Алтунин принимает решение - Михаил Колесников

- А не лучше ли избавиться от нее совсем?

- Попробуй. Что мне было отпущено, я сделал, дошел до своего горизонта, как считаю, с честью.

- Но почему вы словно бы все время сердиты на меня? Я ведь и хочу попробовать, померяться силой с той самой инерцией среды, о которой вы толкуете.

Самарин поджал губы, и Сергею показалось, что разговор окончен. Но Юрий Михайлович заговорил снова.

- В тебе очень много самомнения, Сергей, — сказал он. — Все - я да я. Видите ли, я сержусь на него. Экая грандиозная фигура! Да ты для меня просто - резвый бычок. Моя судьба никогда не зависела от твоих курбетов - хоть на голову становись! — и не будет зависеть. Разве в тебе дело? Дело в тех, кто стоит за тобой: они бесцеремонно дают мне понять, что Самарин устарел, не нужен заводу, износился - на пенсию пора. И получается так, что в этом хоре громче всех твой голос слышен...

- Да мне такое и в голову не приходило!..

- Не перебивай! Возраст мой, конечно, пенсионный и вроде бы на покой пора, но когда увидал, что ты тут без меня натворил, испугался: уйду - загубят цех! Потому и не хочу уходить, на бровях буду ползти, но не уйду. Нельзя! Слишком круто вы берете.

- Но ведь Ступаков верит!

- Вы и Ступакову голову заморочили. Да ежели б я уверен был, что цех со всеми этими объединениями по миру не пустишь, разве стал бы задерживаться на должности?! Думалось, в надежные руки передам. У всяких ученых - продолжатели, ученики. А кто у меня? Может, себя причислишь к продолжателям?.. То-то и оно...

Он опустил голову и больше не заговаривал. Сергей понял, что разговор окончен.

- Так я пойду? — спросил он. Самарин не отозвался. Сергей поднялся и вышел из кабинета. Разговор произвел тяжелое впечатление. Была непривычная опустошенность в словах Самарина. Даже показалось, будто кузнечный цех он считает чуть ли не своей собственностью, которую надо уберечь от лихих людей, наподобие Алтунина. Почему он не хочет причислять Алтунина к своим ученикам и продолжателям?

Но из-под всех этих производственных проблем пробивалась живая боль человека, незаслуженно чем-то обиженного. И невольно закрадывалась мысль: да уж не специально ли отменил Самарин некоторые нововведения Алтунина, чтобы посмотреть, как к этому отнесется начальство? Юрий Михайлович хочет стоять на капитанском мостике и командовать до конца, хоть и понимает, что "дошел до своего горизонта". У каждого свой горизонт. И не лукавит ли он, утверждая, что с легким сердцем ушел бы на пенсию, если бы удалось передать цех в надежные руки? По этой логике, такими надежными руками следовало бы считать руки самаринского любимца Скатерщикова. Но о Скатерщикове он не упомянул в разговоре ни разу. Не лучше ли все-таки назвать вещи своими именами: Юрий Михайлович утратил чувство времени, поставил себя особняком от всех?..

Загляни, Алтунин, далеко за черту горизонта: что ждет тебя там? Каким ты будешь, добравшись до пенсионного возраста? Не задубеешь ли, не очерствеешь, не утратишь ли ощущение времени?..

Но заглядывать так далеко не хотелось. Зачем? Даже если бы тот Алтунин на пенсионного будущего положил тебе руку на плечо и дружески перечислил все свои ошибки, совершенные тогда-то и тогда-то, ты, наверное, все равно не внял бы голосу рассудка, а продолжал идти напролом... Голос рассудка? Что это такое?

Может быть, все же перейти в Карзанову или уехать, как советует Кира? Но вот-вот будет приказ о слиянии цехов, и Сергей не может устраниться от этого: затеял - доведи до конца...

В комнате начальника участка раздался телефонный звонок. Алтунин снял трубку, но никто не отозвался. Он уже хотел положить трубку, когда услышал голос Киры:

- Папу увезли в больницу. У него инфаркт. Я ухожу к маме, она в тяжелом состоянии, считает виноватым во всем тебя.

Голос исчез, а Сергей сидел совершенно ошеломленный и раздавленный. Почему Зоя Петровна и даже Кира взваливают на его плечи такое несправедливое обвинение?..

Он позвонил Лядову.

- Знаю. Зайдите.

Главный инженер морщил лоб, чувствовалось, что и он расстроен.

- Все получилось плохо, — сказал Лядов. — Хуже некуда. Доконали-таки старика общими усилиями. Но ничего другого поделать было нельзя. Юрий Михайлович пытался поставить свой принцип выше интересов цеха, завода.

- А как все произошло?

