Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

Ро­берт Литтел, сравнивая Чехова с современной школой американского реализма, об­наружил, что «лучшие произведения Шервуда Андерсона, Ринг Ларднера и Эрнеста Хемингуэя ближе по духу к Чехову, чем к О. Генри.

Но Чехов, подобно всем великим творцам, никогда не вызывает ощущения уныло­сти, тоски и брюзгливости. Какой бы безнадежной и серой ни была описываемая им жизнь, реальность его героев, красота быстрых, уверенных ударов, выявляющих типическое и оставляющих тайное, неприкосновенное в человеческой личности в тени, волнуют и трогают чрезвычайно. „Беббит", „Главная улица" и в особенности „Эль- мер Гентри" производят гораздо более угнетающее впечатление, чем Чехов, ибо девя­носта девяти процентов страниц этих книг не коснулась волшебная палочка жизни. Но все же тема этих произведений, так же как и тема большей части современной бел­летристики, та же, что у Чехова: жизнь обыкновенных обывателей провинциальных городков, с которыми ничего не случается.Только у Чехова это „ничего" почему-то ока­зывается интересным, у нас же отчет об этом „ничего" становится вдвойне скучным от чрезмерной убежденности автора в том, что само изображаемое им явление неинте­ресно (...)

Если бы какой-нибудь архичеховец, хорошо владеющий литературным ремеслом, вздумал бы разложить перед собой с полдюжины знаменитых рассказов об обывателях русской провинции, заменить имена героев и американизировать диалог (он сильно англизирован в переводе Гарнетт), перенести место действия в какой-нибудь Ошкош, Спрингфилд, Фервю или Мейплхерст, оставив при всем этом нетронутой тонкую ткань рассказов, он мог бы без труда въехать в славу по чистым, но несколько узким каналам тонких журналов» 52.

Есть отзывы также и на записные книжки и письма Чехова, частично опублико­ванные в 1920-е годы. Уильям Лайон Фелпс отмечает «жизнерадостность и избыток энергии» и «игривый и ласковый юмор» Чехова, о которых дают представление его письма, а также воспоминания Горького, Куприна и Бунина 5а, в то время как Роберт Морзе Ловетт отмечает чувство реальности в письмах, которое роднит их с духом чехов­ской прозы 54.

В общем же, можно сказать, что хотя количество изданий чеховских произведений в эти годы резко увеличилось, а наиболее известные из его пьес шли на американской сцене впервые, серьезной критической оценки творчества Чехова американские кри­тики тогда еще не дали. Чехов все еще представлял загадку для американской кри­тики и значительно более сложную, нежели Толстой, Тургенев и Достоевский, с ко­торыми американская читающая публика была гораздо лучше знакома. По этой-то причине многие критики ограничились попыткой объяснить Чехова путем сопостав­лений.

Здесь следует еще раз подчеркнуть, что трудности, которые испытали американ­ские критики в-оценке Чехова, надо по крайней мере частично искать в малоудовлетво­рительном качестве переводов К. Гарнетт, которые до последнего времени фигуриро­вали в большинстве американских изданий пьес, рассказов, а также записных книжек и писем Чехова.

3

Популярность Чехова, начавшаяся в 1920-е годы, сохранялась также и позже. Появлялись новые издания чеховских повестей и рассказов 6Б. Переиздавались пьесы, отдельно и в сборниках, и выдвинулся новый переводчик — Старк Янг 5в.

Увидела свет монография Н. Тумановой о Чехове — одна из первых напечатан­ных докторских диссертаций по русской литературе. Однако критические суждения автора мало интересны67.

Сколько-нибудь значительных высказываний о чеховской прозе в это десятилетие почти не встречается. С другой стороны, живо обсуждаются новые переводы пьес, а также шесть постановок, осуществленных в 1930-е годы.

