Письма, несущие смерть - Бентли Литтл

Такой вот вид открывался из бокового окна моего автомобиля. Двери в офис, вернее, в квартиру номер 3 я не заметил.

Я надеялся уловить хоть какое-нибудь движение, но никто не входил в комплекс, никто не выходил. К сожалению, у меня не было бинокля, и я не мог рассмотреть здание более детально. Я боялся выйти из машины, боялся подъехать ближе. Меня пригласили сюда, но от одной мысли о том, что где-то внутри этого старого здания сидят Писатели Писем, способные проникать в мои сны и следившие за мной более десяти лет, меня парализовал страх. Я все надеялся, что, может, кто-нибудь появится. Например, другие претенденты. Да кто угодно.

Даже когда стало совершенно ясно, что, кроме меня, здесь никого нет и вряд ли будет, я еще немного посидел, потом неохотно покинул автомобиль. В квартале от меня группа подростков гоняла по тротуару на велосипедах. Чуть ближе растрепанный оборванец толкал тележку из супермаркета, набитую пустыми бутылками и консервными банками.

Только комплекс не подавал никаких признаков жизни.

Я стал себя уговаривать, мол, я слишком остро реагирую, делаю поспешные выводы. Ничего особенного. Разгар дня. Большинство людей на работе. Есть куча причин, почему в запущенном доме в половине третьего в понедельник жизнь не бьет ключом. Сочинение писем — мечта человека, ненавидящего ежедневные поездки на работу. Этим можно заниматься дома, и, в теории, почему бы офису фирмы не занимать обычную квартиру?

И все же…

Я запер машину и перешел улицу. На обочине перед комплексом стоял помятый почтовый ящик с отдельными ячейками без фамилий, только с номерами квартир. Поперек ящика кто-то набрызгал из баллончика с краской: Коротышка. Малявка. Призрак. Линия, похожая на стрелу, вела от слова Призрак к щели ячейки с номером 3. Я счел это зловещим предзнаменованием.

Шангри-Ла.

Все сегодня казалось неправильным, и разум с логикой подсказывали, что надо поскорее убираться отсюда; плюнуть на все и бежать со всех ног. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но что-то толкало меня вперед. Я вошел через ворота в трущобный двор, огляделся и увидел квартиру номер 3. Наружная дверь, затянутая сеткой, криво болталась на сломанных петлях. Деревянной двери за нею не было, и, хотя вся квартира просматривалась, внутри было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

И тишина. Мертвая тишина. Даже уличные шумы не добирались сюда. Я взглянул на другие квартиры, на задернутые шторы, запертые двери. Мне показалось, что никто здесь не живет, что все эти квартиры пусты, покинуты.

За разломанной сеткой черный дверной проем квартиры номер 3 зиял, как раскрытая пасть чудовища.

Я собрал все свое мужество и решительно шагнул вперед. Остановившись перед дверью, я постучал по деревянному косяку и попытался заглянуть внутрь. Я не увидел ничего: ни очертаний мебели, ни признаков присутствия людей.

— Эй, есть кто-нибудь? — крикнул я.

Тишина.

Сделав глубокий вдох, я распахнул покосившуюся дверь и шагнул через порог.

Во мрак.

Глава 11

Проснулся я в пустом помещении на жесткой кушетке. Вернее, очнулся. Я понятия не имел, что со мной произошло. Последнее, что я помнил, как шагнул через порог в темную квартиру, но, похоже, меня чем-то накачали и каким-то образом, бесчувственного, перенесли сюда.

Где бы ни было это «сюда».

Я сел, огляделся. Комната без окон. Белые стены, лампы дневного света, кафельный пол, такой блестящий, что в нем отражался потолок. Безукоризненной чистотой помещение напоминало то ли больничную палату, то ли камеру в образцовом полицейском участке.

Поднявшись, я подошел к закрытой двери в противоположном конце комнаты, и дверь вдруг распахнулась. Я чуть не выпрыгнул из кожи. Двое мужчин шагнули внутрь и встали по обе стороны от меня. Молодые, крепкие, подтянутые, в неприметной одежде — нечто среднее между деловым костюмом и униформой. Они не хватали меня за руки, но так грозно двинулись вперед, что мне оставалось лишь выйти в коридор вместе с ними.

Что-то знакомое было в этой парочке, но мой затуманенный мозг не мог определить, где я их видел.

И вдруг я понял.

Они напомнили мне людей, которые допрашивали нас в колледже насчет наших писем.

Я вдруг понял, что оставил заявление в машине, хотя вряд ли это что-то меняло. Не похоже, что меня вели на интервью. Я чувствовал себя арестантом, которого переводят в новую камеру. Странное ощущение. Наверное, я мог бы развеять его простым вопросом, но говорить мне не хотелось.

