Гражданин Галактики - Роберт Хайнлайн

— Верно.

Торби наслаждался этой загородной прогулкой. Его не удивляло, что папа не отправляет свои поручения по видеофону вместо того, чтобы посылать его на полдня: бедняки вроде них не могли пользоваться подобными предметами роскоши. Что касается королевской почты, то с ее помощью Торби ни разу не отправлял и не получал ни одного письма и считал почту не очень надежным средством, чтобы посылать записку.

Путь его лежал мимо одной из арок космопорта в Заводском районе. Ему нравилась эта часть города: в ней всегда много движения, толкотни и шума. Он лавировал в потоке машин, шоферы грузовиков осыпали его бранью, а Торби со знанием дела отвечал; он заглядывал в каждую открытую дверь, удивляясь, для чего предназначены все эти машины и почему рабочие вынуждены весь день проводить на одном месте и делать одно и то же снова и снова, или они рабы? Нет, быть не может, рабов не допускали к технике, разве только на плантациях. Так было в прошлом году: поднялись мятежи, и Саргон принял решение в пользу простолюдинов. Неужели правда, что Саргон никогда не спит и может видеть все в пределах Девяти Миров? Папа говорит, что это чушь, что Саргон просто человек, как все другие. Но если так, как же он сделался Саргоном?

Он миновал Заводской район и приблизился к территории верфи. Никогда еще он не заходил так далеко от дома. Несколько кораблей стояли на капитальном ремонте, два небольших строившихся корабля покоились в стальных кружевных люльках. При виде кораблей сердце у Торби забилось сильнее, и ему захотелось когда-нибудь полететь. Он помнил, что дважды путешествовал на космических кораблях, или трижды? но это было так давно, и поездка на рабовладельческом судне удовольствие маленькое. Это не путешествие.

Он так увлекся, что чуть не прошел мимо закусочной. Опомнился он только тогда, когда увидел главные ворота они были вдвое больше всех остальных, в воротах стоял охранник, а наверху сияла эмблема с печатью Саргона. Закусочная находилась против ворот, Торби ловко увернулся от въезжающих в ворота грузовиков и вошел в закусочную.

За стойкой стоял явно не тот человек: его редкие волосы были черными, а бородавка на носу отсутствовала.

Торби прогулялся по дороге, подождал полчаса и вернулся. Никаких признаков того человека. Мужчина за стойкой подозрительно наблюдал за ним, поэтому Торби подошел и спросил:

— У вас есть сок из солнечных ягод? Мужчина оглядел его с головы до пят:

— А деньги?

Торби привык к тому, что его платежеспособность проверяют, он вытащил монету. Мужчина сгреб ее и открыл ему бутылку.

— За стойкой не пей, мне нужны эти табуретки.

Табуреток было множество, но Торби не обиделся, он знал свое место. Он отошел, однако не настолько далеко, чтобы его могли обвинить в том, что он пытается сбежать с бутылкой; пить он старался подольше. Посетители приходили и уходили, на всякий случай он отмечал каждого, а вдруг рыжий ушел пообедать. Он был начеку.

Через некоторое время мужчина за стойкой поднял голову:

— Ты еще не все выдоил из этой бутылки?

— Как раз кончил, спасибо. Торби подошел, чтобы отдать бутылку, и спросил:

— В прошлый раз, когда я заходил, здесь управлялся такой рыжий.

Мужчина внимательно взглянул на него:

— Ты что, дружок Рыжего?

— Нет, что вы. Просто я его здесь видел, когда в прошлый раз заходил попить, и…

— Покажи-ка пропуск.

— Что? Да не нужно мне…

Мужчина попытался схватить Торби за запястье. Но профессия научила Торби увертываться от пинков, щипков, ударов кулаков и прочего, и руки мужчины схватили лишь пустоту. Тогда он живо выскочил из-за стойки. Торби нырнул в поток машин. Он уже почти перебежал улицу, дважды чудом избежав гибели, когда понял, что бежит к воротам и что бармен зовет на помощь охранника. Торби повернулся и побежал сквозь поток машин в другую сторону. К счастью, поток был сплошным, по этой дороге шло все грузовое движение верфи. Еще трижды он побывал рядом со смертью, увидел боковой поворот с главной магистрали, проскользнул между двумя грузовиками и со всех ног помчался по боковой улочке, свернул в первую же аллейку, побежал по ней, спрятался за деревянное строение и стал ждать. Погони он не услышал.

