Перекресток - Юрий Леж

«Поаккуратнее надо… хотя — какое там… как он вообще что-то видит в такой темноте, — успел подумать романист, подкладывая под затылок девушки свою руку. — Как филин какой, а не человек… он вообще не человек… Мишель — дьявол во плоти. Надо же было так точно все рассчитать, и не только сейчас, еще в самом начале, когда уходили из гостиницы с Никой… он — будто бы знал всё наперед… ну, точно — дьявол… и — спокойный такой, равнодушный, уверенный, что ничегошеньки-то плохого с ним не случиться…»

Под такие тревожные, с изрядной долей ненужной мистики и одновременно облегчения мысли, под натуженный иной раз вой автомобильного движка, преодолевающего лесную дорогу, вовсе для него не предназначенную, машина выкатилась из сумрачной, ночной чащобы на опушку очень ярко, как показалось с первого взгляда, освещенную многочисленными огнями старинной дворянской усадьбы, давным-давно превращенной в загородный роскошный, для отдыха и поправки здоровья избранных, санаторий.

Остановившись в тени деревьев, довольно-таки далеко от входа, Мишель оглянулся через плечо на заднее сиденье и спросил:

— Таня, как ты? не растрясло?

— Кажется, не очень… — после короткой паузы, собравшись с силами, чтобы выглядеть пободрее, отозвалась девушка, еще не до конца понявшая, как вести себя с этими, внезапно объявившимися друзьями пролетария.

— Нормально, я думаю, — постарался поддержать начавшую уже «плыть» девчонку Антон. — За всю дорогу даже не затошнило ни разу… вот видишь, какой хороший Максиму доктор попался…

— Да уж, — поддакнул поверенный, сообразив, что такое резкое улучшение самочувствия девушке проще всего объяснить не травками и притираниями тетушки Марии, и, уж тем более, не инопланетной странной аптечкой, а стараниями вполне реального местного врача, пусть и не замеченного пострадавшей во время своего беспамятства.

— Я почему-то так и подумал, что ты нас сюда привезешь, — сказал Антон, чуть отстранившись от Тани и пытаясь со своего места рассмотреть фасад усадьбы через лобовое стекло. — Интересно, кто там так разгулялся? И электричество у них во всю, и музыка громыхает, как и нет ни анархистов, ни штурмовиков в городе…

— Пир во время чумы, — кивнул поверенный. — Думаю, вся уездная верхушка здесь, а может, еще и кто из приезжих, позаметнее. Так уже бывало в нескольких местах. Об этом и анархисты знают, не все, конечно, только главари, но — не трогают… Знаешь, как — ворон ворону… Ну, да ладно, это пусть их совести касается, нам теперь не до таких тонкостей, как в чужих душах разбираться. Антон, тебе сверхзадача, как говорил один известный режиссер: надо пройти на второй этаж, сразу в номера, причем так, будто ты здесь давно уже обитаешь, а Таню прихватил где-то по дороге, ну… х-м-м, понятно для чего.

— Это не вопрос, — кивнул Антон, покосившись на притихшую девушку, мол, не обиделась ли на такие намеки. — Пройду, пусть там хоть весь Имперский совет гуляет. А ты?

— Я за лекарствами и тут же обратно, так что не удивляйся, если увидишь меня в своем номере, и за оружие не хватайся сразу, — пояснил Мишель спокойным тоном, будто собирался пройтись белым днем в соседскую аптечку за аспирином.

— Не увлекайся, — понапрасну, но от души посоветовал поверенному Антон. — Где сейчас лекарства найдешь, может, лучше — завтра, деньком, в город смотаться будет?

— Сейчас проще, — не уступил Мишель и остановил собравшегося уже, было, выходить из машины романиста: — Погоди, я вас прямо у входа высажу, думаю, наблюдать и номера машины отмечать сейчас из тамошних некому, а Татьяне все-таки полегче будет…

…Из автомобиля девушку Антон достал в самом прямом смысле, кажется, она окончательно раскисла после медикаментозного прилива бодрости в начале их путешествия. Правда, свежий ночной воздух после духоты и бензинового перегара автомобильного салона взбодрил Таньку, и на ноги она встала достаточно твердо.

