В тупике - Сабир Азери

— Интересно, а как это все же получилось, что такая квартира в самом центре города — и пустая оказалась? А?

— Почему пустая? Она занята была, здесь один полковник жил, теперь его перевели в Москву.

— Нет, все-таки очень симпатичный тупик. — Фарида распахнула окно на веранде, чтобы получше разглядеть место, где она теперь будет жить. — О! А вон идет та, которую я так ненавижу.

Кафар заинтересовался:

— Кого это ты ненавидишь?

— Ну как там ее?.. Гемер-ханум, что ли…

— Что это так? Ведь вы же одно время были как сестры. — Кафар узнал толстую заказчицу. Теперь она стала еще полнее и шла, с трудом передвигая ноги.

— А ты что, не помнишь разве, как она перестала ходить ко мне? Не понравилось, видишь ли, как я шью, нашла себе другую портниху.

Гемер-ханум вошла в двери дома, что стоял справа от них. У въезда в тупик виднелась новая «Волга» молочного цвета. Из машины вышел молодой парень, с трудом волоча за собой тяжелую корзину, скособочась, скрылся в тех же дверях, что и толстуха.

— Наверно, тут ее новая портниха живет. — Может быть, — видно было, что Фарида расстроена. — А что, если она сама здесь живет? Постой, постой, кажется, эта дрянь говорила, что как раз в Ичери шехер живет…

«Это просто несчастье, если она здесь живет, — подумалось Кафару. — Слава богу еще, Фарида с ней в ссоре, а то бы ее из дома нельзя было выжить».

— Ну ничего, сегодня же я все выясню!

И Фарида действительно выяснила все в тот же день. Вечером она показывала Кафару на дома и объясняла ему: «В первом доме слева живет семья рабочего. Муж на Нефтяных Камнях вкалывает, жена тоже вкалывала, теперь по болезни на пенсию вышла. У нее, у несчастной, уже дважды инфаркт был. В следующем доме живет Гамида-муаллима, вдова. У нее есть дочь, которая отсюда переехала к мужу и живет теперь в микрорайоне. А в доме справа как раз эта дрянь живет, представляешь? Оказывается, у нее муж ученый. Какой-то, что ли, академик. Я ведь тогда и не спрашивала, кто ее муж…»

— Да? Узнать бы, какая у него специальность…

— Бог его знает, какая у этого академика специальность. А тебе-то зачем?

Кафар ничего не ответил ей, но подумал, что если бы этот академик был филологом — может, и ему помог бы… Как между добрыми соседями водится..

Но вспомнив, чему учила Гемер-ханум Фариду, он весь передернулся от гадливости. «Да пропади они пропадом, больно мне нужна помощь таких вот!..» Чтобы не думать больше о Гемер-ханум и ее муже, Кафар пошутил:

— Ну ты и молодец! С такими талантами тебе не на швейной фабрике, а в уголовном розыске работать.

— А что… могла бы и в уголовном розыске, — серьезно ответила Фарида. — Клянусь жизнью Балаги, через месяц бы подноготную всех, кто в этом городе живет, знала!

Кафар заглянул к детям. Махмуд и Чимназ разбирали свои вещи, делили территорию: это твое место, это мое, нет, чур, здесь я сидеть буду… Кафар решил, что пришла пора и ему последовать их примеру. Он начал распаковывать свои книги, аккуратно уложенные в картонные коробки.

И вдруг на улице что-то оглушительно загрохотало. Фарида вздрогнула испуганно, и тут загрохотало еще, потом еще. В небе над морем вспыхнули бесчисленные разноцветные огни. Махмуд и Чимназ подбежали к окну, закричали в восторге:

— Ур-ра-аа!

Кафар тоже подошел к окну, к детям.

— Салют, — вздохнул ен, вспомнив о старой Соне. — Ведь сегодня праздник, День Победы.

Все взлетали и взлетали над морем яркие звезды салюта.

Чимназ, зачарованная этим зрелищем, сказала грустно:

— Эх, если бы мы сейчас были на набережной… Наконец салют кончился. Только изредка еще вспыхивали то тут, то там блестки последних ракет. Фарида прикрикнула на детей:

— А ну, хватит лоботрясничать! Идите занимайтесь своим делом! Вы теперь этих салютов столько еще насмотритесь, раз около самого моря живем. Теперь, когда захотим, тогда и выйдем, погуляем по бульвару. А то я даже забыла, когда в последний раз на бульваре-то была…

Умолкли залпы пушек, с ними погасла последняя гроздь салюта, и сразу вдруг повсюду наступила тишина…

Третьим событием было то, что архив, где работал Кафар, перевели в новое пятиэтажное здание. И вообще, как считала Фарида, Кафару понемногу начало везти.

Четвертое событие было для Кафара связано с неприятностями. Сейчас он не мог понять, как терпел такое долгое время, почему не решился раньше? А как решишься? Как перечеркнешь почти пятилетние мучения? Но теперь решение его было твердым и бесповоротным: ноги его больше не будет в доме у его научного руководителя, у этого гнусного Кестебека,[6] довольно! Хватит, и так он пять лет на него работал, как мальчишка, ждал его благодеяний!

