Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

Роберт Энсон Хайнлайн

Гражданин Галактики

1

Фрицу Лейберу

— Номер девяносто седьмой, — провозгласил аукционист. — Мальчик.

Голова у мальчика кружилась, от ощущения почвы под ногами его тошнило. Рабовладельческий корабль преодолел более сорока световых лет, неся обычное для таких кораблей зловоние — испарения скученных немытых тел, страха, рвоты и застарелого горя. И все же там мальчик был кем-то, его уважали, он имел право на ежедневную еду, мог бороться за возможность спокойно съесть ее. У него даже были друзья. А теперь он никто и ничто, снова просто товар для продажи.

На аукцион выставили двух девушек-блондинок и объявили, что они близнецы; торги шли оживленно, цена назначалась высокая. Аукционист повернулся с довольной улыбкой и указал на мальчика:

— Номер девяносто седьмой. Давайте его сюда.

Пинками и тычками мальчика вытолкнули на помост, он стоял в напряженной позе, затравленно озираясь и пытаясь охватить взглядом то, что он не мог разглядеть из загона. Рынок Рабов располагался рядом с космопортом, на знаменитой Площади Свободы, обращенной к холму, увенчанному еще более знаменитым Президиумом Саргона, капитолием Девяти Миров. Мальчик не знал этого, он даже не знал, на какой планете находится. Он смотрел на толпу.

Рядом с загоном для рабов толпились нищие, готовые клянчить у каждого покупателя. Далее полукругом шли сиденья для богатых и знатных. Сбоку ждали их рабы, носильщики и телохранители, а шоферы слонялись возле машин знати и у паланкинов богачей. Позади лордов и леди толпилось простонародье — зеваки и бездельники, карманники и разносчики холодных напитков, мелкие лавочники, которые не имели привилегии сидеть, но ждали случая купить носильщика, клерка, механика или даже домашнюю прислугу для своих жен.

— Номер девяносто седьмой, — повторил аукционист. — Красивый здоровый паренек, годится в пажи или в мальчики для услуг. Вообразите его себе, милорды и миледи, в ливрее вашего дома. Посмотрите на… — его слова потонули в реве космического корабля, садящегося в космопорту.

Старый нищий Бэзлим Калека изогнул свое наполовину искусственное тело и искоса посмотрел единственным глазом поверх изгороди. Мальчик не казался Бэзлиму покорным домашним слугой, он больше походил на преследуемое животное, — грязный, ободранный и покрытый синяками. Под слоем грязи на спине мальчика белели рубцы шрамов — отметки его прежних владельцев. Глаза мальчика и форма его ушей указывали на то, что он может быть немутированным экземпляром земного происхождения, но ни в чем нельзя было быть уверенным, кроме того, что это маленький мальчик, перепуганный, но не покорившийся. Мальчик поймал взгляд нищего и тоже уставился на него.

Грохот смолк, и разодетый щеголь в переднем ряду лениво помахал аукционисту платком.

— Не отнимай у нас время, подонок. Покажи-ка нам лучше что-нибудь вроде той пары девчушек.

— Простите, благородный сэр. Я должен следовать порядку каталога.

— Тогда поживей! Или выпихни этого недокормленного ублюдка прочь и покажи нам стоящий товар!

— Вы так добры, милорд, — аукционист повысил голос: — Меня просят поторопиться, и я уверен, что мой добрый хозяин не будет возражать. Позвольте мне быть откровенным. Этот красивый мальчик слишком юн, и новому хозяину нужно будет вышколить его. Поэтому… — Мальчик почти не слушал. Он плохо понимал этот язык, да это и не имело для него особого значения. Он смотрел на леди в вуалях и элегантных мужчин, пытаясь определить: кто из них станет его новой бедой. — Первоначальная цена — и дальше! Назначаем! Что я слышу — двадцать стелларов?

Наступила тишина. Какая-то леди, изящно и дорого одетая, от обутых в сандалии ног до покрытого кружевной вуалью лица, наклонилась к щеголю, что-то зашептала и захихикала. Он нахмурился, вытащил кинжал и сделал вид, что чистит ногти.

— Я же велел с этим покончить, — проворчал он.

Аукционист вздохнул:

— Прошу вас помнить, джентльмены, что я отвечаю перед своим патроном. Но начнем с более низкой цены. Десять стелларов — да, я сказал — десять. Фантастика! — Он выглядел удивленным. — Неужели я оглох? Может, кто-то поднял палец, а я и не заметил? Подумайте, прошу вас. Перед вами юный паренек, он как чистый лист бумаги, и вы можете написать на нем все, что хотите. За эту баснословно низкую цену вы можете сделать из него немого или изменить его, как подскажет ваша фантазия.

