Безродыш. Предземье - Андрей Олегович Рымин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— К Хвану? К Глуму? А что сразу не в град?
Кривой оскал перекашивает волосатую рожу.
— Пугать меня вздумал, крысёныш?! В последний раз предлагаю: бобы на землю — и сваливай! Иначе…
Вахн вновь наклоняет копьё в мою сторону. На морде гнев уступает часть места самодовольству. А страха там нет ни капли. Но почему?! Такер же…
И тут ко мне приходит прозрение.
Нет! Неужели… Не может быть! Нет!
— Пошёл вон!
Теперь гнев уже распирает меня.
— Чё?! Чё ты сказал, мелкий крыс?! На землю бобы! Быстро!
— Нет!
Исход ясен. Рука с бобами ко рту. Мне нужны силы. Есть все смысла нет. Что один, что десяток бобов — результат одинаков. Вернуть таким образом силы возможно лишь раз в сутки. Глотаю один, остальные роняю под ноги. Теперь руки свободны.
— Ах ты тварь! — ревёт Вахн, бросаясь вперёд.
Он не понял, что я съел лишь один. Больше вольника ничего не сдерживает. В горящих ненавистью глазах мой приговор.
Шаг, второй, третий… Рука вольника идёт на замах. Не кулак, копьё занёс для удара.
Резко вправо — и приседаю. Хватаю самострел. Вскидываю оружие.
Что, гад? Не ожидал? По округлившимся глазищам твоим мерзким вижу, что нет. Тупой выродок! Как я, по-твоему, журавля завалил? И тебя завалю, мразь вонючая!
Щёлк!
С двух саженей промазать никак. Но смотреть, куда попал, некогда. Вахн тоже ведь в последний миг осознал, что по-взрослому всё. Успел метнуть копьё, гад!
Перекат, как когда-то я прыгал от демона — и боль в левой ноге. Достал, тварь!
Вскакиваю — и к своему копью. Хвать с земли. Где он?!
— Кры… Крысё…
В траве мордой. Из спины на пядь высунулся наконечник штыря. Бой закончен. Он труп! Пусть пока и ползёт, вяло булькая что-то сквозь кровавую пену, но ясно, что это конец. Я смог! Я убил его!
Такер…
* * *
Боль в ноге, что на деле едва оцарапана, не идёт ни в какое сравнение с той, что грызёт мою душу. Но дело здесь не в убийстве собрата. Убить человека, когда этот человек — кусок коровьего дерьма, не так уж и сложно оказывается. Дубинкой ондатру глушить — и то жалко зверушку, а тварь такую только в радость прикончить. Второго такого ублюдка Единый пошлёт — вновь не дрогнет рука.
Другое терзает. Слишком уж спокойно отреагировал волосатый урод на мои угрозы. И ладно бы меня не боялся, так и упоминание Такера на него не подействовало. Не хочется думать о худшем — вдруг просто против своей чёрной тайны на деда чего накопал — но мысли о непоправимом против моей воли всплывают в голове раз за разом.
Гребу быстро — силы, пополненные, пока не иссякли по новой. Подобранные бобы вместе с найденными у Вахна семью медяками и одной серебрушкой затянуты подвязкой в кармане. Съел, как выяснилось, я очередной ловкости. Спрячу где-нибудь недалеко от берега, чтобы и домой не тащить, и взять быстро, если срочно понадобятся. Копья же, что большое вольника, что своё, как и самострел, и силки, и верёвку обычную — всё оставил в болоте.
Только не на том островке, где валяется в луже крови вскрытый журавль — даже просто стянуть тушу в воду у меня не хватило силёнок — а на дальней земле. Труп ублюдка я муляке скормил — не найти его точно — но вдруг, когда хватятся, следы Вахна на берегу Гиблой гнили разыщут? Кто-то вспомнит тогда обязательно, что журавлиные крики не так далеко вроде слышал. Полезут в болото ещё.
Нельзя, чтобы вещи мои и убитого рядом нашли. На Такера-то едва ли подумают, а вот дедова любимчика вычислить — задача нетрудная. На всякий случай и ползанки свои перепрячу подальше. Ту, на которой Вахн приплыл, уже на большой остров отвёз. Одну в одну вложил, а сам сверху. Теперь дело за моей и ещё одной запасной.
Ни единой, даже самой мелкой, зацепки остаться против меня не должно. Следы ног на мягком берегу и так всегда затираю, но мало ли. Для общины я убийца теперь, если узнают. Что свою жизнь спасал не докажешь. Особенно после того, как труп Гиблой гнили скормил. Да и сознайся я, расскажи всё по-честному, не поверит никто. Даже слушать не будут безродного.
* * *
На покос травы уже времени у меня не осталось. К месту сбора явился с заполненным едва наполовину тюком. Хольга холодно глянула, но ничего не сказала. Хорошо, что бригадирша не знает о нашем сговоре с Вахном. Две недели я в сборщиках. Ещё столько же, и придёт срок новый серебряный тётке выкатывать. Одна польза от гибели скупщика — на ещё один месяц теперь деньги есть. А там уже и торговцы из града приедут.
За частокол заходил с колотящимся сердцем. У ворот не встречают — уже знак хороший. Может, я дурное то сам навыдумывал, а на деле всё и не так вовсе? Сбросил в общую кучу олему, где наутро траву разбирать старикам с ребятнёй, и скорее до дому. Но, конечно же, не к себе побежал — к Такеровой тянет землянке.
Дверь открыта. Суюсь без стука.
— Куда лезешь?
Шагнувший навстречу Гравр отбросил ногой. Руки старшего сына старосты заняты ношей. Котелок дедов тащит — в него плошки и кружки уложены. Следом из землянки вперёд задницей выбирается Лон. Он с ещё одним парнем волочет под днище один из тех двух сундуков, где у Такера сложены ценности.
Йок! Йок! Йок! Я был прав! Не хотел верить, но… Йоков Вахн! Проклятый ублюдок!
— Что случилось?
Спросил, уже зная ответ. Голос, словно чужой.
— Помер старый, — равнодушно сообщил Гравр. — С дороги свали. Не мешайся.
Вот и сказано слово. До последнего надежду берёг, но обманывать себя глупо. На островке ещё понял, что убил старика волосатый урод. Нет больше деда… Нет Такера. Нет наставника моего, друга единственного. На помощи мне погорел. Но не стану себя винить. Нет. Вахн — вот, кто виновник всему!
— Как помер? — пробормотал я растерянно. — Вчера был здоров. Как же так?
Гравр уже прошёл мимо, но услышал Лон.
— Во сне сердце встало. У стариков так бывает. На печи нашли утром.
И, поравнявшись со мной, поняв, с кем говорит, презрительно добавил, скривившись:
