Алгоритм невозможного - Александр Плонский

3. Вторжение в прошлое

По мысленному приказу Великого Физика четвертая стена исчезла, как если бы взрыв бомбы стесал часть дома. Это образное сравнение пришло на ум, казалось бы, непроизвольно, ученый в первый момент даже удивился ему: взрывы бомб вместе с войнами давн о ушли в прошлое. А потом понял, что ассоциация не случайна, — оказавшись в прошлом, он и мыслить стал его категориями…

За исчезнувшей четвертой стеной начинался Престон, столица одной из сверхдержав Разобщенного мира, вобравшая в себя пороки и язвы уродливого общества, провозглашенного его правителями единственно справедливым и свободным.

Из года в год, изо дня в день твердили об этом властители, и те, кого традиционно называют «простыми людьми», уверовали в свое счастье, в непогрешимость впитанных с молоком матери догм, в правильность навязанного им пути и величие конечно й цели.

Пройдет не так уж много лет, и они выйдут из транса, посмотрят вокруг прозревшими глазами, взметнутся в гневе… И начнут крушить все подряд. А потом будут строить на руинах — из обломков, наспех, без архитектурных планов. Вернее, со множеством противоречивых, не подкрепленных возможностями, сумбурных планов, авторы которых не поскупятся на невыполнимые обещания, будут беззастенчиво лгать, даже не заботясь о фиговых листках правдоподобия.

Ох, как нескоро минует этот кризис, и хорошо, если бы последний…

Огромный мрачный город был воспроизведен с математической достоверностью.

Нагнетая уныние, громоздились однообразные, лишенные индивидуальных особенностей коробки домов. При их сооружении руководствовались

«функциональностью», которую воинствующ е противопоставляли искусству зодчества.

Великий Физик представил, как за убогими плоскими фасадами с рядами слепых окон и крошечных балкончиков в тесных транс-формируемых жилых ячейках, где один и тот же модуль служит ло-жем, обеденным столом и хранилищем домашней утвари, копошатся погрязшие в заботах люди с невыразительными лицами, тщедушными телами и огрубевшими душами.

Престон показался ученому угрюмым и душным, словно тюрьма. В другое время и это сравнение не пришло бы ему в голову: за два тысячелетия память о нравах недоброго общества изрядно потускнела, утратила черты реальности, стала подобна дурным снам.

Человеческая память, но не память машин. Та сохранила все, вплоть до мельчайших подробностей. Для Истории, которая не брезгует и мусорными свалками…

Этой всеобъемлющей машинной памяти был обязан Великий Физик своим вторжением в прошлое.

На первых порах он воспринимал окружающее с брезгливой отчужденностью стороннего наблюдателя, но уже вскоре помимо воли вообразил, а затем и почувствовал себя одним из престонцев.

Его охватило ощущение раздвоенности… Он сознавал, что по-прежнему сидит в своем вибрирующем кресле, но это не мешало ему идти по улицам Престона, обонять вонь помоек и тошнотворный запах алкогольного перегара, которым дыхнул на него встречный оборванец.

Трущобы на задворках главных улиц, играющие на грязных тротуарах дети, старуха, копошащаяся в куче отбросов — все это было настолько достоверно, что воспринималось Великим Физиком как действительность — дикая, вызывающая возмущение, но дейст вительность.

Вместе с собравшейся толпой он наблюдал жестокую драку. Ни-кто не пытался разнять дерущихся, и Великий Физик даже подумал: не вмешаться ли, но, поймав себя на этой мысли, покраснел от досады.

В людном месте двое неряшливых мужчин вырвали сумку из рук женщины, а когда она закричала, избили ее. И опять-таки никто не пришел на помощь.

Прохожие отворачивались, прибавляли шаг, как бы давая понять, что случившееся их не касается.

И снова Великий Физик с трудом заставил себя не вмешиваться: ведь и грабители, и женщина, и безучастные прохожие были не людьми, а всего лишь фантомами, их синтезировала машинная память…

Он шел мимо бесконечных очередей, тянувшихся вдоль тротуара к дверям магазинов, где продавали «дефицит» — безвкусную снедь или убогие вещи. И как же торжествовали успевшие «отовариться»!

Но было и другое — вызывающая роскошь «резиденций», изобильность

«закрытых распределителей», обслуживавших элиту. И там незримо побывал

Великий Физик, испытав чувство неловкости, словно и сам удостоился сомнительных привилегий.

