Океан. Выпуск тринадцатый - Борис Лавренев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Завтракали втроем. И Бен, и Грегори, и отец Фернандо отправились в объезд острова, а второй радист спал после ночной вахты.
В просторной кухне золотисто сияли свежевымытые полы, на полках стояла разная утварь, висели медные, начищенные до жаркого блеска кастрюли и кастрюльки. В большой печи гудел огонь. Было жарко. Рика распахнула окно и дверь. Тугой теплый и пахнущий морскими водорослями и сеном воздух прокатывался по кухне. В окно был виден все еще неспокойный океан, чайки, сидящие на берегу, а в открытую дверь — золотисто-желтые холмы, зеленая трава на их склонах. Лошадь и жеребенок стояли на склоне, и ветер красиво шевелил золотистую гриву лошади. А у порога кухни толпились с десяток маленьких черных кур во главе с крупным огненно-красным петухом.
Ели жареную треску с вареной картошкой.
— Чего выпустила птиц из курятника? — спросил толстяк Джо, прямо рукой вытаскивая из сковороды самый большой кусище рыбы.
— А пускай погуляют, — сказала Рика и прикрикнула на Джо: — Опять в сковородку с руками? Вот же вилка.
— Прости, девочка, — пробормотал Джо и облизал пальцы.
— Отец Джо! — Рика строго свела брови. — Вот же салфетка.
— Да-да, милая. — Джо схватил салфетку, вытер губы и потом трубно сморкнулся в нее и, видя, как Рика уставилась ему в лицо, поспешно спросил: — Тебе нужно в чем-нибудь помочь?
— Когда я тебя приучу умению вести себя за столом? — сердито сказала Рика. — В приличную компанию тебя не пустишь… И вот: откуда у тебя новая дыра?!
Толстяк Джо скосил глаза. Сидел он за столом в одной тельняшке. На боку зияла дыра. И в этой дыре матово светилась кожа, на которой виднелась четкая синяя татуировка. Чья-то хорошенькая головка с большими синими глазами выглядывала из дыры…
— Натягивал, а ткань: тр-рр-ыы! — сказал Джо. — Рика! Что с тобой? Я никогда не видел тебя такой злой.
— Надоели вы мне все, — сказала Рика и швырнула вилку. — Вы все как дети! Все на вас рвется, трещит: тр-ры! Пачкаетесь, как поросята, что ни день, то стирка. Что ни день, то гора белья. А простыни?! — Она повернулась ко мне, в глазах ее стояли слезы. — Стираю-стираю, глажу-глажу… Постелю, а он… — Рика ткнула в сторону Джо пальцем, — бух в постель в одежде. В сырой! В грязной!
Покраснев, с великим смущением на лице толстяк, зацепившись за угол и чуть не опрокинув стол, вылез из-за стола и подошел к Рике. Попытался ее обнять, но она оттолкнула его:
— Отойди! Ненавижу! Ну погляди, погляди на себя…
Толстяк Джо оглядел себя. Смущенно улыбаясь, развел руками.
— Ничего не видишь, да? А ширинку кто будет застегивать, кто?
— Пуговички потерялись… — пробормотал Джо, стыдливо прикрываясь ладонями. — Я ее булавкой, а она…
— «По-отерялись… Бу-улавкой»! У нас что, на острове есть магазин? Я что, могу пойти и купить пуговичку? Вот пришью тебе сегодня пуговицы! Медные. С пушками! Снимай брюки…
— Но, милая моя…
— Снимай, снимай… некогда мне. Сейчас я уйду с доком на свой участок. — Рика поднялась из-за стола, поспешно стала убирать посуду. Глаза ее сверкали от ярости. Она швырялась тарелками и вилками. Остановилась. Выкрикнула: — Ну, быстрее же! Мне еще гладить, шить, штопать. Мне еще кормить кур и лошадей и мыть два дома. Мне еще поливать картошку, полоть ягоды, мне еще…
— Я все сделаю, я помогу.. — Толстяк Джо грузно прыгал на одной ноге, пытаясь выпутать вторую из штанины.
