i 77717a20ea2cf885 - Admin
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Э-э... Доброе утро, Аркадий, - я почтительно пожимаю лапу. Он уморительно заламывает брови: мол, как вы догадались? - Между прочим, голубые глаза бывают только у чёрных лабрадоров, а у вас они вообще синие, не в масть. Нарочно не меняете?
- Это влияет на зрение, - поясняет сэр Майкл. - Иначе окружающий мир виден в чёрно-белой гамме, в то время как желательно сохранять полноту человеческого восприятия. Здравствуйте, сэр Аркад. Не желаете составить нам компанию?
Пёс - даже не знаю, можно ли так его теперь называть - желает, и, по-видимому, не один. Выразительно поглядывает на мою подопечную, на меня.
- Да без проблем, - отвечаю на немой вопрос. - Что же ей дома сидеть в четырёх стенах, пусть идёт с нами!
Спохватившись, оглядываюсь на Васюту: а моя прогулка с сэром вписывается в его планы? У меня из головы вон, что я собиралась вовсе не общаться с паладином, дабы лишний раз не раздражать нанимателя. Но Муромец, похоже, задет не этим, а потерей всеобщего внимания. Свистом он подзывает Хорса, раздражёно хлопает рукавицей по Чёртову боку - рядом мол! Нахмурен... Господи, ну как дитя малое. Сейчас уедет разобиженный и снова нырнёт в депрессию, а мне - за ним по пятам бегать, мириться!
- Минутку, - торопливо бросаю честной компании и спешу к Чёрту, уже его не опасаясь. Маню Васюту пальцем: нагнись, мол. Он неохотно наклоняется ко мне; встав на цыпочки, я обхватываю его за шею и быстро целую в щёку.
- И не вздумай больше прятаться, - говорю строго. - Из-под земли достану. Будешь тогда вообще на порожке ночевать.
У него в глазах пляшут прежние бесенята. Губы чуть дрогнули, будто сказать что намеревался, но вместо этого он лишь треплет меня по голове... как щеночка, честное слово... и улыбается. Хорошая у него улыбка, открытая, и, мне кажется, этот дружеский поцелуй в щёчку он воспринимает правильно - как знак окончательного примирения. Нет, прощения. Причём, объявленного всему миру.
Он отбывает, умиротворённый.
- Так-то лучше, - говорю я вслед.
Сэр Майкл подводит ко мне Лютика. А я... В отличие от паладина, должно быть, совершенно не умею читать на лицах, потому что теперешний его взгляд расшифровке не поддаётся.
- Что не так? - спрашиваю жалобно. - Вы же сами хотели, чтобы мы с Васютой помирились?
Сэр только вздыхает.
- Поговорим в дороге, Иоанна... Аркадий, присоединяйтесь!
Мы успеваем миновать оба Кольца, а он всё молчит, время от времени прожигая меня взглядом. Становится всё неуютнее.
- Сэр Майкл? - робко окликаю. Он, наконец, отзывается.
- Да, Иоанна, простите. Безусловно, я рад воцарившемуся миру, к тому же, вы так недвусмысленно подтвердили ваше прощение... Иоанна, вы меня беспокоите. Я ведь не только накладываю ауры, я вижу чужие. У вас без того было достаточно рукотворных блоков на сердечной чакре, и буквально с четверть часа назад вы поставили ещё один. Зачем? Это опасно: мешает току энергетики и приводит ко многим заболеваниям, достаточно тяжёлым, поверьте.
Я в недоумении. Чего-чего, но такой постановки вопроса я не ожидала. Ладно, обвинил бы меня в легкомысленности, во флирте, но - какие-то блоки? Не мои ли воображаемые замочки на сердце он видит, часом? Вздор какой. Я их ставлю для самоуспокоения - и тут же забываю.
- Это не более чем психологическая заморочка, - оправдываюсь, впрочем, не так уж уверенно. Кто знает, может, в этом мире привычные действа проявляются по-другому? - Помогает... отвлечься и перевести мысли в другое русло. Причём здесь какие-то блоки?
Он вопросительно поднимает бровь.
- В таком случае, Иоанна, соблаговолите объяснить, из какого русла вы переводили свои мысли совсем недавно? Между вами и моим другом нет даже намёка на флирт, не говоря уже о большем, так чего же вы испугались? Вы словно заранее дистанцируетесь, замыкая сердце от малейшего проявления чувств, а ведь ему больно.
От участия в его голосе мне немедленно хочется разреветься. Я отворачиваюсь.
- Я жду, - говорит он суше. - Это не праздное любопытство, леди.
Выискался психотерапевт на мою голову!
- Я не хочу дальнейшего развития наших с Васютой отношений, - чётко отбарабаниваю. Как на школьном уроке, полным ответом. - Мне это не нужно. Через несколько дней меня здесь не будет, я не вернусь... - Судорожно сглатываю и нахожу в себе силы завершить: - ...при любом исходе Финала. Расставание - это больно, вы, должно быть, сами знаете. И если я позволю себе увлечься, то слишком много боли причиню и себе, и Васюте. Я же вижу, какой он: если прикипит, то намертво.
- Вы не хотите делать больно ему? - уточняет сэр Майкл.
