Хомут на лебединую шею - Маргарита Южина

– Ты иди, Ира, я тебя здесь подожду, в павильончике. Может, и еще шоколадку куплю, – фальшиво расцвела улыбкой Варя.

– Ну, как хочешь, а то пойдем. У меня вон квартира, на третьем этаже, окна сюда выходят.

Варька чуть было не ляпнула, что уже знает, какая у нее квартира, ее кто-то звал, и она видела. А она сразу убежит, как только Ирка скроется в подъезде.

– Ну, не прощаюсь, – махнула рукой Ирка и, уже отойдя на шаг, обернулась. – Кстати, не вздумай убежать. У меня для тебя такая потрясающая новость есть. Про твоего Фому, между прочим.

И пошла. Ну что ты будешь делать. Теперь Варьке точно никуда не деться. Она ни за что не пропустит «потрясающую новость» про своего мужа из уст Серовой. Пусть даже ей придется идти с этой Иркой черт-те куда. А чего идти-то? В конце концов, Серова же не тащит Варю силком, она действительно убеждена, что такое любопытное место, как у Елизаветы Николаевны, хочет посетить каждый. Надо только сказать ей, что никуда Варька не пойдет, а новость она, конечно, выслушает. Ох, надо было сразу пойти вместе с Иркой, та бы собиралась и рассказывала.

Варя решила, что еще не поздно, отбросила в урну хрустящие бумажки от съеденной шоколадки и понеслась в квартиру Ирки.

Она не стала ждать лифта, взлететь на третий этаж для нее была не проблема, и уже почти взлетела, когда ее взгляд споткнулся о скрюченную фигуру возле Иркиной двери.

– Ир, это ты, что ли? – тихонько позвала Варька. – Ты чего это на грязный пол, Ира? У тебя с сердцем, что ли, плохо?

Ирка лежала возле собственной двери, свернувшись, точно эмбрион, и пакет с продуктами валялся рядом. Там, видимо, было молоко, потому что из пакета вытекала тоненькая белая струйка. Струйка затекала под голову Ирки и становилась красной.

– Ир, ты чего? Ударилась? – еще не могла поверить случившемуся Варька.

Она говорила еле слышно, будто боясь разбудить Ирку, которую отчего-то так некстати сморил сон прямо возле собственной двери.

Кажется, Варя еще что-то лепетала, и, только увидев, как молочная струя совсем потеряла белый цвет, а из-под головы Серовой наплывает темная лужа, Варька сообразила наконец, что произошло страшное. Вскрикнула и понеслась из подъезда, подальше от скрюченной Серовой, разорванного пакета и от темной лужи.

Где-то в мозгу стучала мысль – Варька могла видеть преступника! Но домыслить не было сил. И времени.

Выскочив на дорогу, Варя подняла руку, и перед ней тотчас же затормозил мужичок на какой-то потрепанной иномарке.

– Вам куда? – бросил он через плечо.

– Домой. Мне домой.

Аллочка направлялась к магазину «Чудо». В ней боролись противоречивые чувства, и каким из них отдать предпочтение, она еще не решила. Все дело в том, что Толик оказался к ней равнодушным. Да-да, именно равнодушным! Сегодня она решила попросить его о помощи, и вот здесь-то и выяснилось, что он абсолютно равнодушен к ней.

– Я не имею возможности, – напыщенно произнес Толик, почесывая в ухе. – Ты, если хочешь, ступай одна, а я пока здесь поваляюсь, тебя дождусь.

– То есть как это?! – спросила Аллочка.

– А что такого? Я теперь что, так и буду за твоим подолом таскаться? Говорю же – иди! Я не ревную. И вообще дай на диване поваляться.

Аллочка была оскорблена. Он отказался ей помочь, а ведь они были почти супруги! Аллочка уже знала, как назовет своего первенца, а потом у них будет девочка, а потом у нее еще приготовлено имя любимого артиста для третьего ребенка. И опять же именем Гути тоже надо назвать кого-то, вероятно, это будет четвертое дитя, и вот, пожалуйста! Такое отношение!

– Я отлучаю тебя от себя на три дня, – величаво сообщила она любимому.

