Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова

— А что ж, распогодилось али нет?

— Нет.

— Да что ж ты говоришь, будто клещами хомут на лошадь тащишь! — рассердился Радим. — Мне-то уж на мир никак не взглянуть, так хоть расскажи, каков он.

Завид плечами пожал, огляделся и ответил:

— Туман. И небо тёмное. Земля мокрая. Людей не видать. Где колдуна сыскать, который меня проклял?

— Вишь, колдуна ему подай! — зло сказал Радим. — А с чего я должен тебе говорить? Ты, ежели помнишь, слово давал, что меня не оставишь, на старости не покинешь, и обманул! Не совестно?

— Да ведь ты тогда обещал меня отпустить, и не отпустил!

— Будет врать! Я тебя уж отпускал, да к рубахе травинка пристала. Пусть меня боги накажут, ежели я того хотел! Говорил, отпущу, и отпустил бы. Это вот ты брешешь, пёсий сын, удрал на волю, обо мне и не вспомнил!

Дорога уже привела их к реке. Волны с плеском набегали на берег, здесь почти совсем голый, расчищенный и вытоптанный. Бабы и девки ходили сюда стирать, здесь поили скот, но в этот ранний час никого ещё не было.

Завид помнил и другое: Радим водил его сюда, макал мордой в воду, наказывая за непокорность. Место удобное, неглубокое…

Ноги будто в землю вросли, дальше и шагу сделать не может, а Радим, как нарочно, тянет его вперёд. Прежняя-то сила не вся ушла. Тянет и приговаривает:

— А, не любишь воду, не любишь? Мало я учил тебя, пёсий сын! Ишь, обманул меня, я о тебе сколько заботился, а ты меня бросил! Да ещё, паршивец, меня же и обокрал, всё отнял, на старости лет побираться пришлось!

— Ничего я у тебя не брал! — вырываясь и отталкивая Радима, с отчаянием воскликнул Завид.

— Брешешь, пёсий сын! Окромя тебя никто не ведал, где я монеты зарыл, а как сбежал ты, так они и запропали! Отдашь, так скажу, где колдуна сыскать, а не отдашь, ничего не узнаешь!

Лицо у Радима страшное, борода вздыбилась. Глаза выкатил, брызжет слюной да тянет, тянет к воде, а волна всё ближе…

— Я не брал! — закричал Завид, упираясь ногами в скользкую землю. — Не брал я!

— Нешто я поверю! Будто не знаю, что ты и слова правды не скажешь! Ну, в последний раз спрошу — отдашь?

— Да нечего мне отдавать!

— А, ты так-то? Вот же тебе за это!

И, выхватив из-за пазухи что-то тёмное, Радим толкнул его в грудь.

Завиду сперва показалось, то был нож. Но тут же и разглядел: иссохший травяной пучок! Радим ударил, не видя, куда бьёт — по руке, по груди, опять по руке, — трижды ударил, выронил травы и отступил с безумным смехом, только вода под ногами плеснула.

— Вот тебе! — повторил он, заходя глубже в реку. — Ежели так, ещё год зверем побегаешь! Что, хочешь достать меня, да не можешь, а, пёсий сын? А-а, не подойти тебе по воде, боишься!

Обезумевший от злобы, слепой, он только чудом не коснулся кожи. Завид остолбенел, разведя руки в стороны и со страхом глядя на сухие листы, приставшие к груди и рукавам. Он и дышать боялся. Травы, казалось, жгли сквозь рубаху, он хотел их стряхнуть, но как?

— Беги! — захохотал Радим. — Беги, покуда мужики с рогатинами не пришли да шкуру с тебя не содрали! Ишь, паскуда, обокрал меня и думал, тебе это с рук сойдёт? Думал, я тебе отплатить не сумею?.. Эй, люди, волк, волк! Сюда!

Там, где он стоял, воды ему было по колено. Для верности он отступил ещё на шаг и вдруг с головой провалился в яму, только булькнуло.

Завид невольно вскинул руку. Пусть там что, дать ему утонуть? О колдуне тогда кто расскажет? Но их разделяла вода, и сделать хоть шаг вперёд, хоть один малый шаг он не мог. Ноги сделались чужими.

Вот над водой показалась макушка — и пропала. Всплыли, разорвались пузыри…

Завид стоял с колотящимся сердцем. Дойти, протянуть руку, за волосы вытащить… Хватит ли сил? Он почти заставил себя шагнуть, но будто наяву увидел, как Радим цепляется за него, утаскивает за собой. Так и будет! Он отпрянул, замотал головой и хрипло, невпопад выдохнул:

— Не надо!

В рыжей, поднятой со дна мути белело пятно — запрокинутое лицо, искажённое страхом. Оно медленно поднялось к поверхности. Радим в последний раз глотнул воздух вперемешку с водой. Он даже на помощь не звал, тихо ушёл на дно и больше уж не показывался.

Лишь теперь обожгла запоздалая догадка: ведь можно было кликнуть людей!

Завид крутнулся — и наткнулся взглядом на Первушу. Тот стоял на дороге в десятке шагов — кто знает, как долго стоял, — и наблюдал, прищурившись и уперев руки в бока. Он и не двинулся, чтобы помочь.

— Там!.. — воскликнул Завид испуганно, указывая рукой. — Помоги!

— Да уж поздно, пожалуй, — лениво сказал Первуша. — Была охота ноги мочить.

— Что ж ты не помог, как было не поздно?

— Да ты будто смерти его хотел. Зачем же я стану мешать?

— Я не хотел! — захлебнулся криком Завид. — Не хотел! Да сделай же что-то!

Он завертелся, растерянный, глядя то на реку, такую спокойную теперь, будто ничего не случилось, то на Первушу, который тоже выглядел так, будто ничего и не было, будто не ушёл на дно человек и не остался там, на дне…

— Волк, значит? — подняв бровь, спросил Первуша. — Ты бы рассказал, а я бы послушал.

Глава 10

Небо над рекой осталось хмурым, а туман почти весь разошёлся. Поднялся ветер и разнёс его, а теперь гонял последние клочья.

Завид с Первушей остановились там, где плоский песчаный берег забирал в гору и порастал травой, и редкие сосенки и молодые ёлочки, привстав на носки, глядели в воду с обрывистого склона. Завид всё хотел обхватить себя руками и всё боялся, что осталась хоть одна травинка, один лист от купальского зелья.

— Ну, не дрожи, я будто всё смахнул, — сказал ему Первуша. — А не то рубахами поменяемся.

И, не дожидаясь ответа, взялся развязывать пояс.

Завид всё ему выложил — и про встречу с колдуном, и как с Радимом по дорогам ходили, и как удалось ему уйти. Говорил и остановиться не мог. Его бил озноб, и слова выплёскивались сами.

Только про Умилу ничего не сказал. Ушёл из клетки, стал человеком, полез к Невзору, попался — и всё, а как зиму пробыл, смолчал. Одно это светлое в жизни и было, даже и поминать вместе с прочим