Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

class="sub">73, но ни один из помещенных в нем переводов не явился но­вым для американского читателя. Также сократилось число отдельных расска­зов, печатающихся в периодической прессе: в 1930-е — их было тринадцать, в 1940-е годы — всего шесть74. Вышло два сборника пьес 75 в старых переводах и один сбор­ник 76 — довольно увесистое издание, в которое вошло двадцать девять рассказов и повестей, «Медведь», «Вишневый сад» и девятнадцать писем. Значительным событием этого десятилетия явился выход в свет пьес Чехова «Три сестры» и «Вишневый сад» в новом переводе Старка Янга77. Был также издан сборник, в который вошли избран­ные письма Чехова, его записные книжки за 1892—1904 гг. и дневники с 1896 по 1903 г.78 Кроме того, чеховские произведения вошли в несколько антологий79. Мо­нографий о Чехове за это время не появлялось, однако вышел ряд статей, в которые рассматривалась чеховская проза и драматургия80 и, кроме того, русские материалы — работа Корнея Чуковского81 и воспоминания Горького, Куприна и Бунина вместе с перепиской Чехова и Горького82.

В 1940-е годы, так же, как в 1930-е, американская критика ограничивалась глав­ным образом обсуждением чеховских пьес и рецензиями на те постановки — их было всего три,— которые были осуществлены в это десятилетие. В 1940 г. театральный критик Джон Гасснер опубликовал работу о выдающихся представителях мировой драматургии83, в которой дает беглую характеристику чеховского метода. Гасснер указывает на глубокий оптимизм и человечность Чехова и утверждает, что Чехов ото­шел от концепции трагичности, принятой классиками и романтиками. Чехов, по мне­нию Гасснера, видит трагедию не в столкновении личностей, а в том постоянном трении и износе, которым жизнь подвергает человека, не умеющего с пей справиться. В своих пьесах он «грустит, прощаясь с жизненным укладом, полным красоты и очарования "... Вместе с тем он сознает, что жизнь идет вперед, и признает очистительную силу за этим неизбежным процессом ломки; с каждым ударом топора, подрубающего деревья вишневого сада, созидается творческий мир будущего»84.

Нельзя, однако, сказать, чтобы Гасснер, при всем своем восхищении драматурги­ческим мастерством Чехова, сумел подобрать ключ к его пониманию. -

В этом же десятилетии появилась еще одна работа, в ней мы находим более глу­бокое проникновение в суть эстетики чеховской драматургии. Эта работа, «Сущность театра» 8S, принадлежит Фрэнсису Фергюсону и впоследствии вышла деше­вым изданием 86, благодаря чему приобрела широкое распространение. Одна пз глав этой книги заключает в себе разбор «Вишневого сада» и явля­ется едва ли не наиболее серьезной критической работой, посвященной чеховской драматургии, из всех, какие были до сих пор опубликованы в Америке. Фергюсон, который одновременно с работой над этой книгой руководил семинаром литературной критики в Принстонском университете, называет Чехова художником реалистической драмы в чистейшем ее виде. В заключительном своем анализе Фергюсон рассматривает реалистические пьесы и систему Станиславского как части единого творческого на­правления.

Свой анализ Чехова Фергюсон разрабатывает, опираясь на аристотелевскую эсте­тику, пользуясь ее терминологией и применяя ее концепции к искусству современной драматургии. Выбрав из «Вишневого сада» одно явление, он подвергает его подробней­шему разбору, причем в поле его зрения попадают не только действие и диалог, но и все авторские ремарки и указания. «Полная свобода от механической интриги, от рассудочной последовательности,— заключает Фергюсон,— доказывает совершенство чеховского реалистического искусства, в то время как эпизоды, кажущиеся случай­ными, на самом деле являются результатом тонкого и сознательного мастерства»87.

Анализируя структуру пьесы, Фергюсон обращает внимание на особый прием, к которому прибегает Чехов,— в основу каждого действия класть какое-нибудь тор­жественное событие (встречи, проводы, юбилеи), вовлекающее так или иначе всех дей­ствующих лиц; прием, как замечает Фергюсон, роднящий Чехова с Генри Джеймсом и служащий у обоих писателей одной и той же цели — не раздроблять внимание и не фиксировать его' на частных целях того или иного героя88.

В своем подробном разборе одного явления «Вишневого сада» Фергюсон поль­зуется новым переводом Старка Янга, подчеркивая высокое его качество, благодаря которому вся музыкальность и поэтичность чеховского текста впервые получили свое воплощение на английском языке89.

Говоря о влиянии Чехова на современное искусство, Фергюсон в первую очередь называет Московский Художественный театр, в котором современный реализм нашел свое совершенное воплощение. Творчество Чехова и школа Московского Художест­венного театра, требующие от актера одновременно точности передачи авторского замысла и напряженной работы воображения, оказали огромное влияние на мировое искусство. Новый творческий метод, найденный МХАТ'ом, дает возможность,-—

«ТРИ СЕСТРЫ» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 1-го АКТА) Постановка Гатри Мак Клинтина в «Ethel Ваггушоге Theatre», Нью-Йорк, 1942 г.

 

говорит Ферпосон,— по только приблизиться к реализму в искусстве. Вооружившись этим методом, актер находит подход к драматургии всех времен. Кроме того, реализм Чехова несет в себе залог дальнейшего развития, «ибо приводит искусство к ого искон­ным корням, из которых могут вырасти новые побеги» 90.

Если подход Фергюсона п страдает некоторой недооценкой интеллектуальной зна­чимости чеховских пьес, то, с другой стороны, мы находим у него проникновенный и подлинно эстетический отклик на творчество Чехова, поэтическая красота которого нуждается в тонком художественном анализе. Такой анализ необходим, ибо помогает американскому читателю и зрителю оценить пьесы Чехова как произведения высокого искусства.

В 1942 г., через год после того, как Америка вступила и войну — режиссер Гатри Мак Клинтик (Guthrie McClintic) поставил «Три сестры». Кэтрин Корпел (Katheriue Cornell) играла Машу, известная трагическая актриса Джуднт Андерсон (Judith Anderson) — Ольгу. Остальные роли были распределены следующим образом: Гертруд Масгроув (Gertrude Musgrove)—Ирина, Александр Нокс (Alexander Knox) — Тузенбах, Мак Кей Моррис (McKay Morris)—Соленый, Эдмунд Гуэн (Edmund Gwenn)— Чебутыкин, Деннис Кинг (Dennis King) — Вершинин, Эрик Дреслер (Eric Dres­sier) — Андрей и Рут Гордон (Ruth Gordon) — Наташа. Премьера была дана в воен­ном лагере под Ныо-Порком, в Fort Meade, где солдаты проходили военную подготовку, причем весь реквизит для спектакля был сделан руками солдат. Солдаты приняли спектакль с исключительным энтузиазмом91. После этого состоялась премьера в Ethel Barrymore Theatre (Нью-Йорк), вызвавшая восторженные отзывы в печати. Многие из критиков поспешили отметить элемент безнадежности, характеризующий пьесу, указывая на контраст менаду чеховскими героями и их потомками, которые в это время отстаивали Сталинград92. Уолкотт Гибб, театральный критик журнала «New Yorker», назвал спектакль «одним из художественных триумфов всего сезона», но вместе с тем высказал опасепие, что для большей части американских зрителей пьеса может ока­заться малопонятной из-за специфически русских проблем, в ней затронутых, и типич­но-русской настроенности ее93. Однако