Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский - Борис Тумасов

«Ладно, ужо погожу», - говорил сам себе Андрей Александрович.

…Из Суздаля великий князь направился в Ростов. Для незаморенных коней дорога заняла два перехода. Переяславль князь Андрей объехал стороной: не захотел встречаться с Иваном.

Ростов Великий открылся издалека. Стенами дубовыми прижался к озеру Неро, башнями стрельчатыми прикрылся, храмами в небо подался. А посады по крыльям рвами опоясаны да валами земляными, поросшими кустарником в колючках.

Копыта застучали по деревянным мостовым, местами подгнившим, давно не перемощенным. Завидев великого князя Владимирского, стража распахнула ворота, и по брусчатке Андрей Александрович въехал на княжеский двор, тихий и безлюдный. Никто здесь великого князя не ждал. С той самой поры, как одолели распри ростовских князей и брат пошел на брата, опустели княжеские хоромы…

Прибежал старый тиун ростовских князей, придержал стремя. Андрей Александрович грузно ступил на землю.

- Почто, старик, не встретил?

- Упредил бы, княже. Сейчас потороплю стряпух.

- Передохну с дороги, тогда и потрапезую.

Сон был короткий и тяжелый. Брат Дмитрий привиделся. Будто огонь лижет крепостную стену, а за ней стоит Дмитрий в алом корзно и говорит: «Что, Андрей, смертью моей доволен? Того алкал, когда великое княжение у меня отнимал? Моим корзно любуешься? Так это кровь моя…»

Пробудился князь Андрей - голова тяжелая, и на душе муторно. Попытался успокоить себя, сказав мысленно: «Не убивал я тебя, Дмитрий, всем то ведомо. Кто попрекнет меня, разве что сын твой, князь Переяславский, неприязнь ко мне держит. А чего ожидать от него? »

Не успел князь Андрей покинуть опочивальню, как явился боярин Аристарх, старый товарищ его детских игр:

- Князь Андрей, там люд собрался.

- Чего надобно? - спросил тот недовольно.

- С жалобой на баскаков.

Опоясавшись, Андрей Александрович вышел. Увидев его, народ заволновался, загалдел.

- Тихо! - гаркнул боярин Аристарх. - Пусть один сказывает, а не сторылая толпа!

Вперед выбрался крупный мужик в войлочном колпаке и домотканом кафтане, поклонился:

- Великий князь, аль у нас две шкуры? Зачем дозволил баскаку брать дань повторно?

- Кто ты? - грозно спросил князь Андрей и насупил кустистые брови.

- Меня, великий князь, весь Ростов знает. Староста я кузнечного ряда, и кличут меня Серапионом.

- Да будет тебе, Серапион, и всему люду ростовскому ведомо: дань собирали волей хана. Коли же хан укажет, то и два и три раза в год платить станете.

Толпа заволновалась, надвинулась:

- Твои гридни с ордынцами были!

- По неправде живешь, князь!

Андрей Александрович шагнул назад, подал знак дружинникам, и те, обнажив мечи и выставив щиты, двинулись на толпу. Когда двор очистился, князь велел боярину Аристарху:

- Выступаем немедля, не то и Ростов, как Суздаль, покараю.

Подошел тиун, спросил удивленно:

- Так скоро, княже? Стол накрыт. Князь Андрей ответил сердито:

- Людом ростовским сыт я по горло, старик.

Лет полсотни тому назад могучий хан Батый, внук величайшего из величайших полководцев, Чингисхана, повелел заложить в низовье Волги-реки столицу Золотой Орды город Сарай. Место удобное, рукава реки обильны рыбой, по камышам во множестве водятся дикие кабаны и иное зверье, а в степи щедрые выпасы с табунами и стадами. По степному раздолью кочуют орды. В весеннюю пору, когда сочна зелень в клевере и горошке, в одуванчиках и ярких тюльпанах, в степи ставят ханский шатер, а вокруг него шатры его жен и сановников. Здесь хан вершит государственные дела, принимает послов и зависимых князей, творит суд и расправу.

Ханы всесильны, и гнев их страшен, однако сыскался в Орде воевода, посмевший пойти против ханской воли. Им оказался Ногай. Со своими туменами и вежами он откочевал в степи Причерноморья и провозгласил себя ханом Ногайской Орды. Гнев хана Берке не смог достать Ногая, и его Орда кочевала от Кубани до Карпатских горбов. Отныне русские князья кланялись и хану Берке, и хану Ногаю, а после смерти Берке - хану Тохте. Начав борьбу со старшим братом Дмитрием за великий стол, городецкий князь Андрей получил поддержку и хана Тохты, и старого хана Ногая.

В прошлый год с весны до первых заморозков Андрей Александрович провел в Орде - сначала в Сарае, затем в кочевье у Ногая. Он ползал на коленях перед Тохтой, оговаривая Дмитрия: тот, дескать, в Псков удалился и с Литвой заодно. И хан, озлившись на князя Дмитрия Александровича, вручил ярлык на великое княжение Андрею.

