Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Я поступила мудро, решив задавать вопросы в конце дня, иначе бы Элиас не преминул спросить, отчего мэм интересуется каким-то матросом.

– Хм, я не помню точно… Спитхед, наверное. А, нет – Эдинбург! – Парень провел по носу, чтобы скрыть зевок. – Его тоже завербовали, но он тогда поднял бучу, мол, он служит Персивалю Тернеру, то есть таможне и акцизникам.

Элиас едва не разорвал рот в новом зевке.

– Но его таки забрали, так как ему нечем было крыть – никаких документов при нем не было, а что и было, так там не было подписи Тернера.

– То есть он был секретным агентом таможни? – уточнила я.

Кое-что сходилось.

– Ну как сказать… Я в этом не разбираюсь. Похоже, что так.

Паренька следовало отправить в койку: глядя на качавшийся у лазарета фонарь, он сам раскачивался, а глаза его отчаянно слипались.

– Элиас, идите спать, вы мне больше не нужны сегодня.

– Нет, мэм, что вы! Еще столько работы, как же вы справитесь со всем? А я вовсе не хочу спать, правда! – Он попробовал отнять у меня чашку и бутылку с молоком. – Это вы идите, а я тут еще поработаю.

Добрый малыш, он хотел еще помогать мне таскать воду! В таком-то состоянии! Я не смогла переломить его упорное сопротивление, и порешили на том, что сразу после обноса он ляжет спать.

Зато я не могла уснуть, хотя была крайне измотана. Мне отвели каюту умершего хирурга, и я сидела на своей койке без сна, вглядываясь в невидимый во тьме потолок и слушая, как трещит обшивка корабля.

Сэр Персиваль купил Томпкинса и сделал своими глазами и ушами. Возможно, что Тернер и сказал, кто такой Джейми, то есть оповестил Томпкинса, что Джейми Рой – контрабандист. Что еще было известно Персивалю? И откуда незадачливый агент знал, как выглядит Джейми Фрэзер? Разумеется, сэр Персиваль имел кое-что от того, что обеспечивало безопасность сделок Джейми, но вряд ли он делился полученными взятками со своими агентами. Тогда какой смысл Томпкинсу доносить на Джейми? Личные счеты? Но вряд ли он был способен в одиночку устроить засаду в бухте Арброут. Все-таки поискать предателя среди контрабандистов?

Я измучилась от этого гадания, представляя себе то напудренного сэра Персиваля с розовым мышиным носиком, то повешенного таможенника с синим высунутым языком, то еще что-нибудь, освещенное призрачным светом взорвавшегося фонаря на берегу… Чувствуя, что не усну, я переместила подушку себе под живот, улегшись на него. «Нужно отыскать этого Томпкинса», – засыпая, думала я.

Я не успела найти его, потому что была крайне занята: два следующих дня я не покидала лазарета и ушла отдохнуть к себе только на третий день.

Лежа на койке и накрыв глаза полотенцем, я ожидала, пока звук барабанной дроби позовет к обеду, но вместо этого услышала другой звук – топот за дверью, глухие голоса и стук в мою каюту.

– Ради бога, мэм, займитесь им, это несчастный случай…

На пороге стояли двое, державшие третьего, скривившегося от боли и стоявшего на одной ноге.

Я сразу догадалась, кого ко мне привели: следы от страшных ожогов на лице, один глаз с мутным хрусталиком и в довершение всего гладкие светло-каштановые волосы, лысеющий лоб и жидкая косичка до плеч. Прозрачные торчащие уши. Это был тот, кого юный Эуон, как он считал, убил в печатне. Моряк с косой.

– Вы – мистер Томпкинс, – изрекла я, чем немало удивила свою новую жертву медицинских изысканий. – Усадите его.

Мы остались наедине: матросы не могли надолго отрываться от работы.

У него была повреждена нога, и я вынуждена была встать перед ним на колени, чтобы понять, с чем имею дело. И с кем.

Он понимал, что я узнала его: в дверях наши глаза встретились. Теперь я пыталась унять дрожь в руках, ощупывая ногу того человека, который столько знает о Джейми, а он напрягся и не знал, чего стоит ожидать от жены Фрэзера, якобы собирающейся его врачевать. Рана была страшна, потеря крови была обильной, но жизненно важные артерии не были задеты, а в таких условиях порез на икре был просто шуткой, впрочем, требовавший своевременного лечения. Нужно сказать, что до меня уже кое в чем помогли, перевязав рану обрывком рубашки, так что к тому времени, когда я сняла повязку, кровь уже остановилась.

– Что же произошло? Рассказывайте. – Отдав это распоряжение, я потянулась за спиртом.

Томпкинс недоверчиво зыркал глазом.

– Мэм, я не специально, это щепка. – Он гнусавил. – Я оказался у рангоутного дерева, когда то лопнуло.

