Берегись ястреба. На острие меча - Андрэ Нортон

Глава одиннадцатая

Укрываясь за деревьями, они ехали медленно, очень медленно, и сокол присматривал за отрядом впереди. А те всадники продолжали выставлять себя напоказ, как будто им нечего опасаться и впереди их ждёт определённая цель.

Из своих полётов сокол принёс двух небольших зайцев, худых в это время года, но всё же это была пища. Мясо пришлось есть сырым, срезать полосками и тщательно прожёвывать. Тирта, давно привыкшая не привередничать в пути, с благодарностью приняла еду, хотя желудок её и сопротивлялся.

На ночь они остановились на увитом вьющимися растениями карнизе, который круто спускался к земле. Впереди уже виднелся лес на востоке, тёмный и угрожающий; даже на таком удалении было видно, какой он густой, деревья стояли сплошной стеной. Отряд впереди и не пытался углубиться в лес, лишь немного изменил направление пути и устроился на ночь на самой опушке. Лагерь свой отряд не скрывал, там разожгли большой костёр.

В последний раз поднявшись в темнеющее небо, сокол устремился к костру. Потом птица вернулась с сообщением. Фальконер выслушал. Самого его Тирта в темноте уже почти не видела.

— Один из отряда исчез, — сказал он, когда птица закончила. — Крылатый Воин считает, что он ушёл в лес. В этом таится опасность. Может, он пошёл договариваться с живущими в лесу о безопасном проходе.

Чего они сделать наверняка не смогут, с горечью подумала Тирта. Или же всадник отправился, чтобы организовать засаду для них. Плечи девушки опустились. Она должна идти, это несомненно, но почему она должна брать с собой этих двоих, увеличивать свою вину?

Нарушил молчание Алон, сразу за тем, как фальконер завершил сообщение.

— Ты говорила, что через лес к твоему Дому Ястреба ведёт старая дорога, — обратился он к Тирте. — Когда–то люди путешествовали по ней в безопасности. Разве у Древних нет своих стражей? И не обязательно, чтобы они были людьми.

— Стражи, если они и существовали, — ответила девушка, понимая, какая перед ней безнадёжная задача, — потеряли свою работу в день объявления нас вне закона. Тогда пал Дом Ястреба, и это произошло много лет назад. Если у моего клана и были стражи, они мертвы или давно ушли.

К удивлению Тирты, фальконер медленно проговорил:

— Да… только падение гор привело к падению Гнезда. Потому что и у нас были стражи сильнее людей с мечами и стрелами. И всё же… — его тень колыхнулась, девушке показалось, что он протягивает руку; послышался лёгкий шорох. Наверное, Крылатый Воин сел на свой любимый насест — металлический коготь. — Кое–что из того, что у нас было, осталось здесь. Иначе пернатый брат не пришёл бы ко мне. Его род сохранил память, несмотря на все эти годы. И не нужно так легко отказываться от предложений нашего маленького брата. Может быть, что–то ответит на твой призыв, как ответил мне Крылатый Воин.

Тирта горько рассмеялась.

— Здесь мне ничего не поможет, и все против меня. Я говорю «меня», потому что не хочу вести вас за собой к тому, что может быть хуже смерти от стали. Алон уже попробовал, на что способен Джерик. Никто из нас не умеет воздвигать защиту при помощи ритуала или обращением к Силе. Лес очень плохой. Но то, что ждёт за ним, гораздо хуже.

Невидимые пальцы её сложились в древний знак, отгоняющий злую судьбу. Некоторые знаки она всегда знала, другие узнала с большим трудом. Но эти жесты не несли власти. Если бы она была подобна Яхне, возможно, Тирта сумела бы противостоять Тьме. Но она не Мудрая Женщина и, конечно, не колдунья.

— Думать о поражении, значит призывать его, — Алон в темноте говорил, как мужчина, только голос его звучал немного высоко. — Тебя не призвали бы, если бы не было вероятности победы.

— А что если меня привели сюда ради какой–то цели Тьмы, — сквозь зубы процедила она, — привели как жертву? Могу ли я поклясться, что это не так? В Карстене есть силы, которые всегда ненавидели мой род и боялись его. В прошлом они объединились с колдерами. Может быть, сейчас они заключили союз с другими нашими врагами.

Тоска накрыла её густым облаком. Никогда раньше Тирта так не отчаивалась, верила в будущее. Стремление к поиску помогло ей выдержать много испытаний. Но никогда не испытывала она такого отчаяния и безнадёжности.

Сильные пальцы нашли её руки, легко охватили их, пожали.

— Мастер меча… — голос Алона звучал резко, как призыв на битву. — Твой меч! Её накрывает тень.

Тирта попыталась освободить руки. Алон… он должен уйти, оставить её! В девушке вздымалась такая волна темноты, о которой она и не подозревала. Не то холодное зло, которое ударило по ней во время видения. Скорее это было частью её самой, порождением её собственных страхов и сомнений, всех разочарований, испытаний и трудностей, что она пережила в прошлом. Эта волна поднималась, поглощала её, кислым вкусом заполнила рот, исказила и отравила мысли. Ей теперь хотелось только освободиться… уйти от той своей части… найти мир, может быть, навсегда, прекратить бороться.

Сквозь охватывающий её туман она почувствовала боль — не новую и пугающую боль внутренней сущности, а просто физическую боль. Тирта пыталась высвободиться, быть самой собой.

— Держи её… меч… достань его… — тонкий голос… издалека… бессмысленный…

Тирта должна была освободиться… найти мир! Думать она не могла, страх и отчаяние разрывали её, уничтожали.

— Держи её! На неё напали! — снова этот голос. Слова не имели никакого смысла. Ничего в ней больше не осталось. Тьма… отпустите её во Тьму… Там мир, отдых, убежище.

Она ничего не видела, кроме угрожающей тени, которая поднималась из самых глубин её души. Она даже не подозревала о существовании этой тени, которую питали все трудности её жизни, все лишения, на которые ей пришлось пойти. Она теперь была один на один с тем худшим, что жило в ней. Стоять перед этим было так тяжело, что только смерть… Смерть, если бы её можно было позвать! Тирта почувствовала боль в горле, словно громко кричала, призывала конец. Она превратилась в такое же чудовище, как твари, выползающие их Эскора в эти холмы. Она чудовище, она зло, она отравляет мир, она…

Под покровом тени девушка корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…

— Тирта! Тирта! — голос очень–очень далёкий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого–нибудь ещё.

Тем не менее, хоть она и не в состоянии отогнать эту тень, какое–то тепло всё же смутно пробивалось сквозь пелену ужаса.