Неземная девочка - Ирина Лобановская

— На тарелке? — спросила Зиночка.

— На тарелке… Ха! Грубо. Я спросил недавно одного заядлейшего рыболова, как он относится к охоте. Заявляет, что крайне отрицательно. Спрашиваю, почему. А он в ответ: «Жалко зверьков! Убивать их жалко! У них мордочки милые, у лисы иногда такая мордаха славная, и ее убивать?!» Да, думаю, ты дал — «мордочки»! И говорю: «А ты интересный человек! Значит, рыбок, которых ты обожаешь ловить и есть, тебе не жалко?!» Этот тип жутко изумился, прямо вошел в ступор, и наконец изрек: «Так рыбки же — хладнокровные!» Вот тебе и вот! Не знаю как для кого, а по-моему, уж очень ломаная логика. Просто воняет двойными стандартами. Или я не прав?

— Прав, — охотно согласилась Зиночка. Борька хитро покосился на нее краем глаза:

— Хотя для меня те же гринписовцы — полные придурки. Пардон… И вот почему. На земле войны идут, люди гибнут. Люди! Это особь статья! А они — плачут и устраивают митинги из-за убийства одного дельфинчика! Прав я или нет?

— Не валяй дурака! — рассердилась Зина. — Опять взялся за свое!

— Так я никогда и не прекращал! — ухмыльнулся Борис, классический образец вечного провокатора. И перешел на другую, но тоже животрепещущую и крайне злободневную тему. — Как-то мы с одной девушкой валялись на травке. И ели чипсы.

— С Марианной? — прохладно справилась Зиночка.

— Ха! Допустим… Съели. Я свой пакетик сохранил до урны, а она, ничтоже сумняшеся, бросила свой тут же на траву. И нахально смотрела, как я несу пакет до урны. А я ей говорю: «Это твое дело, но я не мусорю. Вполне сознательно. Я люблю природу, свой город и не хочу его портить — хотя бы в рамках личных возможностей». А она скривилась: «Понимаю. Но я, видишь, в этом плане несознательная».

— Ты хорошо выразился — «мы с ней валялись на травке»! — отметила Зина. — Тут многое в голову приходит. Ты циник, женщину опорочил одной своей двусмысленной фразой!

— Боюсь, мадам, что ее уже хрен опорочишь…

Зиночка сбилась с ноги.

— А-а! Вот ты о чем… Но я говорю о душе. Ее и нужно сохранять чистой. А так… Бывает девственница, но уже порочная. И вообще все когда-то были девственниками. Даже самые отпетые развратники. Ведь верно?

— А наш завуч в школе звался Чингиз Абильфазович, — похвастался Борис. — Ни у кого такого не было.

— Ну конечно, — пробурчала Зиночка. — Нашего вообще звали Хаднадаш Горджевич.

Борис посмотрел на нее с уважением. Зина была не простая плюшка.

— Ха! А у твоей Ляльки, я смотрю, новая шляпка.

— Болван, та просто была летняя! — объяснила Зиночка.

Она приезжала потом в Москву часто, перезнакомилась со всеми друзьями Бориса. А потом… Потом он предложил ей выйти за него замуж.

Все выглядело очень просто: Зиночка казалась ему самой удобной из всех его женщин для жизни. На самом деле он уже неплохо изучил ее, хорошо понял, прочитал всю до последней страницы, просчитал все плюсы и минусы. Да, на редкость удобная жена. Простенькая… С ней ему будет уютно жить. Зиночка никогда бы не осмелилась спросить, любит ли он ее. Ей было вполне достаточно того, что любила она. А родители и сестра… Ну что ж, родители и сестра… Пусть женитьба Бориса станет их первым нелегким испытанием.

Глава 13

Накануне выпускных Нине позвонила Марианна. И сказала глухим трагическим голосом, явно подражая подруге Дусе:

— Я ненавижу Комариху!

— Ты?! Маргариту?! За что?! — изумилась Нина.

Риту Комарову никто не назвал бы умной. Однако она обладала некоторой практической сметкой и рано постигла, что жить нужно осмотрительно, по возможности ни с кем не испортив отношений. Маргаритка давно пришла к единственно разумному и тщательно обдуманному решению: надо существовать так, как все, спокойно подчиняясь обстоятельствам, можно даже лгать, если опасно говорить правду. Но порой она становилась откровенна до идиотизма, почти до неприличия. Правда, если ее ни о чем не спрашивать, Ритка умела молчать часами, вроде Дуси, хотя болтать начинала всегда охотно, с забавной наивностью, выкладывая все о себе прямо-таки безжалостно. Она со всеми умела соглашаться, когда это считала необходимым, но, если требовалось, могла переметнуться и на другую сторону. Осторожная и одновременно искренняя, слабохарактерная, она хотела всем нравиться и старалась со всеми поладить и ко всему приспособиться.

— Как обычно, ты ничего не знаешь, — сострадательно и снисходительно вздохнула Марьяшка. — У этой подлой толстухи роман с Акселевичем!

Нина помолчала.

— Ну и что? У него много романов… Он любит запараллеливаться.

— Ты дура! — презрительно бросила Марианна.

И Нина взорвалась:

— Запомни, умная: за поступками других обычно особенно зорко и ревниво следят те, кого эти поступки касаются меньше всего! И следят просто из порочного желания все узнать, все раскопать и все тотчас растрепать! Эти любознательные даже не задумываются над тем, что могут разбить чью-то жизнь!

— А я как раз и хочу разбить Комарихину жизнь! — откровенно заявила Марианна. — Это моя основная задача на сегодняшний день! — И швырнула трубку. У каждого своя дорога…

Расстроенная Нина побродила по квартире, а потом решительно набрала номер Акселевичей.

— Лежу с Мопассаном, — лениво поделился Борис. — У всех моих друзей одна и та же история: родители говорили — ох, этот Мопассан был такой озорник! Заинтригованный подросток берет и открывает трясущимися от возбуждения и любопытства руками заветный томик и — ха! Никаких эротических сцен! А взрослые вон чего говорили…

— А знаешь почему? — сказала Нина. — Подросток, мало что знающий, ищет только прямых откровенных описаний. А человек с опытом все понимает намного тоньше. Он видит не просто текст, но и то, что подразумевается, что стоит за страницами. Потому и осознает озорство Мопассана. В юности многое еще не понимают и не анализируют, отыскивая лишь озорное.

— Пообтесалась ты, Шурупыч! — с удовольствием заметил Борька. — Растешь на глазах!

— Стараюсь, — пробубнила Нина. — А ты?

Очевидно, ее вопрос прозвучал с неожиданной для Акселевича интонацией, и он насторожился. Как всякому философу, Борьке порой недоставало самого обычного благоразумия. Только Нина этого не замечала. Для нее Борис был умен вдвойне: своим собственным умом и умом, который ему Нина и все остальные влюбленные девушки дружно приписывали. В их представлении он знал даже то, чего никогда не знал.

Стремясь к деланой учтивости, он порой достигал удивительной изысканности.

— Материал плебейский, — иронически говорил Борька о себе, — зато покрой аристократический.