Ночь в номере 103 - Алиса Аве
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Всем суждено повстречать тебя. И люди, и демоны, и боги-ками падут перед тобой, каждый в свой час», – объявили первые боги и не солгали.
Никто не называл ее Смертью. Куда бы ни приходила она, все шептали: «Госпожа» – и кланялись так низко, что больше не могли разогнуться. Жизни, той прекрасной, вечно юной части, отобранной богами, никто не боялся. Несмотря на то, что она гнула спины многих намного сильнее, жизнь восхваляли и праздновали. Госпожа отворачивалась от зеркала, ни на секунду не дававшего забыть о том, кто она есть. Превращала туман в дорогие ткани, накидывала на жалкое лицо, более походящее на обтянутый кожей череп. И оплакивала отнятую у нее целостность.
Мудрость богов бессердечна.
Госпожа часто задумывалась о том, какое счастье открылось бы ей, будь она целой. Какую судьбу предложила бы она людям? Не сравнялись бы они в кружении по замкнутым началу и концу с богами? Но вопросы гасли в разгоравшейся неприязни к этим жалким созданиям. Госпожа тяготилась положением не бесплотной, но и не обретшей настоящей плоти. Тяготилась плачем и стенаниями тех, к кому являлась. Жизни частенько доставались проклятия, но люди цеплялись за нее, проклятую.
Много лет и зим подарили миру великодушные боги, годы тянулись в неизвестную даль. Люди рождались и умирали, череда жизни-смерти не заканчивалась, работы хватало и для лучезарной Жизни, и для мрачной Госпожи. Никто не мог определить, когда истечет срок мира. Но боги ведали, кому родиться, кому умереть, и Госпожа всегда являлась вовремя и завершала человеку отмеренный путь. Туманная дорога длилась, не выпадало и дня отдохнуть от отведенной богами доли.
Госпожа искала успокоение в битвах. Воины умирали с ее именем на устах. Они звали смерть. Госпожа касалась бескровных щек, тускнеющие глаза широко раскрывались, они молили о пощаде – ее вид страшил их, и в подземный мир они сходили в горестном молчании.
Боги подарили Смерти женский облик, будто желали умножить муки, на которые ее обрекли. Заботит ли мужчин их внешность? Порой их легко спутать с демонами. Ошибется иной, воскликнет: «Неужто они мне навстречу!» А тот обрадуется сравнению, разразится зычным хохотом, похлопает по плечу. Но женщины не похожи на мужчин. Они стремятся к красоте, как сама Госпожа стремится к ускользнувшей от нее Жизни. Чем больше странствовала по миру Госпожа, тем больше понимала, что она похожа на всех женщин. «Вы знатно повеселились!» – роптала она, возводя руки к небу.
– Муж мой увидел, какой я стала, и испугался. Он бежал, отказавшись от меня, – со смехом говорила ей Идзанами, когда Госпожа приводила души в подземный мир. – Тебе повезло куда больше: ты никогда не была красивой, никогда не любила и не ведаешь, что такое видеть собственное уродство в глазах возлюбленного!
– Но я видела, как прекрасна Жизнь. И могла бы быть ею!
Смех богини приносил Госпоже боль.
– Первым богам ты отомстить не в силах. Так найди утешение в том, что они тебе отмерили.
Она попыталась. И, казалось, боги сжалились. Среди битв молодой, горячий и глупый юнец рассмотрел за шелками из тумана юную девушку с устами цвета засахаренной сливы. Ночами он звал ее, как не звал до того ни один самурай, крестьянин или феодал. Она увела воина за собой, потому что в его глазах она видела себя прекрасной. И отвернулась от демонов с их зеркалом.
Туман вновь заблестел звездами. Госпожа подарила своему самураю меч. Подняла на поле сражения тати, вложила в него часть своей силы.
– Будь вершителем моей воли! Устрашатся его и люди, и демоны, и боги. Вознамеришься поднять руку на бога – имей под рукой подходящий меч!
Как ей хотелось верить своим словам! Но Госпожа быстро поняла, как ничтожно мало быть прекрасной в глазах другого! Обожание верного самурая не рождало в ней ответной любви, потому что прах не умел чувствовать. Боги лишили ее и этого дара.
– Сколько всего я могла бы познать, будь у меня юное тело! – говорила она самураю, но он не разделял терзаний Госпожи. Его любви вполне хватало для счастья.
