Маньчжурская принцесса - Жюльетта Бенцони

Она вдруг умолкла, поняв, что мечтает вслух, и устремила на свою собеседницу томный взгляд:

– Извините меня! Никогда не следует заглядывать в прошлое и умиляться прекрасными видениями молодости. В моем случае это даже смешно!

– Почему? – серьезно спросила Орхидея.– День встречи с любовью не забывается никогда. И вы ее встретили?

– Да... Он был англичанин и из знатной семьи. Богатый, конечно. Но увлекавшийся живописью. Часто приезжал к нам на Средиземное море и жил здесь подолгу, чтобы запечатлеть прекрасный свет. Я не буду его описывать: Эдуард был его живой портрет. С той лишь разницей, что Джон не отличался крепким здоровьем.

В тот вечер мы танцевали только с ним. И сразу же он попросил разрешения написать мой портрет. Тогда я была красива, а он умел красиво об этом говорить! Однако молодая девушка из хорошего общества не может так просто прийти в мастерскую художника. Но у меня была гувернантка англичанка, которую Джон без труда сделал своей союзницей. Во время сеансов позирования она уходила в сад читать газеты и пить вкусный чай, который ей подавал слуга моего друга. Однажды случилось то, что должно было случиться. Зачем было сопротивляться любви, пожиравшей нас. Джон клялся, что женится на мне... Говоря это, он сильно кашлял, так как состояние его здоровья внезапно ухудшилось. Причем до такой степени, что пришлось сообщить об этом семье. Мать его приехала за ним. Они были очень похожи, внешне по крайней мере. И она мне наобещала многое... Он скоро вернется, и мы сможем жениться... Словом, все, что могло успокоить рыдания отчаявшейся девочки.

Еще больше я пришла в отчаяние, когда поняла свое состояние. Я немедленно написала Джону и в ответ получила сообщение о его смерти вместе с моим разорванным письмом. И вот в этот момент я и бросилась к Аделаиде с просьбой скрыть мою вину от родителей, которые в этом случае, я уверена, были бы беспощадны. С другой стороны, мне хотелось, чтобы ребенок жил, поскольку это было единственным, что оставалось мне от Джона вместе с неоконченным портретом. Я и не представляла себе, что все сложится так удачно. В ответ на мои признания кузина рассказала мне о действительном положении с ее замужеством. По ее словам, ей любой ценой надо было иметь ребенка, и я ей его принесла... Она без труда убедила меня согласиться на ее план, который тут же придумала: под предлогом утешить ее в связи с отъездом мужа, она добилась у моих родителей разрешения сопровождать ее вместе с моей гувернанткой и ее преданной горничной в Швейцарию, где хотела снять дом в жаркое время года и жить на свежем воздухе, более животворном, чем в Провансе. Вместе с ней мы уехали в Лозанну, и там родился Эдуард, в имении Вевей, которое можно было увидеть лишь со стороны Женевского озера.

Если бы я сказала вам, что мне было легко расставаться с ним, вы бы не поверили. Этого светловолосого младенца, так похожего на Джона, мне пришлось оставить Аделаиде, взять его своими руками и отдать ей. Однако я испытывала облегчение, чувствуя себя спасенной, и утешалась мыслью, что смогу часто видеть сына и играть роль его тетки. Я не учитывала огромную ревность Аделаиды. Анри был счастлив и горд, узнав о рождении сына, и это сблизило их. В это время ему предстояло занять более высокую должность в Биаррице, и на этот раз он взял с собой жену и сына.

Тем не менее это удаление от меня не удовлетворило Аделаиду. Она хотела выбросить меня из своей жизни и придумала, что я чрезмерно кокетничаю с ее мужем, хотя я испытывала к нему лишь дружеские чувства. Впрочем, взаимные! Но с этих пор невозможно было убедить Аделаиду изменить свое отношение. Возникла ссора. Ссора навсегда...

Год спустя я вышла замуж за капитана Лекура и уехала с ним в Камбоджу. Я надеялась, что рождение второго ребенка умерит мою боль и сожаление, но небо больше не послало мне дитя. То ли я стала бесплодна, то ли это была вина мужа, но такие вопросы не задают в нашем обществе.

– Ваша семья не пыталась помирить вас с ней?

– Нет. Моя мать никогда не любила Аделаиду, и я думаю, что в глубине души она была довольна тем, что я избежала ее влияния. Сестра ее, мать моей кузины, к тому же только что умерла, так что не было больше причины поддерживать связи. Тем более, что моя семья была возмущена обвинениями, возводимыми против меня. Шли годы. Сейчас я вдова и не знаю, на что употребить свое время. Конечно, я сделала все возможное, чтобы быть в курсе всего того, что касалось Эдуарда. Мне это стоило большого труда... и немного денег. Я дрожала за его судьбу, когда узнала, что он в Пекине во время этой ужасной осады. Позднее я узнала о вашей женитьбе, что, впрочем, было мне приятно.– Как вы можете это говорить? Наша женитьба никогда никому, кроме меня и Эдуарда, не была приятна.

Генеральша разразилась вдруг молодым и веселым смехом.

– Я была от этого в восторге. Я была совершенно уверена, что Аделаиду это приведет в бешенство... Итак, мне кажется, я рассказала вам все. Теперь расскажите мне, как умер мой сын, – добавила она серьезно.

У Орхидеи не было причин о чем-либо умалчивать. Она постаралась все объяснить как можно яснее, начиная от телеграммы из Ниццы, отзывающей его к постели матери, до обвинений, возведенных на нее слугами, не забыв и о письме, отправленном сразу же после отъезда Эдуарда. Агата слушала ее, не прерывая. Она села напротив молодой женщины и в течение всего повествования не сводила глаз с усталого лица этой странной невестки, которую только что обрела. Но волнение охватило ее, когда Орхидея, окончив рассказ, встала, подошла к ней и, сложив руки на груди, трижды поклонилась, отдавая этим официально долг невестки по отношению к матери супруга в соответствии с обычаем ее народа. Неожиданное появление Ромуальда растопило комок, подступивший к горлу старой дамы. И она воскликнула несколько громко:

– Что с вами, почему беспокоите нас, друг мой? Мне кажется, я не звала!

– Пусть мадам простит меня, но мне показалось, что она не услышала звонка к завтраку...

– Вы звонили?

– Дважды. И так как мадам не пришла, я решил зайти и предупредить сам. Мадам известно, как Корали переживает, когда готовит суфле из сыра и слоеные пончики.

– Вы были совершенно правы, и я приношу вам свои извинения, Ромуальд. Сколько приборов вы накрыли на стол?

– Три, мадам. Мне казалось, что это правильное количество.

Генеральша лишь улыбнулась. Она знала, что хороший дворецкий всегда немножко шпион. Ее старый Ромуальд прекрасно умел подслушивать под дверью, без малейшего злорадства и с самыми чистыми мыслями, лишь для того, чтобы как можно лучше согласовать свое поведение с событиями внутри дома.

Мадам Лекур встала, подошла к Орхидее, взяла ее руку в свою и сказала с доброй улыбкой: