Секира и меч - Сергей Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стреляйте!… – метался по берегу Рябой. – Ищите!… Стреляйте наугад…
Десятки стрел посыпались в лес, в непроглядную темень. Дружинники стреляли и стреляли, бранились. Гудели их тетивы. А из лесу, откуда-то издалека, до них доносился смех Глеба.
– Неужели он ушел так далеко?
– Тише, братья, послушаем!… Дружинники стояли, вслушивались. Потом кто-то сказал:
– Может, это филин смеется и ухает? А никакой не Глеб…
Рябой, поразмыслив, сказал;
– Пятеро остаются здесь… Остальные – за ним! Но… всем быть начеку! Глеб хитер и этот лес знает лучше вас. За любым кустом он может затаиться… Внезапно махнет секирой… И поминай, как звали!…
Дружинники, обнажив мечи, гурьбой кинулись в лес. Они бежали, громко топая, шарахаясь от каждого куста, перекликаясь между собой. В каком-то месте подняли с лежки выводок диких свиней, в другом месте их встретил грозно склоненными рогами свирепый тур… Но Глеба больше не видел никто. До утра обыскивали воины берега озер. И только после восхода солнца наткнулись на кровавый след в траве. Оказалось, Глеб обманул их: он углубился в лес значительно дальше того места, с какого воины начали поиски.
Рябой велел дружинникам собраться вместе. И скоро они, усталые и злые, шли по следу.
Глава 16
Святополк отодвинул ветвь плакучей ивы и выглянул на поляну. Луна только что вышла из-за тучи, и в бледном желтоватом свете хорошо была видна приземистая без окон хижина. Рядом тихонько журчал ручей, далеко-далеко ухал филин. Поблизости время от времени трещали кусты.
Святополк махнул рукой какому-то человеку, замершему на берегу ручья. Человек по-собачьи – на четвереньках – перебежал к Святополку. Тот сказал:
– Сделай так, чтоб твои увальни не шумели. Можешь убить их, но чтоб было тихо.
Человек сложил руки у рта воронкой и протрещал точь-в-точь как сорока. Возня в кустах сразу стихла.
Святополк спросил шепотом:
– Ты уверен, что его здесь нет?
– Я уверен, господин! Мои люди следили за домом весь день. Здесь только женщина… Она вечером сидела у порога, ждала. Но он не пришел.
– Хорошо. Не сегодня, так завтра явится…
– Да, господин! Тут мы легко возьмем его. Святополк долго разглядывал дом. Дом – не дом, хижина.
– Логово… – прошептал он зло.
– Что, господин?
Святополк презрительно сплюнул в темноту:
– Я пойду первым. Ты за мной. Не отходи ни на шаг и поглядывай по сторонам, чтобы дичь вдруг не пала охотнику на плечи…
– Да, господин.
– Остальные пусть окружат это логово. Кто знает, может, сзади есть еще выход. Глеб хитер!…
– Больше нет выходов, – осклабился в темноте дружинник. – Разве что через трубу на небо…
– Идем!…
И Святополк, низко пригибаясь, перебежками стал приближаться к хижине. Дружинник с широкой седой бородой следовал за ним как тень. Попутно он делал своим людям знаки, чтобы те окружили это место.
Опять послышался треск в кустах.
Святополк ненадолго замер возле двери. Прислушивался. Попробовал тихонько потянуть дверь на себя. Было заперто изнутри.
Тогда Святополк негромко постучал.
Ответа не было.
Святополк постучал громче, пару раз дернул за дверь.
– Кто? – раздался голос из хижины.
– Открой, хозяйка… – тихо сказал Святополк.
– Нет хозяйки, – был странный ответ. Святополк поежился и сказал наудачу:
– Это я – Глеб. Ты что, забыла?… Громко, даже как-то радостно стукнула щеколда, и дверь распахнулась. Две белые женские руки потянулись из темноты к Святополку:
– О Глеб!…
Но руки вдруг быстро отпрянули. Женщина испуганно вскрикнула, спросила:
– Кто с тобой?.. И ты… не Глеб. Кто ты? Святополк сделал шаг вперед:
– Я – это смерть! Ты это хотела услышать, красавица?
Анна метнулась внутрь жилища, но тут же вновь оказалась в клинышке лунного света. Теперь в руках у нее было что-то вроде кочерги.
Женщина воскликнула:
– Ни ты, ни он не войдете сюда!…
Голос ее дрожал от испуга, и сама она вся дрожала. А кочерга в руках Анны так и ходила ходуном.
– Нас не двое, – сказал Святополк. – Нас много больше. И все мы рассчитываем на твое гостеприимство.
Анна ответила:
– Я не принимаю гостей по ночам. Святополк засмеялся:
– Принимаешь! Еще как принимаешь! – он внезапно рванулся вперед и вырвал из рук Анны кочергу, прошипел женщине в лицо: – Ублажаешь разбойника, сучка?..
Анна кинулась в темноту жилища, принялась лихорадочно шарить по углам – искать, чем ударить незваных гостей. Но все-то ей под руки попадались старые тряпки, обрывки шкур, мотки неразмеченного лыка… Тогда она подбежала к торцовой стене, где у нее во множестве стояли кособокие необожженные горшочки с мазями и жирами и ступка с пестиком.
Вот этот пестик она и нащупала в темноте. Но ударить не успела, ибо незнакомец тут настиг ее и ударил кулаком в лицо. Анна, пролетев через все жилище, рухнула на пол – в углу между ложем и обмазанной глиной бревенчатой стеной. Здесь чувства оставили ее…
– Где она? – прорычал Святополк. – Неужто улизнула?
– Не может того быть, господин, – отозвался пожилой бородатый воин. – Я все время стою в дверях. Она тут где-то притаилась. Хитрая стерва!…
– Дай огня!
– Сейчас, господин! – воин выглянул наружу. – Эй, кто-нибудь! Зажгите факел!…
Тем временем Святополк обшаривал в темноте жилище:
– А!… Я, кажется, наступил на нее… – он нагнулся, протянул руку. – Смотри-ка, у нее хорошая грудь!…
– Я не вижу, господин! Темно… – сказал воин. Святополк засмеялся:
– Знаю, что не видишь. Но это ничего: у тебя будет возможность пощупать. У всех будет такая возможность… Пока дождемся Глеба, надо ж чем-то заняться… – Святополк все ощупывал распростертую на полу Анну. – Я ею первый займусь. Потом – ты. А потом остальные – по жребию… Живая. Ушиблась слегка… Гладкая бабенка, дурнушку какую-нибудь не выбрал бы Глеб!
– Да уж!… – был многозначительный ответ. Один из воинов внес свет. Святополк поднялся. Дружинник с факелом замер в дверях. Он так и поедал глазами обнаженную Анну.
Святополк обратил на него внимание:- Что? Нравится?..
– Нравится, господин. Красивая…
– Ишь как лежит! Приглашает. Дружинник с факелом, проглотив слюну, сделал шаг вперед.
Святополк злобно ощерился:
– Оставишь факел. И пошел вон!…
В это время Анна застонала и пошевелилась. Открыла глаза, повела вокруг себя мутным взглядом. Тут, видно, сообразила, что лежит перед этими людьми обнаженная, охнула, стыдливо прикрылась какой-то ветошью.