За пеленой лжи - Евгения Горская

нам осуждать чужие грехи. Ты нам все равно родная, Ниночка. Помни об этом.

– Все было не так, – хрипло выдавила Нина.

Все было не так! Она никогда бы так не поступила, если бы была нужна Гене. Но ему была нужна Юля…

Она тоже страдала. И все время думала о Гене, каждую минуту.

– Это было так! Не надо оправдываться! Ты ускорила Генину смерть, но от этого я не перестану относиться к тебе как к дочери. Я тебя понимаю, быть с больным не каждому под силу. Ты ушла от Гены к другому мужчине?

– Нет, – прошептала Нина.

Свекровь поморщилась и устало закрыла глаза.

Она Нине не верила.

Горло перехватило спазмом. Нина молча выскочила из комнаты, непослушными руками схватила куртку и захлопнула за собой входную дверь.

Плохо, надо было хотя бы попрощаться.

Потекли слезы. Нина шагнула к лифту, но передумала и медленно пошла по лестнице, равнодушно отметив, что потолки в доме высокие и расстояние между лестничными пролетами гораздо больше, чем в обычных домах.

Когда она выходила из подъезда, слезы течь перестали. Оставался только ком в горле, мешающий нормально дышать. Да еще противно дрожали пальцы.

* * *

Дети играли во дворе. Мальчики стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов, смешно падали, Маша одергивала их, заставляла подняться с земли.

Если Юля нашла пистолет…

Маша, найдя оружие, немедленно постаралась бы от него избавиться. Отнесла бы в полицию?

Скорее всего, она немедленно позвонила бы Толе и спросила, что делать.

Юле некому было позвонить. Разве что…

– У меня горло болело! – радостно рассказывала подружкам Ангелина Антохина, сегодня в первый раз после болезни появившись в группе.

Ангелина была веселой девочкой, шаловливой, но доброй. Маша не помнила, чтобы она когда-нибудь плакала.

– Я в ингалятор дышала, а мама мне читала книжки.

На той неделе, когда убили Юлю, много детей болело, почти треть группы.

Алина сказала, что на той неделе Федор Николаевич ночевал в ординаторской. Ушел из семьи, потом, когда Юли не стало, вернулся?..

За Ангелиной пришла мама, девочка радостно к ней побежала.

Несколько лет назад Екатерина Борисовна, зайдя в гости, рассказывала маме, что Федор купил дом. Тогда Юля еще работала в больнице, а Маша училась в университете.

Дом стоил пятнадцать миллионов. Это Маша помнила точно, потому что цена ее поразила. За такие деньги тогда можно было купить две не самые плохие квартиры в Москве.

Вообще-то, думать о таких покупках Маше было неинтересно. У нее и на одну квартиру денег никогда не будет, это она уже тогда понимала.

Дом находился на не так давно появившейся тихой улице, застроенной дорогими частными домами. Улица располагалась минутах в десяти ходьбы от их дома.

Едва ли за прошедшее время Федор поменял жилье, Маша ни разу не видела, чтобы он приезжал к тетке на машине.

Впрочем, она никогда специально не следила за соседями.

Разобрали оставшихся детей.

Маша вышла за калитку сада минут на десять раньше обычного, но Анатолий уже прогуливался вдоль забора.

Она протянула к нему руки и прижалась щекой к холодной куртке.

– Никак не мог вчера вырваться, – виновато оправдывался Анатолий. – Начальник попросил помочь с переездом. Я не мог отказать, начальству отказывать… сама понимаешь.

– Не надо никому отказывать, – улыбнулась Маша.

– Когда у меня будут подчиненные, – Толя взял ее за руку и повел, как маленькую, – я никогда себе такого не позволю.

– Чего такого?

– Использовать труд подчиненных.

– Ну почему сразу использовать… Может, он просто так попросил, по-дружески.

– Какая же ты еще маленькая! – засмеялся Анатолий. – По-дружески! Он нас попросил, чтобы грузчикам не платить! И не попросил, приказал. Мерзость!

Они свернули в сторону его съемной квартиры.

– И глупость! Если таких фактов побольше набрать и вовремя выложить, мало не покажется. Помочь с переездом – это ерунда, начальник иногда по-крупному подставляется. Я никогда такого не допущу. На меня никто компромат собрать не сможет.

Как подставляется начальник, Маше было неинтересно, и она спросила другое.

– Толя, ты не можешь узнать, как продвигается следствие?

– Не могу, малыш, – Анатолий пропустил ее в подъезд, потом в квартиру. – Ребята работают, лишний раз к ним лезть – только раздражение вызывать. А я раздражение вызывать не люблю.

– Но раньше же ты их расспрашивал, – напомнила Маша. – На Юлину квартиру ездил.

– Тогда меня попросили, я не сам вызвался. Когда просят, я никогда не отказываю. И еще… – он улыбнулся. – Я хотел тебе понравиться.

Он накрыл ее губы своими, и больше она ничего не спрашивала.

* * *

День выдался насыщенный. Илья Никитич прочитал две лекции, потом часа три возился с аспирантами. Домой возвращался уставший и голодный, как когда-то давно, когда о работе он думал не меньше, чем о семье.

Тогда он умел на работе совсем забывать про семью. Сегодня, кажется, это тоже получилось, о том, что проблему придется решать, он вспомнил, только когда спустился в метро.

– Люба! – крикнул Илья, отперев дверь.

– Я здесь, – ответила Люба из глубины квартиры.

Когда-то жена выбегала его встречать.

Иногда радостно сияла и рассказывала, что Гена получил пятерку за какую-то очень, очень важную контрольную. Но так бывало редко. Чаще она жаловалась, что болит голова, или что соседи что-то красили на балконе и ее весь день мучил запах краски, или с грустью говорила что-нибудь еще, такое же пустое.

– Но это неважно, – с грустным видом подытоживала она. – Я уже это перетерпела. Как ты?

– Нормально, – улыбался ей Илья.

Когда-то он пытался рассказывать ей о проблемах, если таковые возникали, но очень быстро перестал. Проблем Люба пугалась, и приходилось тратить много сил на то, чтобы ее успокоить.

– Как она вам? – спросил Илья родителей, когда привел Любу знакомиться.

– Это твой выбор, – пожал плечами отец.

– Она тебе понравилась, мам? – не отставал Илья.

– Нет, – мать на Илью не смотрела. – Но жить с ней тебе, не мне.

На самом деле им тоже пришлось жить с Любой. Тогда молодые семьи редко жили отдельно.

Впрочем, квартира у них была большая и позволяла встречаться только на кухне.

– Почему она тебе не понравилась? – настаивал Илья.

– Неискренняя, – неохотно объяснила мать.

– Ты же ее видела всего час! – поразился Илья.

Мать ничего больше объяснять не стала.

Ложь в семье считалась недопустимой.

Когда пришла перестройка и все, что за этим последовало, родители, в отличие от многих их сверстников, изменения приветствовали.

– Пусть хоть сейчас дети растут без вранья, – говорила мать.

Тогда на общество вывалилось много такого, о чем раньше говорить было не принято. Хотя в их семье и раньше знали, что советская власть не всегда действовала на