— Держись за меня крепче, как сможешь и не напрягайся зазря, пусть лучше подумают, что ты пьяненькая, чем еще что, — попросил девушку Антон, когда они начали подыматься по широким, низеньким ступенькам ярко освещенного и пустынного крыльца усадьбы. — А главное — ни на кого тут не обращай внимания и просто молчи, чего бы ни говорили и не спрашивали…

Просторный вестибюль санатория, уставленный по периметру кадками с самыми разнообразными заботливо ухоженными растениями и этим напоминающий старинный зимний сад, был пуст, а ритмичная музыка, заглушаемая порой женскими взвизгами, хриплым хохотом, звоном посуды и гулким топотом танцующих ног, доносилась откуда-то из глубины здания. «Это они в банкетном зале гуляют», — догадался Антон, обшаривая напряженным взглядом помещение и пытаясь найти хоть одну живую душу среди кресел, маленьких журнальных столиков, кадок и стволов фикусов и пальм. Так никого и не найдя, романист торопливо подвел буквально висящую на нем девушку к конторке в углу вестибюля и внимательно пригляделся к доске с ключами. Больше половины ячеек были заполнены, хотя, вполне возможно, что кто-то из гостей, даже изрядно подгуляв, предпочитал сдавать ключи с неудобными, массивными брелоками, а не таскать их в карманах. «Значит, придется брать наугад», — решил Антон, на минуту оставляя у стойки Таню и живо выхватывая ключи из самой дальней ячейки второго этажа в надежде, что даже и с объявившимися позже временными обитателями уже занятого номера можно будет как-то договориться.

На пологой, удобной лестнице, ведущей на верхние этажи, когда девушка окончательно обмякла и повисла в его объятиях теперь уже без всякого притворства, Антон с облегчением вздохнул — идти оставалось всего ничего, пятиступенчатый пролет и с десяток саженей по устланному ковровой дорожкой коридору. Карев немного успокоился и — как сглазил. Облегчение, готовность расслабиться после схватки с драбантами в квартире Максима, тревожного автомобильного марш-броска из штурмуемого уже города, и, казалось бы, никем не замеченного проникновения в санаторий — оказались преждевременными.

Из дверей ближайшего номера, как чертики из сувенирной табакерки, в тишину коридора с неожиданным шумом, гамом, звоном стекла и никому не адресованными ругательствами вывалилась компания из пары мужчин и пяти девушек. Все они были изрядно пьяны, а какого-то очень хорошо знакомого Антону, но, казалось, насмерть забытого, маленького, бледного до синевы, с покрасневшими глазами мужчину в хорошем, но помятом и заляпанным подозрительными пятнами костюме, в буквальном смысле вели под руки, иначе он, наверное, улегся бы тут же, прямо на красную ковровую дорожку, и уснул пьяным, мертвецким сном. Второй мужчина, широкоплечий, краснолицый, с остатками белесых, блондинистых волос, тщательно взлохмаченных и перепутанных, в непонятном, более домашнем, фальшивого бархата, то ли в пижамном одеянии, то ли в полуспортивной курточке и таких же кургузых, изрядно потертых брюках цвета «маренго», чуть выпученными, пьяными глазами, не узнавая с ходу, уставился на Антона и — вдруг резко отодвинув от себя виснущих на его руках девиц, заговорил, театрально добавляя своим словам пьяно-пафосную наигранную горечь и отчаяние:

— Карев! И ты, Карев!.. такого не может быть! Мне говорили, что ты здесь, говорили, но я! я не верил! не верил, что Карев может быть здесь и — не найти меня!.. А ты?.. Ты тащишь в номер какую-то девчонку, вместо того, чтобы рядом с другом отдаться Бахусу и разврату… бросаешь всех на произвол судьбы!!! уединяешься, Карев!..

Принесла нелегкая широко известного в узких кругах непризнанного гения: актера второго плана, в чем-то даже и художника, а временами стихотворителя, — всей столичной богеме известного под прозвищем Жерар Великолепный. «Всё ясно, здесь бесплатно наливают», — с тоскливым отвращением подумал Антон. Любовь Жерара к халяве была притчей во языцех, да еще и умение оказаться в нужное время за нужным столом, чтобы эту самую халяву зачерпнуть обеими руками. Впрочем, любовь к сплетням, да и, чего греха таить, к наушничеству, тоже были характерны для неудачника в жизни, но умело пристроившегося в благодатную нишу юродствования богемного бездельника в маске актера.

— Жерар, если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану, — в ответ грубо процитировал Карев, стараясь собой загородить пусть и уже увиденную, но до конца не оцененную жераровским цепким взглядом Таню. — Ты ведь в банкетный зал шел?

— Конечно, а куда в этом диком уголке природы еще можно направиться за благами цивилизации? — попробовал сострить Великолепный, мгновенно, как умеют только профессиональные актеры и попрошайки, сменив трагический тон на бытовой.

— Так и иди, — кивнув головой, серьезно посоветовал Антон. — А уж я-то тебя догоню, или, думаешь, мне сейчас выпить не хочется?