Письма, несущие смерть - Бентли Литтл

Значит, то был не сон.

Зазвонил телефон. Я дернулся от неожиданности и чуть не растянулся на полу. Телефон висел на стене рядом со шкафчиком для швабры, но я побоялся поднять трубку. Кто —

что

— ждет меня на другом конце провода?

Телефон умолк через три звонка. Я заставил себя пересечь кухню. В холодильнике оказалось три новых пакета апельсинового сока, а я умирал от жажды. Слава богу. Я достал один из пакетов, нашел стакан и налил себе сока. Вынул из шкафчика коробку батончиков гранолы, сел за кухонный стол и стал впихивать в себя еду. В центре стола лежала визитная карточка, маленький белый прямоугольник. Я не помнил, как оставил ее там, и холодок пробежал по моему позвоночнику.

От дурных предчувствий сердце бешено забилось.

Несмотря на все странности, несмотря на охватившую меня тревогу, я хотел писать письма. Я пытался найти разумное объяснение своему желанию, пытался убедить себя в том, что передо мной открывается прекрасная перспектива карьерного роста, но, честно говоря, я просто очень хотел писать письма. Я жаждал писать письма. И новая работа предоставляла мне этот шанс, придавала моей тайной деятельности законность и целенаправленность, освобождала от чувства вины.

Я взял в руки визитку и впервые прочитал то, что было на ней написано. Адрес. Совсем рядом. В Бри.

Но каким образом? У фирмы есть филиал в округе Ориндж? Вчера, предлагая мне служебное жилье, чиновник напирал на то, что мои поездки будут слишком долгими.

Бессмыслица какая-то.

Мне захотелось заползти в постель и спать, спать, спать, пока все это не закончится. Однако желание посмотреть, что будет дальше, одержало верх.

Шкаф в спальне был забит моей одеждой, только многих вещей я никогда раньше не видел. Я надел черные брюки, одну из моих лучших рубашек и выходные туфли. Я нашел бумажник и ключи от моей —

черной

— машины и вышел на улицу. Заперев дом, я сел в машину, завел двигатель и медленно покатил на свою новую работу.

Офис, в который я должен был явиться, находился очень близко, всего в нескольких милях от моего дома. Я выбрал самый короткий путь и, к своему удивлению, встретил очень мало автомобилей. Конечно, час пик уже прошел, но улицы были пустынны, как в три часа ночи и уж точно не как в десять утра. Однако, когда я въехал на автостоянку многоэтажного офисного здания, почти все места были заняты, и мне пришлось припарковаться в дальнем конце у тротуара.

Это было то самое здание, из которого я вышел вчера в Лос-Анджелесе.

Я запретил себе об этом думать.

Мой новый начальник Генри Шварц ждал меня в вестибюле и, завидев меня, помахал рукой, ведь я не знал его в лицо. Он понравился мне мгновенно. Простой, искренний парень. Я безоговорочно поверил ему, словно старому другу. Я оказался среди себе подобных, и, как ни гордился своей оригинальностью, было приятно в конце концов найти родственные души.

— Так что вам рассказывали о нашей работе? — спросил Генри.

— Мне сказали, что я буду писать письма.

Он рассмеялся:

— Конечно, будете. Мы все пишем. Много пишем. — Генри подтолкнул меня локтем. — И уж вы-то знаете, как сильно мы это любим!

Он признал наше родство, и я воодушевился.

— Идемте. Я провожу вас на четвертый этаж, где вы будете работать.

Мы вошли в лифт, совершенно не похожий на тот, в котором я поднимался с двумя конвоирами. И невозможно было представить, что коридор четвертого этажа находится в том же здании, что и вчерашний. Через две двойные двери из матового стекла Генри провел меня в большой, прекрасно обставленный офис и указал на мягкий кожаный диван:

— Садитесь.

— Я постою.

Генри подошел к маленькому бару в стене, налил себе стакан апельсинового сока.

— Хотите? Свежевыжатый.

Я отрицательно покачал головой.

— Итак… полагаю, вам интересно узнать, почему вы здесь, чем вам придется заниматься и все такое, не правда ли?

Я улыбнулся:

— Это приходило мне в голову.

— Мы независимая организация, не связанная ни с правительством, ни с какими-либо корпорациями, ни с учреждениями. Я сказал бы, что мы предоставляем услуги, но услуги подразумевают наличие клиентов и переписку с ними. Клиентов у нас нет. Мы просто пишем письма. Широкому спектру адресатов на множество самых разных тем. Я полагаю, что нашу фирму можно сравнить с «мозговым центром», только мы не генерируем идеи, не создаем сценарии. Мы используем наши таланты и способности для достижения реальных результатов в окружающем мире. Мы — созидатели.