К вечеру Престон ожил. Замигали, забегали огни реклам. Доно-сившиеся с разных сторон визгливые звуки музыки, крики, хриплый смех, рев моторов, гудки мобилей и вой полицейских сирен слились в чудовищную какофонию.

Увлекаемый толпой престонцев, вырвавшихся из душных клетушек в жажде зрелищ, Великий Физик спустился на станцию подземки. С лязгом подкатил состав. Толпа хлынула внутрь обшарпанных вагонов.

Полчаса езды в неимоверной давке, и ученый, измотанный и ошеломленный, оказался у входа на стадион. Тело ныло, как если бы все происходило в действительности.

Великий Физик редко покидал кабинет, а уж когда приходилось, то с комфортом, впрочем, доступным не только ему, но и всем, от мала до велика.

И хотя он имел представление об условиях существования престонцев, выдержать эти невыносимые условия самому оказалось свыше его сил.

Ученый едва не поддался малодушному желанию прервать эксперимент, сдаться, избавить себя от стрессов и потрясений. С каким ностальгическим умилением вспоминал он свой удобный мир, где все так целесообразно и продуманно, где нет ни вони помоек, ни визга сирен! Что ему еще надо, разве мало сделано и не пора ли оста-новиться?

Но Великий Физик знал: стоит ему капитулировать, и он навсегда утратит самоуважение. Плевать, что подумают другие, важно, что будешь думать о себе ты. Ведь не простишь, не оправдаешь, посмотришь в зеркало и увидишь презрение в собственных гла зах…

И Великий Физик продолжал делать то, что было свыше его сил.

Гигантская «полоскательница» стадиона постепенно заполнялась. Автоматы входного контроля едва справлялись с потоком скларов. Поблескивали стекла взятых напрокат стереоноклей. В предвкушении зрелища зрители возбужденно переговаривались.

Рядом с Великим Физиком на жесткой скамье сидел человечек со сморщенным лицом лилипута. Его ножки не доставали до пола. От человечка несло перегаром.

— Последний склар потратил, — пожаловался он соседу. — Теперь выпить не на что. Эх, жизнь-поганка!

— Сидел бы дома!

— А есть он у меня? Вот выиграю миллион…

— Выиграешь? Это ты-то?

— Но-но! — набычился человечек. — Не смотри, что я мелковат, могу и накостылять!

Сосед осклабился и произнес что-то наверняка обидное, но что именно,

Великий физик не расслышал — слова потонули в шуме.

Загремели звукометы.

— Внимание! Зрелище века начинается! Сейчас состоится единоборство человека с машиной! Любой может испытать себя! Любой может выиграть приз — миллион скларов! Возможности равные! Миллион скларов — за это стоит рискнуть жизнью! Миллион скларов! Миллион скларов!

В окулярах стереоноклей появилось объемное изображение машины.

Невооруженный глаз воспринимал ее как букашку, по ошибке заползшую на изумрудную плоскость стадиона и застывшую в недоумении: что делать дальше?

Стереонокли же позволяли в деталях рассмотреть карикатурное подобие быка с шарнирными суставами и острыми рогами на бугристой металлической голове.

Теперь дело было за человеком.

Великий Физик представил себя там, на поле, один на один с грубой кибернетической поделкой, которая, несмотря на вопиющую архаичность, безусловно превосходила человека в быстроте реакции. Не только он, привыкший к сидячему образу жизни старый ученый, но и атлет-рекордсмен был бы заведомо обречен в этом бесчестном поединке.

И в который раз ему захотелось вмешаться в поставленный для него спектакль. И в который раз Великий Физик был вынужден признать, что не в состоянии это сделать. Он может лишь закрыть глаза, стиснуть ладонями уши или вообще уйти из зала.

Но с ним или без него — представление будет продолжаться!

— Кто желает выиграть приз? — гремело над стадионом. — Ставка — жизнь! Выигрыш — миллион скларов! Миллион скларов! Миллион скларов!

Человечек, сидевший рядом с Великим Физиком, что-то считал на пальцах.

— Это что же получается? — пробормотал он. — Почти восемь тысяч бутылок… Такое богатство… Что если в самом деле попробовать… А стоит ли? Ведь зашибет, как пить дать, зашибет…

Слова-глыбы падали в кратер стадиона:

— Миллион скларов! Миллион скларов!!! Кто хочет получить миллион? Кто хочет? Кто?… Кто?!!

— Зашибет… Верное дело зашибет… — продолжал бормотать человечек.

— Ставка удваивается! — после минутной паузы с новой силой грянули звукометы. — Два миллиона скларов!