— Или скормить его рыбам!

— «Или скормить его…» Как вы остроумны, благородный сэр!

— Надоело. Почему ты думаешь, что этот жалкий тип вообще чего-то стоит? Может, он твой сын?

Аукционист выдавил из себя улыбку:

— Был бы рад. Хотел бы я, чтоб мне позволили рассказать вам о его родословной…

— Это означает, что ты ее не знаешь.

— Хотя уста мои должны быть скованы молчанием, я хотел бы отметить форму его черепа и округлые совершенные линии ушей.

Аукционист дернул мальчика за ухо. Тот извернулся и укусил его за руку. Толпа рассмеялась. Аукционист отдернул руку:

— Шустрый мальчуган. Ничего, хорошая порка его вылечит. Порода хорошая, поглядите на его уши. Можно сказать, лучшие в Галактике.

Кое-что ускользнуло от внимания аукциониста: молодой денди был с Синдона-4. Он сдвинул шлем, обнажив типичные для синдонианца уши: длинные, заостренные и волосатые. Он наклонился вперед, уши дернулись.

— Кто твой благородный протектор?

Старый Бэзлим метнулся к углу загона, готовый кинуться вперед. Мальчик напрягся и озирался кругом, чувствуя опасность, но не понимая, откуда она исходит. Аукционист побледнел, никто не осмеливался насмехаться над синдонианцами прямо в лицо… Более одного раза это никому не удавалось.

— Милорд, — выдохнул он, — вы меня не поняли.

— Повтори-ка эту чушь насчет «ушей» и «хорошей породы».

Полицейские были слишком далеко. Аукционист провел языком по пересохшим губам.

— Будьте милостивы, благородный лорд. Мои дети умрут с голоду. Я просто употребил обычную пословицу — это не мое мнение. Я хотел поскорее продать этот товар — как вы требовали.

Женский голос нарушил молчание:

— Оставь его в покое, Дварол. Он не отвечает за форму ушей этого раба, он должен его продать.

Синдонианец тяжело выдохнул:

— Так продавай же его!

— Да, милорд, — аукционист облегченно вздохнул и продолжал: — Прошу прощения, милорды и миледи, за то, что на такой ничтожный предмет тратится так много времени. Прошу назначать цену.

Он помолчал, потом нервно произнес:

— Не вижу и не слышу, чтобы назначали цену. Раз… если вы не предлагаете цену, я должен вернуть его в загон и посовещаться с патроном, прежде чем продолжать. Два. Будет предложено еще немало прекрасных образцов, просто позор их не представить. Три…

— Вон, смотри, цену дают, — заметил синдонианец.

— Разве? — аукционист пригляделся и увидел, что старый нищий поднял два пальца. — Это вы цену назначаете?

— Да, — буркнул старик, — если лорды и леди позволят.

Аукционист оглядел полукруг сидящих. Кто-то из толпы выкрикнул:

— А почему бы нет? Деньги есть деньги.

Синдонианец кивнул. Аукционист быстро спросил:

— Вы предлагаете два стеллара за этого мальчика?

— Нет, нет! — крикнул Бэзлим. — Два минима!

Аукционист замахнулся на него, нищий отпрянул.

Аукционист крикнул:

— Убирайся! Я тебе покажу, как издеваться!

— Эй, аукционист!

— Сэр? Да, милорд?

— Ты же сказал — назначать любую цену! — сказал синдонианец. — Продавай же мальчишку!

— Но…

— Ты меня слышал.

— Милорд, я не могу продать его без торгов. Закон гласит: одна назначенная цена еще не аукцион. И даже двух мало, разве что аукционист назначит минимум. А без этого мне не разрешено продавать меньше, чем за три назначенных цены. Благородный сэр, этот закон защищает собственника, а не меня, несчастного.

Кто-то крикнул:

— Таков закон!

— Так торгуйтесь же, — нахмурился синдонианец.

— Как угодно милордам и миледи. — Он обвел взглядом толпу. — За номер девяносто семь предложено два минима. Кто даст четыре?

— Четыре, — согласился синдонианец.

— Пять! — выкрикнул чей-то голос.

Синдонианец поманил к себе нищего. Бэзлим полз на руках и одном колене, волоча за собой культю другой ноги, миска для сбора милостыни мешала ему. Аукционист загудел:

— Пять минимов — раз, пять минимов — два…

— Шесть! — выкрикнул синдонианец, заглянул в миску нищего, вынул кошелек и бросил ему горсть мелочи.

— Я слышал — шесть. Кто больше?

— Семь, — прохрипел Бэзлим.