Океан. Выпуск тринадцатый - Борис Лавренев

— Что как быть? О чем ты?

— Идем, — сказала она. — Скоро отлив. Мы должны быть на холме Риггинг во время отлива. А вот и мой участок! Пойдем вниз.

Мы спустились с дюны на песок пляжа. Вдоль дюн виднелись конские следы. В некоторых местах волны захлестывали на берег так далеко, что смыли следы. И казалось, что лошадь то скакала по сырому песку, то вдруг взлетала, как мифический крылатый конь, и летела вдоль дюн, взмахивая большими, широкими крыльями.

— Это был утренний объезд.

— Поиски морских сокровищ после шторма? — спросил я.

— Нет. Просто раз в сутки делается со станций объезд острова. Так положено: мало ли что. Вдруг людей выбросит? А сокровища? Летние штормы обычно ничего не приносят. Как говорил отец Фернандо — летом волна бежит по самой поверхности океана. А вот осенью, зимой и весной поднимается из глубин. И загребает все, что там оказывается. Понимаешь? И несет, несет к берегу.

Куры и петух все тем же плотным отрядом топали позади нас. Порой Петька останавливался и с утробным довольным коканьем показывал курам небольшую, но приятную находку. Рыбку, оглушенную прибоем и выброшенную на берег, маленького пупырчатого осьминога или раковинку. И куры, толкаясь и вскудахтывая, расклевывали раковину, а потом, по команде петуха, устремлялись за нами следом.

Круг спасательный с надписью «Эстаралла. Гавана», сломанное весло. Пустая канистра из-под бензина, чей-то ботинок. Продранная на ладони перчатка. А вот — большущая треска. Петька ее заметил еще издали и припустил во весь дух, обогнал нас и, подзывая замешкавшихся кур, запрыгал возле рыбины, захлопал крыльями: «Сюда, сюда! Глядите, что я нашел!..» Черным смерчем пронеслись куры. Рика засмеялась, схватила меня за руку, и мы тоже побежали, этим своим бегом несколько озадачив петуха. Вначале он рванулся за нами, но куры и не подумали следовать за ним — плотно обступив рыбину, они потрошили ее. Петух подпрыгнул, захлопал крыльями, он возмущенно что-то выкрикивал на своем петушином языке.

— Он кричит: «Куры, как вам не стыдно! Мы же собирались совершить интереснейшее путешествие. А вы-то, вы?! Вам бы лишь свои желудки набить! Мне стыдно за вас», — на бегу сочинил я.

Рика засмеялась, задумалась.

— Ты все-таки смешно выдумываешь. Если бы ты был моим настоящим отцом…

— Если бы я был твоим отцом… — пробормотал я и вздохнул.

Мы пошли шагом. Говорить было трудно, волны заглушали голоса. И мы шли молча и посматривали во все стороны: а что же еще выкинул океан? Вот вся запутавшаяся в громадный зеленый ком валяется рыбацкая сеть. Оглядев ее, Рика сказала, что это очень хорошая сеть. Ею можно огородить маленький огород с картофелем, а то куры вечно пробираются на него и разрывают посадки. А потом мы обнаружили несколько металлических, похожих на громадные бусины кухтылей-поплавков. Откровенно говоря, мне очень хотелось увидеть на песке древнюю книгу или окованный медью бочонок. С вином. Я бы привез его на «Сириус», мы бы сели в кают-компании: мой сиплоголосый капитан, вечно пахнущий машинным маслом стармех, и наш юный штурман Шурик, и…

— Вот и холм Риггинг. Поднимаемся.

И тут я выковырнул из песка черный толстый сучок. Обломок сгоревшей коряжки, что ли? Наклонился: трубка. Поднял ее — тяжелую, будто вырезанную из железного дерева, сырую, пахнущую не табаком, а океаном. Отряхнул от песка и, достав платок, вытер, потом выбил песок из несколько прогорелого жерла. Рика стояла рядом и, приподнимаясь на носки, заглядывала мне в руки. Колечко, потемневшее у основания чубука. Я потер его платком, и колечко слегка посветлело. Надпись какая-то. Потер еще сильнее и прочитал: «Мэри Энн» — было вырезано на колечке.

