Избранное - Александр Оленич-Гнененко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Телеусов вместе с другим егерем был прикомандирован к мистеру Литтлделу и подводил его к этому зубру: бык оказался действительно гигантом. С тем же Литтлделем Алексей Власович и его товарищи разыграли такую шутку. Им не понравилось высокомерие англичанина. И однажды во время охоты на туров в снежниках, когда Литтлдел ночевал в спальном мешке у костра, они, сговорившись, столкнули его в лежащие пониже сугробы. Пролетев изрядное количество метров по крутому обледеневшему скату, англичанин еле выбрался из мешка. Подоспевшие егери объяснили ему, что это пришлось сделать для его же опасения: спальный мешок будто бы готов был вспыхнуть.
Мы провели в Теплом весь день и уже под вечер, распрощавшись с Телеусовым, тронулись дальше.
Наш путь идет все время вниз по берегу Большой Лабы широким шоссе. Постройка шоссе еще не закончилась: ведутся взрывные работы, подвозится и ссыпается щебень. Тяжело проплывают выравнивающие ленту дороги катки.
Ночь застигает нас в пути. Встает луна. Сначала она низкая, огромная, белая. Луна поднимается все выше и вот превращается в далекий яркозолотой кружок во тьме ночного неба. В засыпающих молчаливых дубняках и диких садах слышатся заглушённые шорохи зверей.
Останавливаемся на колхозной пасеке.
Псебай, 8 октябряУтром тысячи диких голубей взлетают над деревьями и снова садятся. В воздухе шелестят бесчисленные крылья. Словно в нерешительности поднявшись и спустившись несколько раз, голуби вдруг взмывают в небо сизой тучей, и свистящий шум полета проносится над нашими головами. Сверху дождем сыплется голубиный помет, и, кружась, падают пепельные перья.
Горы становятся ниже и мягче. Справа от нас идет невысокий известняковый хребет Герпегем. Округлые увалы его поросли лиственными лесами и фруктовыми деревьями.
Уже смеркалось, когда мы подъезжали к Псебаю. В дубняке разноголосо затянули вечернюю песню волки. Они выли, пронзительно скулили и тявкали. По голосам Пономаренко определил, что их не меньше дюжины.
…Зашли к заведующему Восточным отделом заповедника Саулиетсу. Хозяин сидел на полу и, наклонив ковш с расплавленным свинцом над каким-то придуманным им приспособлением, лил дробь. Он готовится к охоте на перепелов, которых очень много в окрестностях Псебая, за пределами заповедника. Водился здесь во множестве и кавказский фазан — прекрасная, окрашенная в цвета радуги птица, с длинным серпообразным хвостом. Но в прошлую зиму, холодную и снежную, фазанов передушили лисицы.
По словам Саулиетса, за последние годы в Восточном отделе заметно увеличилось количество оленей, туров, серн. Наблюдатели встречали туров даже на Ачешбоке, где никогда прежде их не видели.
Караулка на Гурмае, 9 октябряГоры все ниже. Только местами выветренные склоны круто обрываются, и высоко в небе встают колонны и башни красного песчаника и известняка. Леса перемежаются с пастбищами и сенокосами. По временам мы едем сквозь колючие заросли терновника. Покрытые сизой пыльцой, крупные ягоды терна уже прихвачены утренниками, и терпкая сладость ягод приятна.
Всюду полно, птиц — соек, ворон, сорок, черных и серых дроздов. С гор налетают новые тысячи диких голубей. Их гонят наступающие холода. Горы, откуда мы недавно выехали, сверкают в серебре. Над ними нависли снеговые тучи.
На поляне, у самой опушки леса, под стожком сена мышкует старый здоровенный лис. Он уже надел зимнюю шубу и сделался рыжевато-серым и толстым, как подушка. Увидев людей, лис под прямым углом откинул хвост и покатился через поляну к кустам. Там он остановился и, присев на задние лапы и навострив уши, смело глядел, провожая беспокойных пришельцев, затем вернулся к стожку и продолжал охоту.
Моросит мелким дождь. Снова поворачиваем в горы. Снова нас окружают влажные и мшистые высокоствольные леса. Дождь усиливается. Вокруг поднялся густой туман. Мы с трудом добрались до караулки лесников на Гурмае. Придется здесь заночевать.
Когда мы заводили лошадей во двор караулки, навстречу нам высыпал десяток собак, разномастных и небольших, но достаточно злобных.
Отворившая ворота жена лесника крикнула:
— Катай! Разбой! На место! Но собаки все ближе крались к нам бочком, вихляясь и припадая к земле. Мы поторопились расседлать лошадей и войти в дом.
Жена лесника сытно накормила нас, и мы с Пономаренко уже собирались ложиться спать. В это время вернулся лесник.
