Секундант одиннадцатого - Хаим Калин

упряжке, мог сморозить такое – на ярмарке гангстеров своей драмой торговать. Но! Все к лучшему… – резко сбросил октаву Алекс

– Как это? – изумился Бондарев, советник ВВП по силовому блоку, как минутой ранее для Алекса приоткрылось.

– Простите, об этом не с вами, при всем уважении. И последнее: понимая, в какие межгосударственные и межклановые склоки меня занесло, считаю целесообразным удалить меня из проекта, изолируя в разумных пределах. Хоть на Камчатке. Человек я не бедный, готов нести расходы сам. Одно условие – гарантии общения с сыном. Подчеркиваю: о контакте, навязанном мне той стороной, я сказал все. И, поверьте на слово, подробности мало что к заявленному добавят.

Бондарев часто мигал, отсвечивая, что он, будто глубоко в теме, вдруг осознал, что не смыслит в ней ничего. Причем в такой степени, что словарный запас словно схлопнулся. Но все же сухим горлом озвучил: «Завтра продолжим».

На сутки «Камчатка» или какая-то ее ипостась откладывалась.

Глава 13

Подмосковье, ноябрь 2018 г.

Шел пятый день соприкосновения вживую с режимом, возведенным его ровесниками – банальное открытие, вдруг Алекса посетившее. Строем скорее толкачей, нежели политиков, рожденных в пятидесятые (плюс-минус), и становление личности которых пришлось на эпоху «ядреного» социализма.

Какое-то время Алекс этой мыслью забавлялся, норовя «прирастить ей конечности», но связных обобщений не выходило. И немудрено. Не обозревая хотя бы внешнюю сторону местных реалий, к чему умозрительные экзерсисы?

Алекс поторопился, посчитав, что на сутки «Камчатка» откладывается. Повторной встречи с Бондаревым не случилось ни назавтра, ни в три последующих дня. Более того, в правительственном комплексе, первом пристанище на российской земле, он даже не заночевал. Спустя час после ужина некто, похоже, старший секьюрити объявил о перебазировании. И вновь на вертушке. На ночь глядя.

Новое гнездо, стильного интерьера, но вполовину меньше предыдущего, в его позиции изменило мало. Мобильный не вернули, доступ к интернету и линиям связи запрещен, охранник Кирилл либо в коридоре на кресле, либо в прихожей, на диване. Здесь он и спит, повторяя потсдамский сценарий. Апартамент, правда, полста квадратов…

Между тем – контрастом потсдамскому опыту – движения по дому не ограничены. Добро пожаловать в бассейн, фитнесс-центр, библиотеку. Однако пробежки и прогулки вне здания даже с охраной исключены. Зато на рабочем столе – лэптоп, не исключено, с подачи Марины, известившей Центр об идее романа, которая в Потсдаме Алекса посетила.

Вокруг здания четырехметровой высоты забор из бетонных плит с системой оповещения о несанкционированном вторжении. За забором – сосновый бор. В самом здании – еще один секьюрити, двое – в будке-проходной на въезде. Ротация для троицы – каждые восемь часов, но Кирилл, тень, несменяем. Почему – Алекс даже не пытался вникнуть, находя технологии охранного ремесла штатскому уму неподвластными. Несколько горничных, повар. Меню – ресторанное. Столуется гость в одиночку.

Холодная приветливость секьюрити и обслуги. Этакие холеные стервятники, будто приличных манер, но со сканирующими, хищными взглядами. Его, вкусившего культуру деликатной ненавязчивости, это коробило, и в памяти почему-то всплывали эпизоды его армейского житья-бытья, от которого, прежде полагал он, как от дурного сна, он освободился.

Кирилл поползновений к общению не выказывал, понятное дело, следуя должностной инструкции. Извещал только о приеме пищи и, умотавшись от круглосуточной вахты, отбое для обоих. В прочих обстоятельствах: «да», «нет», кивки – вот и весь словарь общения. Но днем ранее с утра излучал предвкушение некого события – вразрез своему обычному фасаду – флегматичного бесхитростного здоровяка, одна из примет русской идентичности, по ощущениям Алекса, исчезающей…

Той оказией оказался матч Швеция-Россия в Лиге наций УЕФА – турнира Алексу незнакомого. Впрочем, ничего удивительного: как болельщик Алекс самоликвидировался более десятилетия назад, погрузившись в пучину сочинительства.

Кирилл, наконец, расщедрился на несколько фраз, сообщив о матче и продиктованном им обременении – не покидать вечером апартамент. На что подопечный благосклонно откликнулся: «Составлю даже компанию». Должно быть, надеялся сломать перегородки изоляции, на тот момент ему поднадоевшей.

Интрига в матче не замечалась – шведы, хозяева, смотрелись организованнее с внятным рисунком игры, россияне же – скорее притирались друг к другу, нежели преследовали цель. Впрочем, вполне ожидаемо: после мундиаля у России – экспериментальный состав, не считая патологий и атавизмов, советскому и постсоветскому футболу присущих…

Тем временем преимущество шведов нарастало, и дуэт зрителей все чаще обменивался взглядами. Не столько тревожными, сколько, казалось, понимания малости шансов у русских закончить игру достойно.

Переглядывание уступило место репликам и даже комментариям, и болельщик-ветеран, пусть в отставке, немало дивился, насколько его сосед, казалось ему прежде, парень незатейливый, точно чувствует динамику и пружины спортивного действа. Но главное, между ними впервые завязалось общение, пусть ситуативное.

В перерыве Кирилл посетовал, что шансов привезти в Москву даже очко мизерны, хотя бы потому, что уровень клубов, за которые шведы выступают, на два порядка выше российской сборной. Услышав «Манчестер Юнайтед», «Рома», Алекс закивал.

Россия с сухим счетом повержена – и не общепризнанным грандом, а середнячком, в четырнадцать раз уступающим ей по людскому ресурсу. Время за полночь, но вспыхнувшая искра общения не гаснет, невзирая на видеосъемку, несомненно, ведущуюся. Но тут, оказалось, ораторствовать одному Алексу – Кирилл, проницательный ценитель игры как таковой, истории этого вида спорта не знает, в том числе недавних лет. Без чего обмен мнений – куц, если не имеет смысла. Кто такой Стрельцов, единственный форвард-россиянин мирового уровня, Кирилл не в курсе. Неведомы ему даже Карпин и Мостовой – тандем постсоветских футболистов, блиставший в европейском футболе более десяти лет. Тогда как великому Шевченко удалось не совсем… Российский же футбол, общеизвестно, в явление не вылился, так что дискуссию о нем, которую завязывал секьюрити, Алекс искусно избегал.

Так или иначе, котировки Алекса у Кирилла резко возросли, и уже назавтра вакуум взаимоотношений между ними испарился. Злоупотреблять скачком доверия, однако, Алекс не стал, избегая двусмысленных или провокационных просьб и обращений. Словом, о погоде и спорте в основном. И, утомившись от безделья и неопределенности, открыл в компьютере файл под загадочным именем «Текст».

Его интрижка с крупной прозой длилась всего пятилетку, брачными узами не отяготившись. И Алекса порой рефлексировал, что плод той увлеченности – три произведения – то ли незаконнорожденные, то ли обречены на вечное несовершеннолетие. В какой-то момент, будто осознав условность своего дарования, он резко переключился на публицистику. Но была ли причина таковой или к смене жанра его подтолкнул аншлюс Крыма – девятибалльное потрясение либеральной системы ценностей, которую он исповедовал – Алекс убежден не был. Но за пять последних лет в справедливости выбора не