— Странно. Мэри Энн курила эту трубку? — сказал я Рике.

— «Мэри Энн» — назывался корабль. Он погиб в 1852 году. И отмечен на карте спасательной станции. Пошли?

Стиснув трубку зубами, ощущая ее сырую горьковатость, я стал подниматься следом за девочкой по крутому откосу холма Риггинг.

— Подожди. Дай мне твой носовой платок. — Рика потянула меня, заставляя опуститься на колени. — Сейчас я завяжу тебе глаза и поведу за собой. А потом ты что-то увидишь. А пока — не подглядывай.

Она плотно завязала мне глаза, проверила, не могу ли я что-либо подсмотреть через щелочки, но я и не желал этого, взяла за руку и повела.

Глухой, равномерный рокот доносился со стороны океана. Шуршал и поскрипывал песок под ногами. Порой мы пересекали участки, покрытые травой, и трава путалась в ногах, хлестала по коленям.

Все круче, круче подъем. Я слышал напряженное дыхание девочки и вскрики чаек, пролетающих над нашими головами, и заливистое стрекотание кузнечиков — порой они выскакивали из травы и ударялись то в руку, то в бок, и веселое попискивание каких-то небольших островных птиц. Когда я поворачивал лицо в сторону океана, то улавливал его влажное, пахнущее остро и тревожно дыхание, а когда поворачивался в сторону долины, которая, по моим представлениям, находилась слева от меня, по другую сторону холма Риггинг, то ощущал густой, сочный запах разогретой солнцем травы и едва уловимый пряный запах диких цветов.

— Еще немножко. Еще… — время от времени говорила Рика. — И сейчас будет такое! Ого, какое сейчас будет…

— Ты плутовка. Куда ты меня ведешь, Вика-Рика-Катрин?

— А вот сейчас! А вот сейчас! Ага, вот мы почти и пришли… Еще десять шагов. Мы уже на вершине! Стой! Пригнись, я развяжу платок. Не открывай глаза пока, не открывай. Ну, а теперь — открывай!

— Что же я сейчас увижу? — сказал я и открыл глаза. И невольно воскликнул: — А, ч-черт… вот это да!

Передо мной стояла обнаженная женщина. Вернее — не стояла, а как бы летела или тянулась длинными, тонкими руками к океану. Деревянная женщина-великанша, фигура величиной примерно в два человеческих роста. У нее было грубое, резко очерченное, с крупными чертами лицо. Нос с горбинкой, выпуклые губы, громадные, немного скошенные к вискам, будто сощурившиеся от ветра, дующего с океана, очень выразительные глаза. Небольшие груди, как форштевень судна, рассекали потоки воздуха, а тело было изящным, с тонкими бедрами, переходящими в рыбий хвост. За спиной женщины вздыбливались деревянные попорченные червем-древоточцем волосы. И все тело-деревянной женщины было пробито черными отверстиями, будто кто-то расстреливал это гибкое и могучее тело из винтовок.

Я сел на песок. Рика опустилась рядом. Достав пачку с сигаретами, я распотрошил две и набил ими трубку. Щелкнула зажигалка. Я почмокал губами, распаляя трубку, и почувствовал, как в мои легкие вошел воздух из трубки, воздух горький и соленый. Я будто ощутил дыхание морских глубин. А потом пошел теплый дым… Какая женщина!.. Трубка!.. Кто и когда дымил этой трубкой в последний раз? Капитан гибнущего корабля? Все уже покинули судно, лишь он один оставался в полуразрушенной ходовой рубке, все еще пытался удержать на курсе тонущий корабль. И стискивал, сжимал зубами трубку… Как все странно. И эта девочка… И эта женщина…