Ида - Александр Евгеньевич Чигаев

это посмотреть. Со дня на день Полугрек должен был идти служить Родине, но не судьба. В этот день бригада Рыжего Грека разгружала иностранный пароход. Даже при Советской власти работа у них была сдельной. Больше выгрузишь или загрузишь, больше и получишь. То ли Боря поднял сильно большой груз, то ли доска сходни прогнила, но факт остается фактом, Боря сломал правую ногу. Его привезли домой, в больницу он категорически отказался ехать.

— Ни чего, заживет как на собаке, сказал он. В Еврейскую больницу не поеду.

А зря. И больница была уже не Еврейская, а больница скорой медицинской помощи. Ночью нога распухла, а стопа стала холодной и посинела. Рыжий Грек, Жора Лом и Брамс отнесли его в больницу, естественно в сопровождении Натана и Беллы.

При Советской власти про Еврейскую больницу сочинили песню.

— Я желаю вам друзья ни бывать там никогда. Пусть мои враги туда идут.

По честной совести, это было не совсем так. Естественно, кто из людей хочет попасть в больницу? Думаю, мало таких найдется, вот и сочинили песенку. Брамс часто её пел на свадьбах, она всегда шла на ура. В Еврейской больнице всегда работали хорошие доктора, а плохие, так они везде есть, что в России, что в Америки и процентное их количество абсолютно одинаково, даже в Одессе. Борю положили на кушетку в приемном покое. За столом сидел молодой доктор с рыжими волосами, которые выступали из-под шапочки. Санитарка баба Маня мыла полы.

Баба Маня была самой богатой санитаркой в Одессе. И это на полном серьёзе. В те годы аборты не были запрещены, но, скажем так, не сильно поощрялись. Была огромная волокита с этим делом. Анализы, осмотры, запись на неделю вперед и самое главное, была из-за этого огласка. Женщины не хотели этого. Кому какое дело от кого беременна не замужняя девушка. Дело-то житейское. Вот в Еврейской больнице по субботам и воскресеньям работал абортарий на полный ход, по цене двадцать рублей за аборт. Десять рублей доктору, пять медсестре, державшей «ложку» при аборте, и пять рублей Бабе Мане за белый халат. Доктора менялись, менялись медсестры, а баба Маня была одна. За день она зарабатывала больше чем все остальные.

Доктор долго записывал в журнал данные Полугрека, чем вызвал большое неудовольствие Жоры лома, я уже не говорю про Рыжего Грека, который с ненавистью смотрел на врача. Молодой доктор осмотрел Борю и тут же выдал диагноз. Он не был знаком с доктором Гойхманом, тот бы для приличия хоть немного подумал.

— Серьёзная травма. Перелом. Видимо, повреждены сосуды. Нужно ампутировать стопу.

Баба Маня так же осмотрела Борю и заявила.

— Александр Леонидович, побойтесь Бога. Когда два часа назад вы прооперировали эту гадюку Люську мордатую, я вам ни чего не говорила. Обычно Люське ставят ведерную клизму с солью и отправляют домой. Вы были иного мнения и порезали её. Это ваши проблемы. Ваш папа до сих пор пьёт водку от радости, что его сын доктор, таки пусть пьет, это его радость. Но с какого перепугу вы хотите отрезать ногу Боре Полугреку. Боре нужен Боря Спектор, тот его вылечит. Вы знаете, кто перед вами сейчас тут стоит. Рыжий Грек и Жора Лом, боюсь, что ваш папа начнет пить водку по вашей смерти. Кстати, Это Брамс устроил вашего папашу на лакокрасочный завод. Если бы не Брамс, вы бы сейчас в лучшем случае работали на заводе токарем. Вы же сами с Прохоровской, если не видели этих людей, то, хотя бы слышали про них.

Доктор взглянул на Рыжего Грека и тут же понял, ногу Полугреку ампутировать нельзя. Борю тут же обезболили морфином, и медсестра поставила капельницу. Доктор Боря Спектор появился через полчаса. Он пожал руку Жоре Лому и тут же осмотрел больного. Диагноз он вслух не произносил, только почесал себе затылок. Потом он посмотрел на Рыжего Грека и произнес.

— Ребята, я все понял, ампутации не будет. Если бы привезли Полугрека утром, я бы не взялся за лечение, своё здоровье дороже. Операцию мы сделаем, а вы кормите хорошо Борю. Я бы рекомендовал больше фруктов и обязательно цимус. Стакан цимуса каждый день он должен выпивать. Вы умеете готовить настоящий цимус, спросил он у матери Бори.

Та не только не умела готовить цимус, она впервые слышала о таком блюде. Жора Лом все понял сразу и ответил.

— Боря, я тебя прошу, не надо нас пугать. Моя теща Циля готовит такой цимус, что Брамс перестал болеть и кашлять. Все будет в порядке. Полугрека будем кормить апельсинами и бананами. Твое дело его вылечить. За нами не станется. Ты меня знаешь, рассчитаемся по полной, тем более что у тебя свадьба дочери на носу. Брамс с оркестром будет играть бесплатно. Полугрек нам нужен живой и с ногами.

Долго, очень долго болел Полугрек. Рана нагнаивалась после операции, перелом был сложный. Все время была угроза ампутации, антибиотики еще не придумали, но молодой организм все же поборол недуг. Через полгода Боря начал ходить, а вот хромоту вылечить не удалось. В армию его не взяли, а грузчиком он работать мог. Мечта посетить далекие страны стала несбыточной.

Ида окончила школу, и двери одесской консерватории имени Неждановой открылись для нее, тем более что она уже там училась. Сам профессор Столярский настоял на этом.

24. Война.

Но, но, но…. Пришла война. Румыны и немцы рвались в Одессу. За Одессу горой встал весь город. Руководство партии и правительства сразу заявили — Одессу не сдадим. И люди поверили в это заявление. Но все оказалось совсем не так. Одно дело говорить, другое дело делать. Описывать подвиг Одессы не имеет смысла. Семьдесят три дня велась оборона, хотя один день можно и добавить.

Последние две недели обороны проходили напряженно. Полугреку и Греку в порту уже было делать нечего. Больше корабли не приходили в порт для разгрузки. Наоборот, по ночам грузили пароходы военные, туда гражданских не пускали. Тот, кто находился в порту, прекрасно понимал, идет погрузка военной техники, оборудования в трюмы, а на палубу грузились солдаты и матросы, значит, Одессу сдадут, хотя, ежедневно выходили листовки, в которых говорилось, что Одесса останется советской. Молдаванка собрала свое ополчение. Салык со своими лихими ребятами, оркестр Брамса, Рыжий Грек и Полугрек, да, пожалуй, еще человек сто с Михайловской улицы. Жора Лом, перед рассветом, загружал их всех в свой трамвай, который он перекрасил в серый цвет и отвозил к Хаджибеевскому лиману. Они занимали оборону слева. Справа,