Цицерон. Между Сциллой и Харибдой - Анатолий Гаврилович Ильяхов

с собой воинов, что запрещалось законом, поручив «следить за порядком», а на самом деле угрожая тем, кто выступал против выставленных кандидатур.

Красс и Помпей стали избранными консулами. По жребию, Гней Помпей оставался в Риме, а Марк Красс получал в управление Сирию – как договорились заранее.

Катон не успокоился, обвинив новых консулов в подкупе избирателей. Он возмущался в Сенате, произносил на Форуме протестные речи, не думая об опасности для своей жизни:

– Если каждый год на государственные должности граждане переизбирают одних и тех же лиц, это значит, что или общество недостойно власти, или сама власть недостойная!

Одна часть народа с одобрением слушала его выступления, другая освистывала, закидывала камнями. Часто Катона стаскивали с ростр и несли на руках… в тюрьму. Но сенатор продолжал призывать римлян не доверяться обещаниям консулов, требовал справедливых судебных решений, призывал вернуть законный порядок для всех.

В городе всё чаще появлялись «новые римляне», привозившие из Галлии золото и ценности мешками, рабов – сотнями. Все «пришлые» воевали в Галлии, прославляя своего хозяина – Гая Юлия Цезаря. Они беззастенчиво скупали в Риме не только дома и земельные участки, но и подкупали должностных лиц и судей, разрешая любые вопросы в свою пользу.

Глава девятая. Трудный выбор

Одиссей в политике

Опьянённый ликованием толпы и терпимым отношением сенаторов, Цицерон до сих пор не задумывался, нужно ли ему принимать участие в политике. Отсюда неопределённость в выборе партнёров по власти. Он не желал мести вчерашним врагам или хотя бы конфронтации с недругами. Но эйфория от успехов вдруг закончилась, словно пелена с глаз спала – оказывается, и он с ужасом понял это, во власть проходят не в результате острых дискуссий на Форуме и в Сенате. Победители – это не люди, заслужившие помыслами и делами безграничное народное доверие, как прежде, по республиканским канонам. Нет! Реальностью «избирательных кампаний» стали уличные нападения полубандитских отрядов кандидатов на своих оппонентов, убийства соперников на выборах. И победитель не изрекает народу слово мудрости, а навязывает волю покорному обществу. В этой вопиющей ужасами обстановке от Марка требуют, чтобы он примкнул к такой власти, поступившись собственными принципами, а если он будет протестовать, тогда уже с риском для жизни.

Он – Одиссей, выбирающий курс корабля между Сциллой и Харибдой, одинаково опасными чудищами, – как Цезарь и Помпей. Третий триумвир, Марк Красс, не в счёт – отбывает наместником в Сирию.

Помпей пребывал в Риме, но до сих пор уклонялся от встреч с Цицероном, хотя по-прежнему заверяет в дружбе. Цезарь находился в Галлии и тоже не подавал знаков, что нуждается в общении с Марком. Оставалось одно – заняться делом, о чём давно мечтал, но не находил времени – литературными трудами. Он пишет Помпонию Аттику: «…Меня предали! Трудно это понять, но сколько предательства живёт в душах людей, жаждущих власти! Они, наверное, могли бы достичь своей цели, будь в них хоть капля верности истине и слову… Прощай, политика доблести, чести и правды!.. Попытаемся сделать так, чтобы меня полюбили те, кто имеет власть…»

* * *

Имение в Тускулане, уединённое место, для умственного труда подходило как нельзя лучше, когда «в Риме он лишний». Отойдя от привычной для него публичности, Марк задумал сочинить нечто, что заставило бы римлян говорить о нём как о зрелом, мудром политике. Скорее потребуется «пособие для сограждан, чтобы они сделали своё государство удобным и справедливым для всех». Затея реальная, поскольку у него имелся значительный опыт судебного оратора и исполнения высших государственных должностей.

