Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начштаба достал из сапога свернутую карту. Вот здесь, от Новой Калитвы до Осетровского плацдарма, Дон круто сворачивает на восток. Если проломить с этой стороны, то откроется весь фланг Манштейна. Пройтись по тылам, перевернуть танковыми бригадами аэродромы и резервы. Идти на юго-запад и упереться в Ростов. Можно всю группу на Кавказе запереть… столько колец Сатурну навесим, что сдохнут, а не выберутся.
Голос пилота в шлемофоне доложил:
– Товарищ Первый, самолетов, идущих следом, не вижу.
Начштаба оторвался от карты. Повсюду висело плотное облако, от шедшей позади колонны не было следа.
– Держите заданное направление, – приказал он пилоту, – пытайтесь связаться с остальными.
Спрятав карту обратно в голенище, он попытался подумать о другом, вспомнил семью. Но сквозь милые сердцу лица лезли видения: туман пропадает, внизу начинают хлопать вражьи зенитки, в поле зрения появляются самолеты с крестами на фюзеляжах, заставляют приземлиться. Его встречает сам Паулюс, тот самый, что еще день назад затравленно огрызался из своей мышеловки.
Через двадцать минут пилот сообщил:
– Самолет обледеневает, товарищ Первый. Вынужден искать посадочную площадку.
Начштаба напряг волю, ответил без тени тревоги:
– Давай, сынок, действуй. Ты уж сбереги наши жизни. Они народу еще послужат.
– Постараюсь, товарищ Первый.
«Кукурузник» стал снижаться, мелькнула из тумана макушка дерева. Самолет вильнул, летчик испуганно выругался в рацию. Начштаба скрипнул зубами:
– Сажай же… Сажай свою «этажерку»!
И тоже добавил обойму мата.
Колыхнулась под брюхом самолета земля со следами не растаявшего снега. Начштаба отчетливо разглядел черноземные комья. Шасси ударилось о мерзлую пашню, машина хрустнула всем телом, что-то в ней с треском отвалилось. «Кукурузник» прыгнул еще раз и больше не взлетал, дрожа и прыгая, начал тормозить…
Пилот обернул побледневшее лицо:
– Чуть не гробанулись…
Начштаба сдернул шлем со вспотевшей головы:
– Как в перину посадил… молодец, сынок.
Летчик сквозь смех приговаривал:
– Когда б не зима, так на вспаханный чернозем мягко сели бы.
Прощаясь, генерал жал своему спасителю руку:
– А ведь ты не знал, кого везешь?
– Нам такое знать не полагается.
– Ну, фамилию тебе не скажу, а вот ты мне свою назови – в синодик поминальный запишу, за здравие молиться буду.
– Шутите, товарищ Первый, – расплылся в улыбке пилот, про себя ликуя: «Орден выпишет! Вот я какой счастливый!»
Из тумана залаяли собаки. Начштаба пошел на шум, оставив пилота наедине с пострадавшей машиной. Скоро выплыл из молочной пелены плетень, за ним пустая левада и соломенная крыша хаты.
Хрустя подошвами сапог по высохшей тыквенной ботве, генерал осторожно прокрался через задворки. Из хлева вышла баба с подойником, увидела военного, замерла в недоумении.
– Что за район? Фронт далеко?
Баба махнула в сторону предполагаемого фронта:
– Далеко, милый.
– И немцы там же, на фронте?
– А где ж им быть? Наши держат, не пущают.
Генерал облегченно выдохнул:
– Ну, хоть у своих сели. До ближайшего города сколько?
– Калач в тридцати верстах.
– Транспорт какой-нибудь найдется у вас в колхозе?
Под вечер генерал сидел в штабе местного истребительного батальона, выслушивал истории приземления своих попутчиков. Самолет артиллериста рухнул в бурьян недалеко от Калача. Машина главы авиации врезалась в провода и разбилась, но пилот и генерал отделались только ушибами. По телефону начштаба связался с Бутурлиновкой, сообщил о своей судьбе без подробностей командующему фронтом, на чьей территории планировалось проводить операцию:
– Да, нас не ждите. Утром выезжайте автомобилем прямо на Осетровский плацдарм. Проведем рекогносцировку района предстоящей операции. Разработаем диспозицию на месте. – Повесив трубку, повеселевший начштаба с яростью потер ладони: – Ну что, еще чайку попросим?
И бодро хлопнул своих коллег по плечам.
Глава 27
На Саратовском вокзале остановился поезд. Из пассажирского потока отделился невысокий гражданин в крестьянском полушубке и малахае. Увидев на перроне коменданта вокзала, поспешил к нему:
– Товарищ комендант, не подскажете, как мне найти сержантскую школу?
Комендант оценивающе окинул приезжего взглядом, указав на дымящий паровоз, отходивший с другого пути, стал цедить слова через левый угол рта, едва приоткрывая его:
– Вон она, школа сержантская, на фронт отправляется.
Гражданин бросился к отходившему составу, стал звать, прыгая через пути:
– Безрученко! Есть Безрученко?
В открытом дверном проеме стояли молодые сержанты, один из них откликнулся:
– Федька, что ли?
– Да! Федор Безрученко!
– В другом вагоне, – указал сержант, – следом за нами.
Поезд только набирал обороты, гражданин легко нагнал следующий вагон. На его призыв в дверях показался удивленный Федор:
– Крестный, ты откуда здесь?
– Привет, Федька! Вот приехал на оборонный завод устраиваться.
– Как там дома? Как наши? – торопился Федор, видя, что поезд ускоряется.
– Всех из деревни выселили, твои в Майданку переехали. Мать тебе гостинцев собрала, да, видать, не успею из сумки достать, на самом дне они. Возьми вот денег немного. – Крестный протянул Федору свернутые купюры.
– Спасибо! А мы вот на фронт.
– С Богом, Федор! Гляди там, не подставляйся!
Федор грустно улыбнулся, помахал остановившемуся на краю перрона крестному. Когда поезд разогнался, Федор задвинул двери теплушки, присел на дощатые нары. Встреча с крестным всколыхнула череду воспоминаний из детства. Стали проплывать лица друзей и родных, пологое Донское левобережье, где он не раз встречал зарю с удочкой в руках.
– Чего загрустил, Безрученко? – прервал его воспоминания знакомый голос. – По мамке соскучился?
Это язвил над ним шахтер из Кемерово, нагловатый и дерзкий Жарков. Он был старше Федора года на два, работал в шахте до начала лета, потом его лишили «брони». Шахтер разговаривал деловито, всегда давал кучу советов, не заботясь о том, нужны они кому-нибудь или нет, считал себя самым
