Хомут на лебединую шею - Маргарита Южина

– Все, мам, поеду я, в театральный поступать. А вообще в институт кинематографии хочу.

– Да что ж тебе, детонька, здесь-то не учиться? – испугалась Полина.

– Да здесь и учиться-то негде! Театральные институты – они только в столице, у нас нет. А там тебе и ВГИК, и Щукинское, и ГИТИС, в один не пройду, так в другой примут. Ты, мама, меня не держи, я все равно здесь, возле твоей юбки, не останусь.

Полина погоревала. А потом уселась с дочерью вечером на кухне и высказала ей все свои опасения.

– Я же тоже ездила учиться, а приехала… какая там учеба, тебя вот только и привезла. Чего уж там, молодая была, глупая, казалось, что любовь – это всерьез и навечно… Поэтому и учебу забросила, а оно видишь, как обернулось.

– Мама, сейчас время другое. Я не дурочка, голову на плечах имею.

И уехала.

Полина осталась одна, а чуть позже братец ее с очередной бабенкой развелся, да к сестрице, в родительскую квартиру-то, и въехал. С сестрой-то ему куда удобнее. Она никаких денег с него не трясет, ругать никогда не ругает, кормить кормит, даже одевает иногда. Чего еще надо. Ну, бывает, взбрыкнет, когда настроение плохое, тогда Бориске приходится неделю, а то и две самому себя обслуживать, а потом снова все нормально. Вот так и живет Полина уже сколько лет. Замуж не вышла, да и не смотрит она на мужиков, как тут выйдешь. Зарабатывает теперь хорошо, она профессором в своем институте, но на себя тратится мало. Дочка у нее артисткой так и не сделалась, но уцепилась за какого-то мужичка, живет с ним в коммуналке, там, в большом городе, дите ему родила, а тот все никак ее до загса довести не может, так и живут нерасписанные. Дочка Полине тут однажды письмо написала, мол, жалеет, что мать не послушала, но обратно не вернется, слишком уж город по душе. Да и муж, пусть и незаконный, а оторваться от него никаких сил нет. Еще плакалась, что ребенок у нее маленький, а денег не хватает и без помощи матери совсем туго. Полина теперь оставляет себе вообще сущие крохи, а все дочери отсылает. У них даже скандалы с Бориской стали все чаще и чаще. Поэтому и выходит, что не могла Полина на чужого мужика позариться.

– Если я правильно поняла, Бориска – это родной брат Даниловой, так? А при чем тут тогда Сазон? – не совсем поняла Аллочка.

– Бориска и есть Сазон. Это у него прозвище такое, еще с малых лет, – пояснила старушка. – Бориска долго букву Р не выговаривал. А его все время спрашивали – как зовут. Мальчонкой он больно хорошенький был, вот и приставали к нему все подряд. Парнишке стыдно картавить-то, вот он услышал где-то имя Сазон и давай повторять. Вот с тех пор и повелось – Сазон да Сазон. Его раньше даже участковый врач Сазоном звал.

– Чего-то этот ваш Сазон таким стариком выглядит, я слышала, борода у него, как лопата. Сколько ж ему?

– И-и-и, борода! – засмеялись бабуси. – Он уж не мальчик, конечно, ему сколь ужо, Анисьевна?

– Дык поди-ка сорок три… ну да… Полька-то ровня моей Нинке, а ей сорок пять в этом году отмечали. А Бориска сестру на два года моложе. Вот и считай – Польке сорок пять, стало быть, Бориске все сорок три стукнуло.

– Во, не старый он ишо. А борода, так он ее специально отращиват кажну осень, чтоб в конкурсе Дедов Морозов первый приз получить. Он уж в каком-то получал. Не, не стар он.

– Вы говорили, в каком институте Полина работает? – уточнила Аллочка.

– В ституте говнетики, чегой-то там разрабатывают, хто их знат, – отмахнулась старушка. – А чево, твой-то точно к Полинке бегат? Может, и хорошо это, пущай уж баба и для себя поживет.

Аллочка поперхнулась семечкой:

– Ни фига себе! Значит, пускай ваша Полинка для себя живет с моим мужиком, да? А я тогда куда?

Старушки погудели, бурно обсуждая, куда можно пристроить ненужную жену, и так ничего и не решили. Аллочка еще посидела с ними для приличия, но возвращения Даниловой, самом собой, дожидаться не стала.

Она шагала домой с чувством исполненного долга. Эх, жаль, что сегодня Толика вытурила, вот бы ему рассказать, как она лихо провернула эту операцию! Вспомнив про Толика, Аллочка немного загрустила. Это сколько она ему сказала не появляться? Три дня? Да, погорячилась, ну да ладно, пусть это будет проверкой на прочность их отношений.

Варя влетела в дом и сразу же наткнулась на широкую спину Фомы. Тот уже успел вернуться и теперь переживал предательство супруги, усиленно заколачивая гвоздь в стену. Этот гвоздь его просили вбить уже второй месяц, но все никак не доходили руки, а тут, от злости, он готов был долбить стену целый день. Гвоздь уже давно был заколочен, но теперь он стал совсем непригодным, потому что Фома вбил его так глубоко, что шляпка прочно ушла в стену и повесить уже ничего было нельзя на такой гвоздик.