Моряк нервно облизал губы.

– Что ж…

Раз уж он явился ко мне и требует помощи, грех не воспользоваться таким прекрасным случаем. Только с чего начать? Этот малый юркий, и втереться к нему в доверие невозможно, учитывая то, что он знает обо мне. Сам он вряд ли захочет что-нибудь рассказать. Оттягивая время, я шарила будто в коробке со снадобьями, в которой на самом деле ничего не было.

Нужно было во что бы то ни стало произвести на моряка с косичкой должное впечатление, и я схватила то, что подошло лучше всего для этой цели, – ампутационную пилу. Слава Асклепию – этим можно было напугать кого угодно: восемнадцать дюймов нержавеющей стали и жуткого вида зубья. Итак, вооружившись сим орудием, я приложила пилу к ноге Томпкинса повыше раны. Он, как на заказ, неподдельно ужаснулся, и я, счастливая тем, что достигла желаемого эффекта, послала ему воздушный поцелуй.

– Вот что, давайте потолкуем о том, что вы знаете.

Через час у мистера Томпкинса уже ничего не болело, рана была зашита и перевязана. Он вполне годился к службе, хотя еще и вздрагивал от перенесенной операции, а я вздрагивала от услышанного.

Он рассказал, что действительно состоял на службе у Персиваля Тернера и поставлял ему секретные сведения, будучи агентом и вербовщиком. Для этого он регулярно обходил причалы, пакгаузы и портовые кабаки на заливе Фёрт-оф-Форт, начиная Кулроссом и Донибристлом и заканчивая Ресталригом и Масселборо. Слухи и сплетни, настроения и политические анекдоты – он должен был запоминать все, если это имело отношение к делам вне закона.

Шотландцы, что неудивительно, не собирались скрывать своего, мягко говоря, неприязненного отношения к налогам, требуемым англичанами, поэтому Томпкинс никогда не сидел без дела и щедро снабжал хозяина информацией. Судьба того, на кого доносили, зависела от положения, занимаемого в обществе жертвой доноса: мелкие контрабандисты, погоревшие вместе со своим нехитрым, но незаконно перевезенным товаром в виде, например, пары-тройки бутылок бренди или рома, арестовывались. Их судили и обычно отправляли на исправительные работы в колонии, а все имущество прибирала к рукам корона.

Рыбка покрупнее, как называли таможенники серьезных контрабандистов, могла надеяться решить свои вопросы с таможней, то есть лично с сэром Персивалем, за определенную сумму звякающих монет соразмерно размаху своего дела. Тогда служители короны внезапно слепли (Томпкинс, скалясь, указал на свой глаз), и контрабандисты могли проворачивать крупные дела.

– Но сэр Персиваль не хотел останавливаться на достигнутом, – Томпкинс произвел выразительный жест. – Он хотел быть пэром – засиделся наш малый в рыцарях, понимаешь. Но для этого одних денег было мало.

Чтобы удовлетворить свои амбиции, он должен был продемонстрировать свои способности и услужить короне.

– Ну как услужить, поймать какого-нибудь преступника, да не оборванца, а мятежника, например, чтобы общество загудело, да. Ой, мэм, печет! Неужели вам не жалко святой воды?

Я как раз смочила губку алкоголем и обеззараживала рану.

– Так нужно для вашей же пользы. То есть ограничиться вожаком контрабандистов было нельзя?

«Беда Джейми была в том, что он совмещал две эти ипостаси», – подумала я.

– Нельзя, мэм. Старик чуть не спятил от радости, как узнал, что можно заполучить мятежника.

– Ну хорошо, а где же найти доказательства причастности к мятежу? Бумаги сжигают, а аресты других людей могут привлечь внимание, и вожак скроется. И потом, контрабандисты могут предать за кругленькую сумму, а бунтовщики, даже небольшие, обычно бессребреники.

Я закончила приготовления к операции: вдела шовную нить в иглу и помахала ею перед носом моряка, испугавшегося еще больше. У меня не было других средств заставить его говорить.

– Мы не знали, на чей след выходить, пока слуги Персиваля не нашли помощника Джейми Фрэзера. Он-то и рассказал про печатника Малкольма и назвал его всамделишное имя.

У меня екнуло в груди.

– И кто был тем помощником?

Я лихорадочно перебирала имена шестерых контрабандистов. Каждого из них можно было купить, заплатив ту или другую сумму, ибо живущими иллюзиями и идеями идеалистами они не были. Это была «мелкая рыбешка», выражаясь словами Томпкинса. Но кто, кто предатель?

– Ведать не ведаю. Ой, миссис, что вы делаете!

Я проколола ему кожу иглой.

– Ой, право, мне так жаль вас. Но рану нужно зашить. Здесь я не могу ничего поделать, – притворно сожалела я.