Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер

руках. Видел безжизненные лица его жертв. Это бывали дети. Когда-то дружная семья. Молодые красивые девушки. Можешь вообразить, как часто я боролся с соблазном причинить ублюдку хотя бы толику боли, что он принес?

Элейн было тяжело слышать это, сердце рвалось на части от того, как несправедливо был устроен мир.

– Я вижу твой взгляд, Элейн, – продолжил он. – Неодобрительный. Полный вызова. Ты думаешь, что я слаб, что прячусь от суровой реальности, пока ты занята возмездием?

Как точно он описал ее чувства! Не желая отвечать, она посмотрела в сторону.

– Поверь, не убить порой может быть куда сложнее. Сдержать гнев, усмирить ярость, поступить по совести. Отдать преступника в руки правосудия вместо того, чтобы заниматься им самостоятельно.

– Я поняла, – пробормотала Элейн.

Между ними повисла долгая, вязкая тишина.

– Мы готовы помогать тебе, – сказала наконец госпожа Торэм. – Но не требуй от нас больше, чем мы готовы дать. Ох, Янина! – Она помахала веером, привлекая внимание какой-то знакомой, и поспешила к той навстречу.

Элейн и Оддин остались одни. Он спросил, что она намеревалась делать теперь, когда все внимание было приковано к Магистру Света. Элейн считала, что это должно стать его защитой. Будет крайне подозрительно, если Магистр умрет теперь, когда от него зависит судьба мормэра. Но по взгляду Оддина поняла: он не разделял ее уверенности.

Вскоре всех гостей пригласили в большой зал, где находилась королевская семья. Под торжественную мелодию слуги распахнули бархатный занавес в дальней части помещения, и за ним обнаружилась оранжерея со множеством диковинных растений. За элегантной кушеткой журчал небольшой фонтан. Через большие окна с частым переплетом гости смогли наблюдать за пиротехническим представлением.

Потом все разбрелись по разным комнатам, Болтайн вернулся к трону. Танцующие заняли паркет. Объявили кадриль, и Элейн увидела, что племянница короля вышла в центр в сопровождении Ковина. Кадриль – подвижный танец со сменой партнеров, отличный выбор, чтобы продемонстрировать интерес, но не делать романтические намерения слишком явными.

– Пойдем, – она схватила Оддина за руку и вывела к танцующим.

– Наоборот, – попытался он возразить, – мы неправильно встали. Ты должна быть с этой, женской, стороны…

Но музыка заиграла, все начали двигаться, и было поздно что-либо предпринимать. Первые движения: Элейн внимательно следила за другими, чтобы повторять. Когда-то мама учила ее танцевать кадриль, но это было давно.

Произошла смена партнеров. Дама, с которой Элейн оказалась в паре, смотрела на нее со смесью изумления и растерянности. Оддин и доставшийся ему молодой человек довольно комично танцевали вполсилы, будто бы кто-то держал их за невидимые ниточки, вынуждая двигаться против воли.

– Элейн, мы должны поменяться. – Оддин попытался перетащить ее на другую сторону, но она отпихнула его руки.

Новая смена партнеров смутила следующую пару.

– Элейн! – прорычал Оддин, когда они вновь очутились рядом.

Но цель была близка. Следующая смена партнеров – и она наконец оказалась в паре с принцессой.

– Ковин убил свою первую жену, – выпалила Элейн, едва они чуть сблизились с племянницей короля.

Глаза той расширились, губы испуганно распахнулись. Назад, вперед, они снова оказались рядом, и Элейн добавила:

– Он жестокий тиран, я должна была предупредить.

Это все, на что хватило времени. Элейн не видела, что делали в это время братья Торэмы, возможно, стояли на месте, прожигая друг друга взглядом, но вот следующим движением она шагнула по диагонали, навстречу Ковину. Он протянул руку и с силой сжал ее ладонь. Она вцепилась ногтями в подушечки его указательного и среднего пальцев, вложив в это движение все, что накопилось в душе. Он скривился, глаза недобро сверкнули.

Танец продолжался, Элейн наконец поменялась с Оддином местами, и они завершили кадриль как положено. Возможно, она немного путалась в движениях и была не так изящна, как другие дамы, но это мало волновало ее.

Уходя с паркета, она внимательно посмотрела на принцессу. Та провожала Элейн испуганным взглядом.

– Теперь я готова ехать домой, – выдохнула Элейн, подходя к потягивающей пунш госпоже Торэм.

Та хмыкнула.

– Мы должны оставаться здесь по меньшей мере час, чтобы не прослыть грубиянами и не вызвать лишних сплетен, – сообщила она.

Элейн тихонько застонала.

А затем ее взгляд упал на Донуна. Присутствие на балу вновь обретало смысл.

Они постоянно оказывались в чьей-то компании: к ним подходили, они подходили. Госпожа Торэм была знакома едва ли не со всеми гостями, и с каждым ей было что обсудить. Оддин время от времени оставлял их, чтобы потанцевать с очередной девицей, а затем возвращался и молча стоял за спиной Элейн, будто опасался, что кто-то планирует напасть на нее сзади.

Ковин к ним не подходил и даже не смотрел в их сторону, но Элейн была уверена: он планировал убить их всех, когда праздник будет позади.

Наконец они вновь оказались лишь втроем, и Элейн торопливо спросила у госпожи Торэм:

– Что вы можете рассказать про Донуна?

Та распрямила плечи, бросив взгляд на компанию у камина, – там наместник Мидленда что-то громко обсуждал с другими гостями.

– Что про него говорить, дорогая? Если мужчина сумел построить себе такую карьеру в политике, хорошего о нем можно сказать мало. А плохого никто никогда не узнает, уж он об этом позаботится.

– Но вы знаете, – возразила Элейн настойчиво.

Госпожа Торэм утомленно вздохнула:

– Я знаю. Но толку тебе с того никакого. Если только не хочется прилюдно поворошить чужое грязное белье, чтобы на неделю-другую стать объектом сплетен.

С этими словами она оставила сына и Элейн.

– А с Донуном я тебе помогу, – сообщил вдруг Оддин хмуро.

На ее удивленный взгляд дернул плечом и пояснил:

– Он мать обидел.

Элейн решила, что Оддин ничего не понял, а он просто не подал вида. Зло сжав кулак, он продолжил:

– Помню, как он часто приходил к нам в дом после смерти отца. Я думал, он помогал.

– А как же «иногда сложнее не убить» и та речь про самосуд? – уточнила Элейн с легкой насмешкой.

– Я не собираюсь никого убивать, – покачал он головой. – Но на житейскую месть имею право: он причинил зло моей матери и ответит за это. Донун мне не родня, и я ему ничем не обязан.

– Значит, все-таки ты не такой праведник, как я думала.

– Я никогда не говорил, что безгрешен. Не нужно приписывать мне слова, которых я не произносил, а затем попрекать ими.

Элейн замолчала. Спорить с этим чрезмерно правильным человеком было невыносимо. Он побеждал одним только нравоучительным, добродетельным тоном.

Вместо того чтобы и дальше рассуждать о том, кто из них имел право на месть, она предложила составить план. Обсуждение судьбы Донуна увлекло Элейн. Она не была уверена, что сможет воплотить все из