Пнув носком туфли русского князя, Тохта сказал своим вельможам:

- Орда могущественна, а конязи урусов - шакалы. Они рвут свою землю. Урусские конязи подобны червям.

Возвращаясь на Русь с ярлыком, Андрей Александрович побывал у Ногая. Одарив старого хана, Андрей и здесь оклеветал Дмитрия.

Хан угощал князя Андрея. Они сидели на белой кошме под раскидистой ивой на берегу степной речки. Ногай бросал кости своре собак и, прищурив глаза, смотрел, как они грызлись между собой. Наконец хану это надоело, и он заметил с хитринкой в сощуренных глазах:

- У русы уподобились этим псам.

Князь Андрей Александрович обиду не заметил и даже улыбнулся подобострастно. Пусть хан Ногай говорит, что его душа пожелает, лишь бы не защищал Дмитрия. Теперь, когда в его, Андрея, руках ярлык на великое княжение, он чувствует себя уверенно даже в Орде. В том князь Андрей убедился, когда, возвращаясь на Русь, на него наскочил тысячник Челибей. Его воины охватили небольшую княжескую дружину полукольцом и готовы были обнажить сабли. Челибей сидел подбоченясь. Он не любил русского конязя за то, что тот, бывая в Орде, обходил его дарами. Теперь тысячник возьмет себе все, что везет конязь урусов.

Но тут Андрей Александрович полуобернулся в седле так, чтобы тысячник увидел ханский знак.

Челибей, слетев с седла, склонил голову. Его воины расступились, и дружина князя Андрея в молчании двинулась своей дорогой.

А когда городецкий князь Андрей вернулся на Русь с ханским ярлыком, то потребовал к себе удельных князей, и тогда никто не посмел его ослушаться, враз забыли, что Дмитрий был великим князем.

Не питали удельные князья любви к князю Андрею, но всем ведомо, что он в Орду дорогу протоптал, приведет ордынцев - и разорят неугодного князя…

Велика Русь Залесская - земли ее от Белоозера до Рязанщины и от Ладоги до Урала, топчут ее копыта татарских коней, и стонут русичи от ордынского ига. Господи, вопрошают они, минет ли Русь чаша горькая или изопьет она ее до дна? Только тебе это и ведомо!

Однако князяАндрея совесть не трогала: о чем мечтал, получил - из Городца сел во Владимире великим князем и тем Орде обязан. Кланялся ханам, но тому находил оправдание: разве отец его, Александр Невский, не стоял перед ханом Берке на коленях? А не он ли, славный князь Новгородский, гнев татар на меньшего брата Андрея обратил? Власть сладка, даже кровь родная и та не всегда к разуму взывает. Эвон, еще со времен Киевской Руси распри среди князей были, брат на брата войной шел…

Ковер в ярких цветах по всему шатру. Если долго смотреть на него, то видится весенняя степь. Ногай любил степь. Много-много лет назад мать рассказывала ему, что он родился в дни цветения трав, и то известно луне и звездам.

Хан убежден, он живет под покровительством луны, небо свидетель тому. Ногай пережил уже не одну жену, и конязь Андрей обещал привезти ему юную красавицу из Урусии. Ногай изъявил ему свое желание и спросил, верно ли говорят, будто у Андрея молодая и красивая жена.

Конязь урусов испугался, как бы Ногай не потребовал к себе Анастасию, но хан заметил, смеясь, что сорванный цветок быстро вянет…

Дождь лил всю ночь, и лишь к утру распогодилось и засияло солнце. Когда Ногай, откинув полог, вышел из шатра, омытая степь блестела и чистый воздух был подобен родниковой воде. У шатра стояла грозная стража, на древке обвис бунчук - символ ханской власти, а на дальнем кургане маячили дозорные. К хану подскочил начальник стражи, богатур Зият, поприветствовал Ногая. Тот кивнул, не проронив ни слова.

В степи видны редкие юрты. Вчера утром Ногайская Орда откочевала к гирлу Днепра. Угнали стада и табуны, а сегодня свернут ханский шатер. Верные темники Сартак и Сагир поведут за Ногаем его любимые тумены.

Хан щурился и потирал ладонью изрытое оспой лицо, поросшее жидкой седой растительностью. День обещал быть не жарким, не изнуряющим. Старый раб поднес хану парное молоко кобылицы. Ногай выпил молча, пожевал испеченную на костре лепешку, после чего подал знак, и ему подвели тонконогого скакуна. Воин придержал стремя. Хан - и годы не помеха - легко оказался в седле. Заиграли трубы из буйволиных рогов, и тотчас из-за дальних курганов одна за другой вынеслись сотня за сотней. Горяча коней, темники подскакали к Ногаю, и по повелительному жесту хана тумены выступили в поход.