- Ну конечно, - я закипаю.
- А себе?
- Причём здесь я? Я - сильная. Справлюсь.
-Не сомневаюсь. А предыдущие блокировки - тоже оборванные отношения? Связаны с мужчинами, которых вы пожалели?
- Сдались вам эти мужчины! - возмущаюсь шёпотом. Повышать голос не хочется, улица довольно людная. - Не нужны они мне! - И, чтобы избежать дальнейших вопросов, признаюсь, скрепя сердце: - Ну да. Я же не обсевок какой-нибудь в поле, были у меня... увлечения. Вот только пустые все. Отчима дочкам приводить не хотелось, иной раз лучше без отца, чем с чужим человеком, а такого, чтобы нам всем ко двору пришёлся, не встретила. Вот не встретила и всё тут.
- Допустим. Хотя при безболезненном расставании блоков, подобных вашим, не ставят. А отца ваших детей вы тоже жалели? За что, хотел бы я знать?
- Нет, - У меня вдруг пересыхает горло. И отвечать не хочется, но почему-то не могу я увиливать. - Не жалела. Просто забыла. Я была слишком зла на него. Я сказала себе, что ни он, никто другой больше не заставят меня плакать. Это был даже не блок, это... Я просто отсекла ту часть жизни.
Я вижу в глазах паладина не праздное любопытство, а искреннее сострадание. И только потому до сих пор не свернула разговор на болезненную тему. А может, мне просто нужно выговориться, потому что слишком уж долго сдерживала я в себе эту боль, под семью навешанными на сердечную мышцу замками.
Рыжий лабрадор хмуро притормаживает. Демонстративно обойдя Василька, переходит на мою сторону, тем самым показывая неодобрение.
- Простите, Аркадий. Иоанна, прошу извинить, что бережу ваши раны, но это необходимо. Считайте это профессиональным долгом. Я пытаюсь донести до вас мысль, что ваш многократно усиленный энергетический блок опасен. Да, поначалу он себя оправдывает, заглушает горечь от потерь, но надолго ли? Вынужден задать ещё один вопрос: если прямо сейчас я попрошу вспомнить человека, заставившего вас впервые применить этот ваш так называемый психологический трюк, сможете ли вы сделать это без обиды и сожаления?
Я упрямо сжимаю губы. Сэр Майкл качает головой.
- Не лгите хотя бы себе, Иоанна. Вам по-прежнему больно.
Если бы он знал, как! И охота ему меня так растравливать?..
- Больно, - печально повторяет он. - Не смотря ни на что. Может статься, что в ближайшем будущем вам понадобятся все внутренние резервы, но они, увы, пока что блокированы. Вы будете развиваться, это неизбежно в нашем мире, расти, как маг или воин определённой специализации, но в вашем развитии пойдёт перекос - опять-таки, из-за сбитого энергопотока. Последствия могут быть фатальными. Иоанна, дорогая, снимите блоки, найдите в себе силы простить и своих обидчиков, и, главное, себя, и вам самой станет легче.
Мне нечего ему ответить. Я упорно рассматриваю стелящуюся под копыта Лютика мостовую с редкими травинками меж булыжников. Нора, притихнув, трусит рядом и исподлобья на меня поглядывает: ничего не случилось? Чует, что у хозяйки кошки на душе скребут.
А та самая сердечная мышца, предмет обсуждения, вдруг начинает активно ныть и взывать к состраданию. Потому что очень уж ей хочется, чтобы, наконец, посочувствовали, пожалели... Обеспокоенно глянув на меня, сэр Майкл наклоняется с высоты Василька и кладёт руку мне под левую лопатку. От его ладони исходит успокаивающий жар.
- Простите, дорогая. Не нужно было затевать этот разговор. Простите.
Может, вы и правы, дорогой сэр, и надо бы последовать вашему совету, но... Сказали бы вы ещё заодно, как их снимать, эти блоки? К тому же, дело сделано, замки заперты, ключи выброшены, и возвращаться к ним - опять себя мучить.
Помолчав немного, мой спутник продолжает:
- Знаете, Иоанна, мне ведь по долгу службы приходилось бывать и на полях сражений, и в госпиталях, и я повидал немало страданий, несравнимых с сердечной болью. Душевную муку можно облегчить молитвой или работой, но от собственного тела не убежишь. Мы, паладины, хорошие целители, но далеко не всесильны; горше всего чувствовать собственное бессилие, когда на твоих глазах навсегда уходит близкий человек, уходит тяжело, в муках. По сравнению с этим...
Вы правы, дорогой сэр.
Мой отец уходил таким образом бесконечных четыре месяца. Тяжело и в муках.
Трижды в день я ставила ему уколы, между ними он кое-как перебивался таблетками. Ему приходилось ежедневно, еженощно терпеть боли в спине, лишь иногда проваливаясь в кратковременный сон: это когда я уже стала смешивать промедол с димедролом в куда больших дозах, чем советовал врач, лишь бы папа хоть немного поспал. Словно лежишь на раскалённой жаровне и - самое страшное - отползти не можешь, тебя всё жжёт и жжёт, сказал он однажды. Это был единственный раз, когда он пожаловался.