумала Мичи и тут же встрепенулась:

– Так это ты меня переодела! – Она подцепила рукой голову Нукэ, прижала к себе. – Вот спасибо!

Они засмеялись, перекатываясь по потолку.

– Эй, вы там. – Сэдэо справился со сборкой. Похожий на скелет кита или динозавра, остов кровати щерился в потолок. Сэдэо затаскивал на него матрац. – Мигом протереть от пыли и застелить. Нукэ, после отправишься на кухню. Напомни госпоже Асу приготовить гостям наш травяной чай. Ночью должно быть тихо. Ты. – Он ткнул пальцем в Мичи. – Твое место в 103-м. Закончишь – и живо наверх. Нечего шляться по этажам.

Мичи с удовольствием замоталась бы в волосы, как Нукэ. Но увы, в ее стрижке особо не спрячешься, разве только глаза прикроешь челкой и рассудишь как маленький ребенок: я вас не вижу, значит, и вы меня не видите.

Гости застыли там, где их сморил отвар. Научиться заваривать травяной чай Асу пришлось раньше, чем лечь на один футон с мужем: Хакусана-сан вызвала невестку, еще не снявшую свадебный наряд, на кухню и распорядилась приготовить особый напиток.

– Проще простого, всего-то семь трав, – указания свекрови нашли в памяти Асу уголок, темный и пыльный, как баночки, в которых Хакусана-сан держала ингредиенты для чая. В этом же уголке вскоре уместился, завернувшись в хмарь настоя и безысходности, весь рёкан.

– Ликорис, «цветок того света». Мы приглашаем в дом не просто мертвеца, а особенного гостя. Алые цветы ликориса я расставляю вдоль галереи, чтобы она видела: мы ждали. В чай же сгодится корневище, чтобы, столкнувшись с гостьей, остальные постояльцы восприняли ее как естественную часть нашего мира. Затем добавляем белый мак, лепестки и семена, чтобы постояльцы забыли о встрече с Госпожой.

Чай, приготовление которого с того дня лежало на Асу, сочетал опасные ингредиенты, но не приносил большого вреда гостям. Движения затормаживались, глаза затягивались пеленой, и к ночи постояльцы замирали на футонах на то время, что Госпожа проводила в 103-м. Магия трав действовала так же выверенно, как и вся магия гостиницы. В зелье, приготовленное для Кумико, Асу, по наставлению Хакусаны-сан, положила куда больше лепестков мака, чем обычно. «Чтобы подавить волю, – пояснила свекровь. – Сделать мягкой и податливой».

– Прострел. – Хакусана-сан доставала третий горшочек. – Собираю по весне. Эта сон-трава замедлит гостей, лишит остроты внимания. Гляди же, переборщишь – человек уснет и не проснется. Лишние смерти ни к чему, все оговорено. Дальше асиби[52], символизирует жертву, которую мы приносим Госпоже. Нарцисс. – Хакусана засовывала в горшки нос. – Запечатать страх. Хаги[53], чтобы по окончании действия чая в душах гостей осталась непонятная тоска. И семена тунгового дерева, оно растет в саду и напоминает, что все мы рано или поздно окажемся в объятиях Госпожи.

Асу утирала слезы и звала на помощь мать, оставшуюся в деревне. Мама учила иным травам. Семь весенних даров. Петрушка, маленькая Асу морщила нос: не нравилось послевкусие, что оставалось во рту после того, как мама требовала тщательно пережевать кудрявые листочки. Пастушья сумка, ее так легко найти на лугу. Сушеница, мокрица, яснотка. Мать произносила названия скороговоркой. Репа, редис. Как вкусно, когда торопливые материнские руки смешивают весенние травы в каше!

– Положи еще петрушки, не жалей! – уговаривала мать.

– Положи в той же последовательности, что я говорю, неумеха! – ругалась Хакусана-сан.

– Положи мне еще рыбы, пожалуйста, мам, – попросил Рюу.

Голос сына выдернул Асу из пропахшего травами прошлого.

В рисоварке томился рис. На плите подходили красные бобы, на доске ждала своей очереди рыба. Адзуки-баба намывала посуду. Рюу протягивал Асу пустую тарелку. Асу посмотрела сыну в глаза и тут же опустила взгляд. До сих пор не привыкла к их цвету.

«Он отнес подносы с чаем и ужинает, – вспомнила Асу. – Третий кусок уже. Нервничает, ест больше обычного».

– Сегодня? – выразила Асу свой страх.

– Желательно сейчас, – ответил Рюу.

Жареная рыба лежала в глубокой тарелке за рукой Асу, накрытая полотенцем.

– Все случится сегодня? – настойчиво спрашивала Асу.

«Давай, сынок. Улыбнись и скажи: “Я передумал”. И помоги готовить оладьи, как раньше. Тебе ведь нравилось помогать мне с готовкой. Несмотря на возражения бабушки».

Асу как раз затирала тофу, чтобы смешать его с ямсом. Рюу бы почистил морковь, нарезал корень лопуха и грибы шиитаке. В детстве он смешивал тофу с овощами, формировал шарики и следил, как Асу опускает неровные, чуть сплюснутые комочки в сковороду. Масло шипело, Рюу вытягивал шею, чтобы успеть выхватить два оладья, едва они примут золотистый оттенок. Вылавливал из сковороды и, шипя совсем как масло, дуя на пальцы, широко открывая рот, чтобы не обжечь нёбо, закидывал в рот один, а затем мчался с оставшимся прочь из кухни. Оладьи Асу готовила для Хакусаны-сан, та съедала двенадцать штук за один присест. Рюу формировал четырнадцать: двенадцать больших и два кривобоких маленьких, для себя и Нобуо.

Нынешний Рюу тряхнул тарелкой:

– Рыбы, ма.

«Справишься?» – насмешливо спросила Хакусана-сан растерянную невестку, набиравшую сушеные лепестки