В январе 1930 г. American Laboratory Theatre (Американский Эксперименталь­ный театр) в Нью-Йорке поставил спектакль «Три сестры», который рецензент «New York Times» охарактеризовал как любительский 5S. Спектакль шел недолго. В апреле 1930 г. в нью-йоркском театре Cort Theatre был поставлен «Дядя Ваня». Режиссировал спектакль Джед Харрис (Jed Harris), в заглавной роли выступал Уолтер Конноли (Walter Connolly), Астрова играл Осгуд Перкинс (Osgood Perkins), Соню—Джоанна Рус (Joanna Roos), Серебрякова — Юджин Пауэре (Eugene Powers), Елену Андреев­ну — Лилиан Гиш (Lilian Gish), Войницкую — Изабел Верной (Isabel Vernon). Спек­такль шел двенадцать недель в Нью-Йорке, а затем его повезли в Бостон, Балтимору, Филадельфию, Питтсбург и Чикаго, где он шел с неизменным успехом 59. В ноябре он вновь пошел в Нью-Йорке в0.

Брукс Аткинсон, написавший первую рецензию на постановку, указал на ярко выраженный комедийный характер пьесы, подчеркнув важность понимания комиче­ского элемента в этом произведении, которое принято было трактовать как олицетво­рение «мрака безнадежности». Находя, что эту пьесу оценить труднее, чем прочие крупные пьесы Чехова, он, однако, в заключение говорит, что «для тех, кто имеет терпение выслушать его, Чехов исполнен глубокой содержательности и правды. Пьеса пронизана нежной блеклой красотой и юмором» в1.

С суждением Аткинсона согласился Старк Янг. Он нашел, что эту пьесу ставить труднее, чем «Три сестры» и «Вишневый сад», что большая часть высказываний героев и в значительной мере вся атмосфера пьесы трудно постижима для нерусской аудито­рии. Он отметил, что характер самого дяди Вани более чужд американскому восприя­тию, нежели характер любого действующего лица из «Вишневого сада» или «Чайки»,— из пьес, которые он назвал «более доступными». Впрочем, отдельные достоинства пьесы американская аудитория могла не только понять, но и оценить. Он писал: «Удивитель­ная безыскусственная поэтичность пьесы понятна всем — плавные переплетения ли­ний, мягкий юмор, сквозящий в ней, несмотря на всю трагичность, ощущение безна­дежности, которое вместе с тем не есть безнадежность, и, главное, чеховская тема: за всей этой лихорадочной суетой скрывается настоящая человеческая жизнь ... Все эти мысли, анализы, разглагольствования, словом, все эти лирические отступления, столь частые у Чехова, каким-то образом роднят Чехова с Шекспиром» в2.

Многие из рецензентов, отмечая, что «Дядя Ваня» является наиболее труд­ной пьесой для американского зрителя, вместе с тем с восторгом отзываются о ее тогком комизме и нежном сострадании, которым она пронизана 63.

Новый чеховский спектакль на американской сцене появился лишь три года спу­стя. В марте 1933 г. Ив Ле Гальенн выступила в качестве постановщика и режиссера в «Amsterdam Theatre» («Амстердамском театре») (Нью-Йорк) со спектаклем «Вишне­вый сад». В главных ролях выступали: Доналд Камерон (Donald Cameron) — Ло- пахин, Сейер Кроули (Sayre Crawley) — Фирс, Алла Назимова — Раневская, Пол Лейсэк (Paul Leysac) —Гаев, Ив Ле Гальенн—Варя. Брукс Аткинсон лишь вскользь упомянул о постановке в связи с премьерой, однако дал ей высокую оцен­ку в4. Другие рецензенты характеризовали спектакль более пространно.

Может быть, самая интересная рецензия, которая представляла собой одновре­менно оценку самой пьесы и Чехова-драматурга, была написана Джоном Мейсоном Брауном, режиссером, театральным критиком, пишущим для газеты «New York Eve­ning Post». Вот что писал Браун: «В отличие от большинства пьес, написанных спе­циально для театра, как и все прочие крупные пьесы