Варька уткнулась в спину мужа и истерично завопила:

– Ну?! Чего, доигрался?! Любовничек! Убили твою Ирку Серову! Это ты виноват, нечего было с ней шуры-муры разводить!! Жена дома сидит, а он себе… завел…

– Не верю! – растерянно бухнул Фома. Нечто подобное он хотел высказать самой Варьке, но стоит жене только открыть рот, как тут же получается, что виноват именно он, Фома. Ерунда какая-то получается. – Не верю! Я никого не развожу. А вот ты мне скажи: где ты в рабочее время шатаешься? Мне тут звонит черт-те кто, сообщает, что на работе тебя уже забыли, что ты себе интересную компанию завела. Такую интересную, что и про дом, и про офис свой забыла! Может, ты мне скажешь, что там уж такого интересного?

Варька уставилась на мужа. Так выходит, что он вовсе не где-то шатался, а за ней же, за Варькой, и следил. Нечего сказать, высокие семейные отношения.

– Фома, я тебе сейчас все расскажу… Понимаешь… – Варя опустилась на пол, забыв скинуть дубленку. – Понимаешь, я за тобой следила… Ну, мне одна знакомая сказала, что у тебя с Серовой…

– Постой, с какой Серовой? – что-то припоминал Фома.

– С обыкновенной! Она твоя пациентка… была, а моя одноклассница… Вот, а другая одноклассница… Ну, в общем, мне сказали, что Серова с тебя глаз не спускает и вроде как ловит, выслеживает тебя… Понимаешь, Фома, если она за тебя возьмется, то ты не устоишь, это уже доказано, – всхлипнула Варька. – Вот я и решила проследить за вами. Думаешь, мне все равно, с какими ты дамочками время проводишь?

Фома удивленно пялился на жену. Он считал, что Варька была замечательной супругой во всех отношениях, у нее был только один недостаток – абсолютно не ревнивая, и это было ужасно обидно. Конечно, Фома надеялся как-нибудь поработать в этом направлении, ну вызвать хотя бы легкое беспокойство у жены, но все было некогда. А оно оказывается… Ишь ты!

– А тут у нас еще и главный на учебу уехал, то есть такая возможность замечательная появилась… За тобой приглядеть… вот я и пошла за Иркой…

– А зачем за Иркой-то? – спросила Гутя. Она из комнаты услышала бурные молодежные разборки и немедленно отбросила надоевшие обои, чтобы восстановить мир.

– Так за Фомой же не уследишь! Он же на машине! Вот я и решила, что за Иркой мне легче будет… А сегодня… Я за ней следила, следила, а потом она меня сразу заметила, пойдем, говорит, со мной, я тебе кое-что интересное про твоего мужа расскажу. Ну я, как дура, нет, говорю, я тебя здесь подожду. Она и ушла. Пообещала только сумки бросить, она из магазина шла. А я вдруг решила, чего это я ее буду на улице ждать, когда с ней могу дома поговорить. Ну и побежала. Она всего минут на пять раньше меня в подъезд вошла. А я… поднимаюсь… а там она… лежит и уже уби-и-итая-а-а, – снова разревелась Варька. – Я убежала, а потом в милицию позвонила, даже дождалась, когда они приехали. Только они меня не видели, я боялась на глаза показываться – точно скажут, что у нас семейка маньяков.

Фома медленно поднял жену, усадил ее в кресло и пошел к аптечке.

– На, выпей, – заботливо протянул он ей успокоительные таблетки и стакан с водой.

Варька большими глотками осушила стакан, а таблетки так и остались у мужа.

– Варя, а откуда тогда адрес этот? Мне сегодня тоже позвонили и продиктовали точное твое местонахождение. Ты не знаешь, кто по этому адресу проживает?

Варька не знала точно адреса, но у нее было только одно предположение – карманный дом культуры.

Через десять минут умытая и чуть успокоенная Варька сидела за столом, лопала Гутины плюшки и подробно рассказывала все с самого начала. Фома тоже вспомнил ту девушку с больной ногой, которая одолевала его в поликлинике и которая, как оказалось, и есть та самая Серова.

– Надо идти на квартиру к этой Елизавете Николаевне, так хозяйку зовут? Может, это кто-то из прежних дружков и укокошил Ирину, – выдвинула предположение Гутя.

– Надо, – глубоко вздохнула Варя. – Должны же у Ирки быть подруги, друзья… кроме Ленки Сорокиной.

– А кто это Сорокина? – вздернул брови Фома.

– А это та дама, которая беспокоилась о моем моральном облике. Та, которая тебе звонила.

Сегодняшний день был просто неприлично богат на новости – через какой-то час заявилась Аллочка и сразила всех наповал своим рассказом о Даниловых. Неверовы слушали ее, широко распахнув рты.