За ним уже много раз гнались, но это не повергало его в панику. В таких случаях необходимо сделать две вещи: сначала уйти от непосредственного контакта с преследователем, потом полностью устраниться от случившегося. Он выполнил первую часть; теперь надо выбраться из здешних мест, не вызывая подозрений, медленным шагом и не делая резких движений. Он непринужденной походкой вышел из своего укрытия, повернул налево в боковую улочку, снова повернул налево в аллейку и очутился недалеко от закусочной, позади нее, такова была его бессознательная, но безошибочная тактика. Погоня всегда движется от центра; закусочная это место, где его никак не ожидают. Торби сообразил, что через пять-десять минут бармен вернется к работе, а стражник к воротам: ни один из них не может оставить, свой пост надолго. Короче, тогда Торби сможет спокойно идти домой.

Он огляделся. Это была торговая площадка, еще не занятая факториями, магазинами и лавками, навесами и маленькими мастерскими. Он оказался с задней стороны небольшой ручной прачечной, во дворе видны были деревянные шесты, веревки, чаны, из труб шел пар. Теперь он узнал место за два дома от закусочной, и вспомнил написанную от руки выноску: «Домашняя прачечная, лучшая в мире, самые низкие цены».

Он мог бы обойти это здание и… но лучше сначала осмотреться. Он осторожно выглянул из-за угла дома, внимательно просматривая аллею, насколько хватало глаз.

Вот оно! Двое патрульных движутся по аллее. Он ошибся, ошибся! Они не оставили дела, они подняли тревогу. Он притаился снова и огляделся. Прачечная? Не годится. Другое здание? Патруль его обыщет. Остается только бежать прямо в объятия другого патруля. Торби знал, с какой быстротой полиция может оцепить район. Возле Площади он мог бы проскочить сквозь кордон, но здесь чужая территория.

Он заметил старую лохань и сейчас же забрался под нее. Он еле помещался, подтянув колени к подбородку, прижавшись к доскам спиной. Он боялся, что лохмотья торчат наружу, но поправлять их было слишком поздно: он услышал, как кто-то подходит. Шаги приблизились к лохани, и он перестал дышать. Кто-то влез на лохань и стоял на ней.

— Эй, мать! — Голос был мужской. — Давно ты здесь, на улице?

— Давно. Не заденьте этот шест, уроните белье!

— Мальчишку видела?

— Какого еще мальчишку?

— Подросток, ростом с мужчину. С пушком на подбородке. Вместо брюк лохмотья, без сандалий.

— Пробегал тут кто-то, — равнодушно отозвался сверху женский голос, — будто дьявол за ним гнался. Я его как следует не разглядела я эту чертову веревку вешала.

— Это наш мальчишечка! Куда он побежал?

— Через забор перепрыгнул и к тем домам.

— Спасибо, мать! Пошли, Джуби!

Торби выждал. Женщина продолжала свое занятие, переступая ногами, а лохань трещала. Потом она спрыгнула и уселась на лохань. Легонько похлопала по ней:

— Оставайся на месте, — тихо посоветовала она. Через минуту он услышал, как она ушла.

Торби ждал, пока у него не заныли кости. Но он решил оставаться под лоханью, пока не стемнеет. Это, конечно, рискованно: после наступления комендантского часа патруль останавливал всех, кроме знати, но выйти из этого района днем совсем невозможно. Торби не догадывался, почему он удостоен такой чести, что из-за него зашевелились все стражники, но он и не хотел этого знать. Он слышал, как кто-то — та женщина? — время от времени проходил по двору.

По меньшей мере через час послышался скрип плохо смазанных колес. Кто-то постучал по лохани.

— Когда я подниму лохань, живо забирайся в тележку. Она прямо здесь, рядом.

Торби не ответил. Дневной свет ударил в глаза, он увидел небольшую тачку и юркнул в нее, пытаясь сжаться, чтобы занимать поменьше места. Его завалили бельем. Но он успел заметить, что лохани теперь со стороны не видно: на веревках висели простыни, которые загораживали ее.

Чьи-то руки свалили на него узлы с бельем, чей-то голос произнес:

— Лежи тихо, пока я не велю тебе вылезать!

— О'кей… миллион благодарностей! Я когда-нибудь вам отплачу.

— Неважно. — Она тяжело дышала. — У меня когда-то был муж. Теперь он на шахтах. Плевать мне, что ты натворил. Я бы любого спрятала от патруля.

— О, мне очень жаль…

— Заткнись.

Тележка дергалась и подпрыгивала, и через некоторое время Торби почувствовал, что она выехала на тротуар. Иногда они останавливались, женщина снимала один из узлов, исчезала на несколько минут, возвращалась и сваливала в тачку грязное белье. Торби принимал все это с долготерпением нищего.