— Но…

Генри жестом остановил меня.

— Вы — Писатель Писем. Я знаю, что вы понимаете смысл этого термина, но не уверен, сознаете ли вы все его значение и его богатую историю. Мы некоторое время следили за вами, поскольку ваши письма не просто хорошо написаны, они результативны. Они также очень точно направлены и охватывают широкий круг проблем. — Он печально улыбнулся. — К тому же они перебили несколько наших писем, а это очень впечатляющий результат.

Видите ли, мы пишем эффективные письма. Конечно, многие люди пишут письма любимым, друзьям и родственникам, а некоторые иногда пишут в газеты или политикам, чтобы пожаловаться о том о сем. Но только наши письма достигают цели, только наши письма читают, только наши письма оказывают воздействие.

Мы — представители древней, благородной и, к сожалению, почти неизвестной традиции. Кто, по-вашему, написал Библию? Писатели Писем. Послание Павла к римлянам. Первое послание Павла к коринфянам. Послание к евреям. Первое послание Иоанна. Писатели Писем с самого начала формировали общественное сознание. Как создавались биографии? Как определялась достоверность исторических событий? Через письма. Письма — тот фундамент, на котором строятся общества. — Генри сжал кулак. — На письмах зиждется наше господство. Письма — наш бизнес, наша сфера деятельности, смысл нашего существования. Поэтому мы можем творить историю; можем определять ход событий. Не любовь правит миром, а письма.

То, что он говорил, было ужасно. Маниакально-эгоистично, если соответствовало истине, и ужасающе, если не соответствовало. Умом я это понимал. Но эмоционально я ощущал себя правоверным на тайном политическом слете. Мне даже хотелось вскочить, выбросить вверх сжатую в кулак руку и выкрикнуть: «Ура!»

Для этого парня и, вероятно, для всех, кто здесь работал, письмотворчество было религией. Я не удивился бы, если бы узнал, что все они посещают церковь, где, опустившись на колени, поют гимны и молятся гигантскому почтовому конверту.

Между прочим, я бы отлично себя чувствовал среди них.

Генри залпом выпил апельсиновый сок и положил ладонь на мое плечо.

— Нам повезло. Мы избранные. Нас призвали продолжать эту благородную традицию. Нам доверили писать письма будущего.

— Но кто призвал? На кого мы работаем? Кто владеет всем этим?

Генри растерялся. Очевидно, он сам не раз задавал себе этот вопрос.

— Я не знаю. Никто не знает.

— Но кто-то же должен…

— Никто не знает, — повторил он, и по его тону я понял, что не следует задавать подобные вопросы. Мне даже послышался в его голосе страх.

— Хорошо. А кто писал те письма, которые я получал; те, в которых описывались мои сны; те, что привели меня сюда?

Генри явно удивился:

— Так вот как вас взяли на работу? Интересно.

— Почему? А вас как наняли?

— Я просто получил письмо, мол, мою работу заметили и оценили. Меня спросили, не хочу ли я писать письма полный рабочий день, и пригласили в некое офисное здание в полночь. — Он улыбнулся. — Представляете, в полночь! Я должен был сразу заподозрить нечто необычное. Думаю, нет нужды говорить, что там никого не было. Правда, дверь была открыта, а когда я вошел, — он обвел рукой кабинет, — то оказался здесь. Ну, не совсем здесь. Но в этом здании, готовый к интервью.

— Вас… вас пытали? — спросил я.

— Нет. А вас?

— Нет. Но я слышал…

Генри захихикал:

— Не доверяйте всему, что слышите. Или видите. Верьте только тому, что читаете.

— Я никогда не верю тому, что читаю. В своих письмах я всегда лгу.

— И все равно они правдивы, — сказал Генри.

Я хотел спросить, что он под этим подразумевает, однако Генри уже выходил в коридор.

— Идемте!

Мы подошли к двери напротив, и Генри открыл ее:

— Здесь вы будете работать.

Не знаю, чего я ожидал, но уж точно ничего подобного. Мы оказались на пороге помещения, похожего на спальню 1950-х. Симпатичная пожилая женщина лежала на кровати и что-то писала в блокноте. В комнате было только три стены, как на киносъемках или в телевизионном шоу. Мы с Генри стояли на выстланной линолеумом широкой дорожке, проходившей вдоль открытой четвертой стены. По другую сторону дорожки, напротив спальни, виднелся офис в стиле хай-тек с большими окнами, за которыми на фоне неба проступали очертания, я бы сказал, нью-йоркского Манхэттена. За письменным столом сидел широколицый мужчина, почти старик, и энергично стучал по клавиатуре компьютера.