Евсею Афанасьевичу за пятьдесят, однако, он держится прямо и без усилия несет за плечами объемистый тяжелый рюкзак и ружье.
Наша беседа несколько раз прерывалась тревожным лаем собак. Лесник говорит, что на караулке невозможно держать домашнюю птицу: каждую ночь в курятник забираются дикие коты и лисы. Недавно удалось затравить кота. Евеей Афанасьевич показывает рыжевато-бурую шкуру, испещренную темными полосами и кольцами. Зверь солидных размеров. Лисицы действуют хитрее котов. Они обычно приходят вдвоем. На днях собаки помчались всей стаей за одной лисицей, а другая в это время спокойно задушила несколько кур и унесла старого гуся. Еще больше донимают волки. Недавно они отбили от табуна и зарезали двух взрослых лошадей. Этой весной, как только сошел снег, на поляну выгнали колхозный скот. Среди бела дня, на глазах у пастухов, три матерых волка ворвались в середину стада и в одно мгновение зарезали восемь больших бычков. Тогда же волки напали на кабана и двух свиней с подсвинком, принадлежавших лесникам. Они загнали свиней в узкое ущелье, откуда не было выхода. Кабан повернулся грудью к волкам и храбро защищал гурт. На визг свиней прибежали люди, но кабан был уже мертв.
Ночью вместе с Пономаренко выхожу посмотреть лошадей. Сеет мельчайшая изморозь. Непроницаемый белесый туман стоит стеной. Но в середине он разорван, и в разрыв, как в бездонный колодец между небом и землей, глядит страшно далекая, маленькая, с кулак, луна и льется призрачный мертвый свет.
— Волчья луна! — замечает Пономаренко, и, точно подтверждая его слова, откуда-то из дымной неподвижной мути доносится протяжный многоголосый вой.
Перевал на Сахрай, 10 октябряЕдем мокрыми от дождей буковыми и пихтовыми лесами, по дорогам лесорубов и дранщиков.
Мы опять забрались высоко в горы. В одном месте среди буков и пихт стоит балаган дранщиков. Людей нет: сегодня выходной день. В балагане оставлены теплая одежда, посуда и продукты.
На закате мы достигли перевала. В мутнеющей под нами синеве чуть заметной извилистой нитью белеет река Сахрай. Но засветло перевалить не удастся. Спускаемся по эту сторону хребта и ищем пристанища.
Над лугами, которые мы пересекаем, вьются сотни летучих мышей. Они чертят в воздухе широкие круги, ныряя, проносятся над самой травой и снова взмывают легко и бесшумно. Перепончатые крылья с такой быстротой мелькают в воздухе, что почти сливаются с серой мглой вечера.
Набрели на затерянный в густых ивняках колхозный кош и остановились на ночевку. Граница заповедника здесь проходит совсем близко. Ее отмечают черные гребни гор, поднимающиеся из тумана. Оттуда доносится трубный голос оленя: это запоздалые отзывы оленьего месяца. Больше до самого Гузерипля мы рева не слышали.
Сахрай — Киша, 11 октябряУтром под проливным дождем выехал с коша. Над горами гудел ураган. Вскоре густыми мокрыми хлопьями посыпался снег. Через какой-нибудь час горы по границе с заповедником выбелены снегами от макушки до пояса.
Ураган свирепеет. Всюду раздается треск и протяжный шум падающих деревьев. То здесь, то там торчат пни, и лежат между соседними стволами тела только что поваленных буков и берез. Древесина в местах излома бела, как кость. В воздухе, застилая леса и хребты, мчатся сорванные ураганом багряно-пурпурные листья клена и желто-золотые листья берез. Копыта лошадей тонут в мягких грудах мертвой листвы.
По сочащимся водой, скользким, точно стекло, отвесным глинистым скатам опускаемся к Сахраю. Лошади, осев на хвосты и широко расставим передние ноги, съезжают с крутизны, как на лыжах.
Наконец мы у подножья. Миновав село Сахрай, вновь поднимаемся в горы. Дождь льет и льёт. Движемся очень медленно. На высшую точку перевала с Сахрая на Кишу мы взобрались уже ночью. Идти пешком нельзя: кругом глубокие рытвины, наполненные водой и жидкой глиной. Мокрые корни и камин заставляют скользить и падать на каждом шагу. Вдобавок ко всему непроглядная тьма.
Пономаренко нашел выход. Он зажег и прилепил к ладони сбереженный им огарок свечи. Прикрывая его буркой, он освещает кусок тропы впереди нас. Следя за бледным, чуть заметным во мраке пятном дрожащего света, кое-как съезжаем в долину Киши. Вот уже слышен в черной бездне гул наполненной паводками реки…
Семь лет спустя