- Пудалов, черт бы его побрал! Не посоветовавшись ни с кем, Самарин предложил Пудалову вернуться в цех. Но место занято Авдониной, которая, по общему мнению, справляется с обязанностями гораздо лучше Пудалова. Ступаков деликатно посоветовал Юрию Михайловичу оставить Авдонину экономистом цеха, пусть, мол, доведет до конца дело с оперативным планированием. А Пудалову обещал место в планово-экономическом отделе. Но Юрий Михайлович ни в какую: "Пудалов мне нужен. Место Авдониной на участке. Цех не готов к внедрению ее методов оперативно-календарного планирования". "Подготовьте", — сказал директор. Самарин заупрямился: "Не буду!" Оперативно-календарное планирование назвал игрой в бирюльки. И подготовительную смену отказался восстановить, хотя польза от нее явная. Анатолий Андреевич не привык, чтобы с ним так разговаривали, но тут сдержался, понимал: волновать Самарина не следует. Спокойно порекомендовал привлечь на помощь Авдониной специалистов из научно-исследовательского института. А Самарин свое: "От ее нововведений пользы не вижу. Везде эта затея кончается одинаково - нормативный комплект планово-учетных карт перестает играть сколько-нибудь существенную роль, система разваливается и плановики возвращаются к привычным графикам и ведомостям дефицитных деталей". Директор слегка пожурил Юрия Михайловича за то, что он противится научным методам планирования, не помогает вам внедрять новую технологию. Самарин вспылил и здесь же, в директорском кабинете, написал заявление об уходе на пенсию. Сколько ни уговаривал его Ступаков взять заявление обратно, он этого не сделал. А потом ему стало плохо.

- Что же делать, Геннадий Александрович?

- Во всяком случае, сейчас рассматривать заявление Юрия Михайловича мы не можем. Бестактно и даже противозаконно. Так что продолжайте руководить цехом. На быстрое выздоровление Самарина надеяться не приходится. Был конь, да изъездился... Еще в то время, когда Юрий Михайлович лежал в кардиологической лечебнице, лечащий врач сказал Ступакову: "Никаких нервных нагрузок Самарин переносить не способен. Лучше всего отправить его на пенсию. С почестями". И мы тогда же в спешном порядке представили Юрия Михайловича к правительственной награде. Только после награждения директор собирался тактично намекнуть ему насчет пенсии. А он, наверное, и без намеков догадался, к чему идет дело, оскорбился и вот подал заявление...

В критических ситуациях Сергей привык принимать мгновенные решения и тут же действовать. Он поехал на квартиру Самариных. Вбежал на третий этаж, позвонил. Открыла Кира. Лицо у нее было бледное, опухшее от слез.

- Кира! — начал Сергей с порога. — Зачем ты так жестоко?.. В чем я виноват?

Она прервала его.

- Ты не должен приходить сюда больше. Нельзя волновать маму. Все вы бесчеловечные, жестокие, довели папу до инфаркта. А ты самый жестокий и вдобавок тупой. Хочешь и маму доконать? Не смей приходить! Оставь меня в покое. Я тебя ненавижу и презираю...

Кира расплакалась и захлопнула дверь перед самым его носом. Он уселся на ступени лестницы и сидел там до поздней ночи. Но никто так и не вышел к нему.

Что это, очередная размолвка или конец?

Смутно и пусто было на сердце Алтунина. Домой возвращаться не хотелось. Лестничный пролет показался ему глубокой черной трещиной, протянувшейся по земле между ним и Кирой. Вспомнились слова Карзанова: "Трещина - болезнь, болезнь - трещина". При чем здесь болезнь? Почему Кира не хочет понимать его? Она же знает, он меньше всего повинен в случившемся.

Вот теперь-то ты, Алтунин, действительно остался один на один со своей горечью. Даже самый близкий тебе человек - жена отгородилась от тебя, замкнулась в своих непонятных обидах, ушла...

...Изредка он встречал Киру - по пути на завод или с завода. Несколько раз пытался заговорить с ней, но она смотрела сквозь него, будто и нет его вовсе. Сергей словно перестал существовать для Киры. Ей нет никакого дела до его мучений. В ней, должно быть, давно все умерло. А может, и с самого начала они не были "подходящей" парой. Во всяком случае, она долго не считала его подходящим женихом. И если холодно, непредубежденно проанализировать их последующую совместную жизнь, тоже ведь мало обнаружится взаимного понимания. Но, осознав все это, Сергей не стал любить Киру меньше. Он любил ее по-прежнему горячо и знал, что не полюбит больше никого и никогда. Разве можно любовь начать сначала, повторить? Когда говорят, полюбил другую, — это ложь. Подлинное чувство приходит только раз в жизни.

Человек сам себе не нужен. Это ощущение особенно остро возникало у него по ночам, когда он лежал на диване и прислушивался к шуму дождя. Осень. В тайге было сыро и неуютно, туда не тянуло. Скорее бы зима! Алтунин любил зиму. Она приносила ровное настроение.