Снял наконец-то. Схватив брюки, Рика ушла в дом. А мы с Джо убрали все, я протер стол тряпкой и подмел. Джо топтался рядом, помогал, но как-то все у него плохо получалось. Вилки падали на пол, веником он шаркал с такой яростью, что мусор улетал к противоположной стене кухни. Отобрав у него веник, я сказал:
— Иди-ка покури…
— Пойду-ка, — согласился Джо. А потом воскликнул: — А! Пойдем-ка мы с тобой поиграем на трубе! Пока она там пришивает…
— Вот и порядок в кухне. На какой еще трубе?
— О, у меня самая большая в мире духовая труба, — сказал толстяк Джо и, схватив меня за рукав, потянул к двери. — Когда я играю, то говорят: звуки слышны в Канаде. А до Канады — более двухсот миль. — Лицо у Джо сияло. — Не веришь? А вот пойдем-ка, пойдем.
— Так без брюк и пойдешь? И куда идти-то?
— А какая разница: в брюках или без? Куда идти? Да во-он на эту дюну. Там у меня кресло стоит.
Трусы у толстяка Джо были сшиты из старой тельняшки. Весь полосатый, как тигр, в громадных ботинках на босу ногу, с сигарой, которую он уже успел закурить, Джо заспешил к маленькому сарайчику, примыкавшему к дому. Распахнул дверь. Я заглянул и увидел нечто громадное, медное, ярко сверкающее, как бы возлежащее на старой деревянной кровати. Что-то бормоча — по тону голоса я понял: нежное и доброе, — Джо вошел в сарайчик, наклонился и, слегка закряхтев, ухватился, поднял и понес, как ребенка, невероятных размеров трубищу.
В жизни я такой не видел. Когда, закрывая дверь, Джо поставил трубу на землю, ее жерлообразный раструб был еще на полметра выше его головы. Улыбнувшись мне — какая великанша, какая красавица! — Джо нежно обтер сияющее тело трубы рукавом тельняшки, обнял, прижался толстым лицом к металлу. А потом, слегка побагровев, подхватил трубу и зашагал в сторону дюны.
Откос был крутой, осыпающийся. Толстяк шумно дышал, по его лицу и медно-красной шее лился пот, а воздух, нагретый телом, слегка дрожал и колебался над ним, и я подумал о том, что небольшой планер мог бы сейчас кружить и парить в теплых воздушных потоках, согретых громадным горячим телом Джо.
Но вот и вершина. Свежий ветер, сильный тут, над дюной, овеял наши лица. Лежала внизу зеленая долина, чуть дальше виднелась свинцовая пластина озера, еще дальше — дюны, и среди них — одна, самая высокая, золотисто-белая, а позади нас и там, впереди, за дюнами, простирался синий-пресиний, кое-где расчерченный белыми лентами пены океан. А в долине паслись лошади. Вправо от нас — один косяк, влево — другой. Жеребята носились друг за дружкой, выпрыгивали из высокой травы, брыкались, валялись на берегу озера.
Мы прошли еще с десяток шагов, и с облегченным вздохом Джо опустился в промятое кресло. Оно стояло прямо на песке, и ножки увязли до самого сиденья. Придерживая трубу одной рукой, Джо ухватился за спинку кресла и, рванув, выдернул его из песка. Сел. Поставил трубу на колени. Уперся в мундштук толстыми губами и, зажмурившись, вдул воздух в гигантский медный механизм. И труба оглушительно рявкнула. Лошади в долине подняли головы, прислушались.
Я опустился на траву. Могучие, рокочущие звуки поплыли над островом. Что играл Джо, какую мелодию — понять было невозможно. Закрыв глаза, раздувая толстые, лоснящиеся от пота щеки, он дул и дул и перебирал толстыми, короткими пальцами. Нет, подобного концерта мне слышать еще не приходилось… Я поднял глаза выше раструба, и мне показалось, что увидел, как поток воздуха стремительно выплескивается из трубы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});