Нет, неправда.

Я боялся заговорить.

Наши каблуки стучали по сверкающим плиткам, словно отмеряли последние секунды перед казнью. Мы шли мимо закрытых дверей. На стене рядом с каждой дверью были прикреплены металлические рамки. Пустые. Либо хозяева кабинетов покинули здание, либо никто здесь никогда не работал.

Мы добрались до лифта. Левый конвоир шагнул вперед и заблокировал мне дорогу, вынуждая остановиться. Кнопки вызова не было, но, словно почувствовав наше присутствие, двери лифта плавно разъехались, и мы вошли. Внутри лифт был обшит полированными стальными листами. Ни кнопок, ни указателя этажей я не заметил. Судя по ощущениям, мы поднимались.

Через минуту или две двери снова разъехались и мы вышли в коридор, почти такой же, как и первый. Почти, потому что здесь в рамочках были таблички, но выгравированы на них были только буквы А, Б или В. Меня подвели к одной из Б-дверей, и правый конвоир открыл ее.

Я вошел.

Парни остались в коридоре.

Дверь за мной закрылась.

Щелкнул замок.

Комната, в которой я оказался, напоминала кабинет. На полу — серый ковролин. В центре — складной стол и два деревянных стула по обе стороны от него. Вот и вся мебель. Голые стены. Ни одного окна.

Они наверняка ждали, что я — хоть и слышал щелканье замка — подергаю ручку и проверю, заперто ли. Не дождутся.

Интересно, установлена ли здесь видеокамера. Вполне возможно. Я стал прохаживаться по комнате, как будто тот, кто назначил мне встречу, опаздывает, а я спокойно его жду. Будь там какие-нибудь безделушки, я взял бы их в руки и притворился, что разглядываю. Не знаю, сколько прошло времени. Час? Два? У меня заболели ноги, и я сел, как бы невзначай, но ни на секунду не забывая о возможной слежке.

Я скрестил ноги, усаживаясь поудобнее. Руки девать было некуда. Я положил их на стол и понял, что долго так не просижу.

А если я захочу в туалет? Жажда уже мучила меня, и в конце концов я проголодаюсь. Они надеются, что я стану колотить в дверь и требовать, чтобы меня выпустили? Или умолять, чтобы дали стакан воды?

Такого удовольствия я им не доставлю. Присланное заявление было приманкой, а теперь они проверяли, достоин ли я работать на них.

Достоин ли?

Да. В этом все дело. Зарабатывать на жизнь сочинением писем было бы для меня честью и привилегией, сбывшейся мечтой, и, несомненно, они это уже знали. Я не представлял, что таилось за всем этим: чья-то личная инициатива или секретное ведомство в рамках министерства обороны или ЦРУ, но я верил — нет, я знал, — кто бы они ни были, они нашли способ узаконить и поставить себе на службу могущество талантливо написанных писем.

Тогда зачем они преследовали тебя, вторгались в твои сновидения? — спросил рациональный внутренний голос.

Я приказал ему заткнуться.

Время шло.

Если, как подсказывали мои биологические часы, я вошел сюда во второй половине дня, то сейчас уже был вечер. Часов восемь-девять. Я проголодался, во рту пересохло так, что, сглатывая слюну, я начинал задыхаться. И отчаянно хотелось в туалет.

В самый критический момент дверь распахнулась, и один из моих, как я мысленно называл их, конвоиров заявил: «Можете пройти в туалет». Я последовал за ним по коридору к двери без ручки. Хотя я мог бы заговорить с конвоиром, я гордо промолчал, решив, что буду вести себя как военнопленный.

Конвоир остался в коридоре. В маленьком санузле, чуть больше встроенного шкафа, оказались настенный писсуар и унитаз, но раковины не было. Я-то рассчитывал напиться из крана и теперь просто умирал от жажды. Использовав писсуар по назначению, я неохотно вышел из туалета. Конвоир отвел меня обратно в камеру, где я нашел на столе кувшин с водой и стакан.

Конвоир вышел, закрыл и снова запер дверь, и только тогда я небрежно наполнил стакан. Мне хотелось выпить воду залпом, но я сделал маленький глоток, и прохладная успокаивающая жидкость легко заскользила в мое обезвоженное горло. Я не желал, чтобы они поняли, как отчаянно я нуждался в воде, и спокойно сделал еще один маленький глоток, поклявшись, что выпью только один стакан.

Кто знает, на сколько придется растянуть их подачку.

Пока тишину нарушали лишь те звуки, что издавал я сам, но вдруг из соседней комнаты донеслись крики, такие жуткие вопли, словно находящегося там мужчину —