В процессе работы над рукописью Марк почувствовал в себе существование сразу двух человек – писателя и политика. Как правило, один мешал другому: писатель соответствовал живой впечатлительностью и слишком восприимчивой натурой, а политик в нём был слишком мягок и откровенен. Правда, ловил себя на том, что писатель слишком увлекается предсказаниями, чем брал верх над политиком.

Результатом совершенного затворничества в Тускулане явились эпические произведения «О моём времени» и «О моём консульстве», трактат «Об ораторе», диалоги «О государстве», «О законах». От собственного вдохновения и усердия он получал огромное удовлетворение, нередко забывал о сне, еде и отдыхе.

* * *

Секретарь и помощник Тирон, вольноотпущенник Цицерона, обладавший утончённым умом и знанием литературы, с усердием помогал ему в литературных трудах. Читал рукописные листы, вносил согласованные коррективы, давал оценку готовым работам, при необходимости копировал. Марку было приятно вести с ним просвещённую беседу. В своих чувствах он был неодинок. Тирон был любимцем всей семьи. Теренция благоволила нему, имела о нём чрезвычайно высокое мнение. Дети его обожали.

Марку в радость была поддержка, но крепким здоровьем Тирон не отличался. «Каждое дуновение ветра, каждая капля дождя попросту валили его с ног. Он болел часто и с редким постоянством, после переездов из имения в имение…» Собираясь в Тускулан, Цицерон хотел оставить его, но Тирон отказался. Едва прибыл в Тускулан, случилась непогода, – немедленно свалился с жесточайшей простудой.

Марк, натура впечатлительная, впал в отчаяние. Переживал случившееся намного сильнее, чем окружающие. Более того, наделённый ярким воображением, Марк внушил себе, что Тирон умирает. Он видел его бледным, дрожащим, испускающим последний вздох. Удивительно, но успокаивал его Тирон:

– Во всякой болезни тяжелы три вещи: страх смерти, боль в теле, отказ от наслаждений. Страх смерти – это не перед болезнью, а перед природой. Многим болезнь отсрочила смерть; и то, что они казались умирающими, служило к их спасению. Если я умираю, то не потому, что заболел, а потому, что жив ещё. Та же участь ждёт всех выздоравливающих: исцелившись, мы уходим от смерти, а не к здоровью.

Бывший раб, несмотря на молодость, говорил господину разумные вещи о том, что самое неприятное в любой болезни – тяжкие боли. Но и они терпимы. Ведь боль, достигнув высшей точки, кончается.

– Никто не способен страдать и сильно и долго: любящая природа устроила всё так, что сделала боль либо переносимой, либо краткой, – со слабой улыбкой завершил Тирон.

– Я буду считать, что ты подарил мне всё на свете, если только увижу тебя здоровым, мой друг Тирон! – воскликнул со слезами Марк. – Ну, постарайся поправиться, если меня любишь. И, когда совсем окрепнешь, мы с тобой приступим к нашим рукописям.

Судя по всему, слова господина, внимание к больному в дополнение к дорогим лекарским назначениям, помогли Тирону. Он поправился. Но его замучила мысль, что он доставляет лишние хлопоты вместо того, чтобы служить Цицерону. Марк успокаивал, ласково шутил с ним, утешал, ободрял.

* * *

Пришло время, когда Марк понял, что оставаться «в тени» не имеет смысла. Римляне – народ забывчивый, могут и не вспомнить, кто такой Цицерон. Но – удача! Цезарь напомнил о себе из Галлии, что намерен снести ветхие постройки на Марсовом поле, вместо них возвести монументальный комплекс публичных зданий. Через посланца просил Марка стать доверенным лицом, взять на себя наблюдение за строительством и, главное, контроль расходования материалов и денежных средств, которые предоставлял Гай Цезарь из личных сбережений.

С общественной точки зрения, Цезарь затеял благое дело, способное занять умы римлян на долгое время. Для начала у собственников выкупались земельные участки и строения, а Цицерон – опытный адвокат и городской эдил, оформлял земельные участки уже на Гая Юлия Цезаря.

Цезарь рассчитывал затратить на «свой Форум» шестьдесят миллионов сестерциев; на самом деле ушло