Она нашла иное решение. Вселялась в умирающих женщин. Тела, отбывшие земной срок, избавлялись от оков, желая вернуться в землю, из которой появились. Госпожа меняла оболочки и прижималась к самураю, ведомая чуждой страстью. Опалив Госпожу на краткий миг, чувства оставляли привкус пепла. Она стряхивала с плеч облики и презирала людей, которые даже мертвыми боролись с ней. Она облюбовала лес, куда жители ближайшей деревни приносили младенцев, рожденных вне брака или не перенесших родовых мук. Люди отлично прикрывали свои деяния россказнями о кровожадных духах и злокозненной траве, треском и шепотом завлекавшей путников. Духи, обитавшие среди сосен, страдали от людского горя, отравившего земли и воды, загрязнившего чистый воздух. Дух – хозяин леса, заботливый, быстроногий, с головой, украшенной венцом белых рогов, говоривший на языках всех зверей и птиц, предложил мрачной Госпоже возможность ощутить жизнь.
«За горстку монет человечек выстроит тебе дом, – пообещал он. – И не отяготит лишними вопросами. Только сделай так, чтобы их смерти больше не тревожили наш лес, милостивая Госпожа».
Рёкан потеснил сосны, источники покорились воле человека, сам человек – судьбе, от которой он ждал подарка и считал, что получил его. Госпожа сдержала обещание, данное рогатому духу. Рёкан избавил лес от смерти, он принимал Смерть в своих стенах. Боги давно уже не вмешивались в земные дела, и Госпожа распоряжалась временем по собственному желанию. Год она проводила в трудах, одну августовскую ночь наслаждалась мнимым покоем. Долг не отпускал ее, но в эту ночь она брала того, кого выбирала сама. Путь прочих, остававшихся за стенами рёкана, обрывали ее демоны. Они игрались вволю, жадные до чужих мук, наслаждались выпавшим шансом помучить и без того обреченного человека. Так Госпожа насмехалась над богами, а они молчали, потому что помнили, что срок приходит даже для бессмертных. Самурай опускал меч, и боги слышали звон стали и крики исторгнутых душ, не имевших возможности спуститься в мир мертвых. Госпожа привязывала умерших к рёкану. «Пусть служат вам, – распорядилась она. – Пусть мой рёкан процветает». Ничто не порождало сомнений в подкупленном блеском золота человеке. Если они и появлялись, он умело топил их в саке. Жена его, как всякая умная женщина, молчала. Она отлично, без всяких демонических зеркал, видела в госте злую старуху, с жадностью глядящую на живых людей, особенно на молодых служанок.
«Есть у женщин особое зрение, позволяющее вскрыть суть вещей, – ухмыльнулась Госпожа, разрешив оками-сан задать терзающий ее вопрос. – Оттого боги и определили жизни и смерти женское начало».
Договориться с Хакусаной было легко и приятно. Когда старость подкралась к хозяйке гостиницы и болезнь, что терзала ее много лет, сломила тело, она поняла, что мучит Госпожу, и предложила помощь.
«Быть может, я вновь увижу звезды?» – поверила Госпожа и согласилась на сделку. К следующему приходу, готовясь занять тело нелюбимой невестки Хакусаны, Госпожа узрела возмужавшего Рюу и его избранницу. И обрела желанное.
Душа Кумико выскочила из тела, как морская улитка из тесной раковины. Она не догадывалась, что уместится в куда худшем жилище. Души доверчивы. Наверное, потому, что недолго задерживаются в подлунном мире. Кумико пахла свежестью дождливых мартовских дней, и тело ее приняло Госпожу под прохладную сень. Затхлый аромат, следующий за Госпожой, отступил, остался разве что на конце долгого шлейфа тумана. Тело слушалось новую владелицу. Сменялись человеческие поколения, Госпожа шла из века в век юной и прелестной.
И снова наступил август. Приближались ворота рёкана. Как всегда, наступала единственная любимая Госпожой ночь, ночь ее свободы, победы над судьбой. В рёкане ждал ее Рюу, не мальчик, что мечтал стать драконом, но юноша, что может стать бессмертным.
А пока лишь пыхтел впереди, на расстоянии десяти шагов тот, кто слишком долго тяготил ее любовью. Чаща смыкалась за спиной, скрывая в густоте деревьев оставшиеся позади годы и воспоминания.
Госпожа окинула взглядом широкую фигуру самурая.
«Ты разделил со мной долгие годы.
