Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

Для начала решил осмотреться, изучить город, найти работу, устроиться оседло.

Серебренниковы уверяли, что в городе тихо. Начальник Терской области генерал-лейтенант Флейшер не раз похвалялся, что в военной столице Северного Кавказа с крамолой покончено навсегда. Костриков и сам думал, что в городе, кишащем военными и жандармами, никому и в голову не придет искать скрывающегося революционера.

Он решил изменить профессию: найти службу, которая бы не связывала. Удалось устроиться корректором в редакцию газеты «Терек». Снял комнату недалеко от редакции и зажил тихо, присматриваясь к городу, к людям...

Костриков не случайно пошел служить в газету. Должность скромная: платят мало, и надо высиживать свои часы, зато в газету стекаются все новости о событиях в Терской области. Вычитывая материалы газеты, можно многое узнать.

Была и еще одна сокровенная мечта — Кострикову хотелось сделаться репортером. Чувствовал в себе влечение и способности к журналистике. Вчитываясь в статьи, репортажи, фельетоны, он думал, что и сам бы мог написать не хуже. Но пока ему нужно было удержаться на должности корректора.

Он был исполнителен и вежлив со всеми. Доброта, отзывчивость и природное обаяние как-то сразу сделали Кострикова своим человеком в редакции и типографии. Он пил чай и обедал вместе с рабочими, ходил в горы с молодыми репортерами Ильиным и Яковлевым.

Делая корректуру, иногда приходил к заведующему редакцией Лукашевичу, пожилому худощавому человеку в очках, и спрашивал, нельзя ли изменить ту или иную фразу.

Тот выслушивал Кострикова, смотрел, говорил: «Это разумно» — и исправлял...

Приходы Кострикова с поправками продолжались довольно долго и изрядно надоели Лукашевичу.

— Знаете что, Миронов, вы мне совсем не даете работать. Если умеете отыскивать «блох» у других, почему бы вам не попробовать писать самому?

— А это возможно? — зарделся от радости Костриков.

— Приходите завтра с утра, пока я не занят номером, получите задание.

Костриков поблагодарил и ушел с надеждой в душе. Ему было поручено написать заметку в «Судебную хронику» о довольно обыденном деле — краже скаковой лошади у одного заезжего петербургского щеголя.

Под заметку отводилось сорок строк. Костриков написал шестьдесят, зная, что Лукашевич любит вычеркивать. Он явился к заведующему после обеда, когда тот обычно бывал в хорошем расположении духа.

— Ну-с, ну-с, показывайте, что вы там накропали.

— Написал на двадцать строк больше, чтобы было из чего вычеркнуть.

— Предусмотрительно! — улыбнулся тонкими губами Лукашевич. — А ну-ка, посмотрим...

Он взял статейку, быстро прочел и удивленно взглянул на Кострикова.

— И вам никто не помогал?

— Нет. Я только из суда...

Лукашевич прочел еще раз.

— А знаете, недурственно! Даже весьма заинтересовывает. Вы даже характеры наметили... Снесите прямо в типографию, — и расписался вверху.

— Позвольте, а как же с сокращениями?

— Никаких сокращений! Ступайте!

Заметка была опубликована без подписи. Никто, кроме Лукашевича, не знал, что автор ее — корректор Миронов. Но событие, описанное в ней, было подано так увлекательно, что заставило говорить о себе и в редакции, и в типографии.

Издатель «Терека» Назаров, смуглый седеющий человек, любил просматривать свежий номер за стаканом чая. Прочтя заметку о краже лошади, он спросил вошедшего с телеграммами Лукашевича:

— А скажите, пожалуйста, милейший, кто сегодня готовил «Судебную хронику»?

— Корректор Миронов.

— Как? Не может быть!

— Он! Я давал поручение. Оказался способным. Не мешало бы поощрить.

— Н-да-с. Отлично написано. Такого рода описания могут поднять подписку. Пришлите-ка его ко мне...

Костриков в белой рубашке, заправленной в брюки, затянутый широким брезентовым поясом с тремя пряжками на ремешках и кожаным карманчиком для часов, предстал перед Назаровым веселым, улыбающимся. Темно-русые густые волосы, зачесанные назад, завершали портрет молодого привлекательного парня.

— Ну-с, молодой человек, — добродушно заговорил издатель, жестом приглашая его присесть, — что же вы скрываете свои таланты?

— Нет, я не скрываю... я просто не решался.

— Отличная заметка. Свежо, интригующе и прочее. Одним словом, с сегодняшнего дня я зачисляю вас на должность репортера.

— Благодарю вас покорно.

— Полем вашей деятельности пока будет судебная хроника. А потом посмотрим...

3

Предположение Серебренниковых, с которыми из осторожности Костриков виделся редко, начинало сбываться: прошло больше года, а его не трогали. «В других местах, возможно, ищут, а здесь действительно место безопасное. А может, за давностью вообще прекратили это дело. Пожалуй, мне пора перестать осторожничать и начать налаживать партийную работу. Одновременно надо серьезно заняться журналистикой и постараться сделаться настоящим публицистом. Это очень важно для профессионального революционера...»

Как-то с репортером Ильиным, тоже молодым человеком, любителем загородных прогулок, Костриков ходил на Столовую гору, что была верстах в шести от города. Обратно возвращались вечером изрядно уставшие, но в отличном настроении.

— Красивые места на Столовой, — заметил Костриков, — а ходят туда, видимо, немногие.

— Раньше бывали массовки, а когда пересажали революционеров, все прекратилось. Раньше совсем иначе жилось... Какие смелые статьи печатались у нас. И газета называлась не «Терек», а «Казбек».

Сам Назаров был большим либералом. Шумел... А сейчас притих. Боится.

— Очень замкнуто ведет себя и Лукашевич.

— Еще бы! Он ведь отбыл длительную ссылку и чуть ли не каторгу. Поневоле будешь замкнут... Вроде у него и родичи были революционерами. Ты, Сергей, загляни в энциклопедию, в дополнительные тома. Я видел что-то про Лукашевичей.

— Эй, берегись! — раздался крик, и мимо проскакало несколько всадников, и среди них две женщины, одетые под жокеев.

— Золотая молодежь веселится, — заметил Ильин, и разговор перешел на другую тему...

Однако Костриков запомнил совет нового товарища и в первый же свободный вечер пошел в библиотеку, попросил два дополнительных тома энциклопедии.

Действительно, о Лукашевичах писали:

«Лукашевич Александр Осипович, политический деятель, род. 1855». Может, отец нашего Лукашевича? Он ведь тоже Александрович. «Трижды судился, отбывал каторгу... Эмигрировал. Написал воспоминания в «Былом»». Интересно. Надо бы почитать... И еще один Лукашевич... Иосиф Дементьевич. Тоже политический... Да, с Лукашевичем хорошо бы подружиться...

— Сергей Миронович, к хозяину! — послышался звонкий голос дежурного по редакции.

Костриков не любил, когда издателя называли хозяином, но все же поднялся и вошел в кабинет.

— Садитесь, Сергей Миронович, — пригласил Назаров и взглянул на него весьма интригующе. — Вам еще не надоела судебная хроника?

— Нет, ничего...

— Есть новое поручение: надо срочно написать о безобразиях в приюте. Возьметесь?

— С радостью. Это дело знакомое. Я сам воспитывался в приюте.

— Вот как? Тогда берите мою лошадь и немедля