А ведь он бы, наверно, и дольше терпел, если бы не вся эта история на даче…

Этот самый Кестебек — так называл про себя Кафар своего научного руководителя Муртуза Набиева — сказал ему: «Я прочитал вторую главу, приезжай в воскресенье на дачу, там и поговорим».

Кафар уже обещал Фариде и ребятам пойти с ними в воскресенье в кинотеатр «Араз», где шел новый индийский фильм. Пришлось объясняться с Фаридой, растолковывать ей, в чем дело. И вот вместо кино он в воскресенье с утра отправился за город. Кафар вез с собой арбуз, дыню, и груз этот по жаре оттянул ему все руки. Дача Кестебека была в Нов-ханах, рядом с Желтой скалой — далеко от дороги. Наконец он добрался до места, увидел Кестебека с сыном и дочкой — все трое в шортах пили чай под навесом, похожим на гриб. Он поспешил вручить арбуз и дыню жене Кестебека, единственной из всей семьи одетой прилично.

Под грибком стоял круглый стол на одной ножке, вокруг стола была устроена скамейка, на которой и восседал Кестебек с детьми, а Кафар так и остался стоять рядом. Он изредка поглядывал на дочку Кестебека. Она была такая же полная, как и отец, низкорослая, и такая же смуглая, почти черная. «Интересно, женится кто-нибудь на ней?» — машинально подумал Кафар. Девушка тоже исподтишка разглядывала его. Встречаясь с ней взглядом, Кафар каждый раз краснел, и это доставляло дочке Кестебека удовольствие. Иногда она нарочно наклонялась, и тогда в вырезе ее чрезмерно открытой майки с надписью «АББА» чуть ли не полностью открывалась грудь. Кафар так и стоял бы на ногах, если бы девушка наконец не сказала ему:

— Может, вы все-таки присядете, Кафар-муаллим?

— Да-да, садись, садись. — Можно было подумать, что Кестебек только сейчас увидел Кафара. — Такая жара, что при моей комплекции, — он показал на свой волосатый, свисающий чуть ли не до колен живот, — никак не могу остынуть. Все внутри так и горит, честное слово. Сходи, ради бога, Кафар, принеси из холодильника пару банок пива. Ты ведь знаешь, где у нас холодильник?

Уж кто-кто, а Кафар то отлично знал, где что на этой даче находится. Вот, к примеру, гараж — он помнил каждый его камешек, потому что каждый камешек перетащил собственными руками. Сейчас ворота гаража были распахнуты, в них виднелись «Жигули» шестой модели.

Кафар с трудом разыскал то, за чем его послали — он впервые видел пиво в банках. Поэтому, когда Кестебек сказал: «Открой, налей в стаканы», он остановился в замешательстве.

— Ты что? Не знаешь, как открывать? Э… вот видишь? — Кестебек взялся за маленький язычок, торчащий из крышки банки. — Вот смотри: берешь за эту штуку, тянешь… Оп, и готово! — Пиво брызнуло из маленького отверстия, Кестебек разлил его в три стакана. — А ты что, разве не пьешь? Сходи принеси стакан и для себя.

Кафар снова поднялся, но дочка Кестебека остановила его.

— Пожалуйста, Кафар-муаллим, — сказала она, протягивая ему свой стакан. — Я не очень пиво люблю, мне больше шампанское нравится. Я уже положила в морозилку, чтобы остудить.

Кафар глотнул пива.

— Ну, как? — поинтересовался Кестебек. — Хорошее, — вежливо сказал Кафар.

— Не просто хорошее, а великолепное! — Кестебек почмокал губами. Великолепное!.. О-ха-ай, вот теперь немного прохладнее стало. Это мне отец одного из аспирантов прислал. Спасибо ему — знает, что я обожаю финское пиво, и всегда мне его присылает. Прекрасный, культурный человек. Заведующий базой. Он, бывает, и чешское присылает и немецкое… Тоже хорошо, но финского пива никакое другое не заменит… Вот в этом-то и вся прелесть дачи: сидишь себе в тенечке, потягиваешь пивко. А если у тебя к тому же и приятный гость, — от этого жизнь еще прекрасней делается.

Кафар приходил в себя от жары, от дороги и думал о том, как было бы замечательно, если б и у него была дача, и он сидел бы вот так же со своими детьми, отдыхал бы в тенечке… А Махмуд и Чимназ валялись бы на чистом теплом песке, загорали, бегали к морю купаться, прыгали бы у воды, как вон те дети…

Кафар мечтал об этом всякий раз, как приезжал сюда.

От дачи Кестебека до моря было метров триста — четыреста — вон он и пляж, там как всегда полно народа, тесно выстроились в ряд вдоль всего берега машины. Чуть поодаль несколько парней и девушек гоняли мяч ногами. Над морем взлетал другой мяч, побольше — это дети играли в воде в волейбол. Радостные крики девушек доносились даже сюда. Над головами людей то стаями, то по одной пролетали чайки… Кое-где на берегу виднелись палатки…