Любимый сыто икнул и осоловело уставился в телевизор.

– И на неделю от кухни! – добавила Аллочка.

– Как это от кухни?! – вскочил Толик и принялся нарезать круги возле пышной избранницы. – А почему это такое неравноправие? От тебя так на три дня, а от кухни… Я хотел сказать… Аллочка, ты жестокая! Я тебя почти полюбил! Да! Я полюбил тебя, Аллочка!

– Тогда поехали со мной!

– Ни за что! Из принципа!

– Тогда голодуй!… Голодай… В общем, что хочешь, то и делай, но наш порог не переступай! – вынесла приговор Аллочка и выперла возлюбленного за дверь.

Теперь она, конечно, раскаивалась. Ну зачем надо было вытряхивать из Толика душу? Ведь ясно же, что мужчина устает, вероятно, где-то трудится, а сам еще каждый вечер приходит к ней, к Аллочке, понятно, что выматывается. Все это ей стало понятно сейчас, когда несчастный Толик уже был выкинут за дверь и даже, поскулив немного, успел убраться. Вот и приходится сейчас одной тащиться в магазин «Чудо», потому что ей нужно узнать точный адрес. А потом она отправится в домоуправление, посидит с бабушками на лавочке и сама узнает про эту Данилову все, что надо.

С бабушками вышло просто замечательно. Аллочка решила не трогать политику, а просто купила два стакана семечек и с кулечком уселась на скамеечку возле подъезда, который ей назвала Гутя. Через пять минут возле нее уже сидела щупленькая старушка в розовом платке.

– Берите, бабушка, угощайтесь, – протянула ей горсть семечек Аллочка.

– А и спасибо, милая, да токо шшелкать мне сиравно нечем, – смущенно подергала ворсистым подбородком бабуся и залезла прямо в кулек морщинистой рукой, минуя предложенную горсть.

Аллочка мимолетом отметила, что в ладошку старушки уместилось как раз полтора стакана. Если к ним присоединится еще одна такая бабушка, Аллочке придется бежать и покупать еще стакана три семечек, надо же старушек чем-то побаловать.

– О-ой, ишь, расселись! И чегой-то? – как по команде стали стекаться старушенции со всего двора. – Слышь-ка, Анисьевна, двинься. А чего, нынче всем бесплатно семечки-то дают?

– Да всем, выборы ж скоро, вот и манют народ, семечками зубы-то затыкают, – начали накаляться страсти.

Аллочка поерзала на скамейке, а потом решила, что, пока семечки не все съели, надо начинать разговор, благо старожительниц собралось достаточно.

– Я не агитатор, я так просто. Честно сказать, так я мужика своего здесь караулю, – плевалась Аллочка шелухой, искоса наблюдая, как у старушек заинтересованно разгораются глаза.

– А и чаво тут-то караулишь, неуж кака краля из нашего подъезду? – с фальшивым равнодушием спросила толстая старушка в ярко-желтой куртке с цыплятами на животе.

– А чего б я здесь сидела? Тут-то? Стал, поганец, из дому бегать да деньги таскать, ну кому ж такое понравится! Я уж добром просила и скалкой охаживала, ничего не берет, бегает, и все тут. Уж, думаю, выслежу, все лохмы разлучнице-то повыдираю!

Старушки оживились. Давненько в их подъезде не было таких вот драм.

– А у нас, слышь-ка, в деревне-то как раньше-то делали, вертихвостке-то все двери дегтем мазали. Вонишша! И не отскребешь, вот в чем дело!

– Ты сама-то думай! Это ж в деревне! Там один дом стоит и вокруг ветер обдуват, а у нас-то! – покрутила у себя возле виска другая старушка, тощая, в огромных кроссовках, вероятно, позаимствованных у внука. – У меня напротив Люська живет, уж така свиристелка! Так ежли ей кажный раз двери-то дехтем мазать начнут – мы перемрем от удушья-то все! Тоже, посоветовала!

– Нет, мой не к Люське ходит, это точно. Тут подруга моя его на днях видела. Идет, говорит, с какой-то дамой, сам ей улыбается во все зубы, а та серьезная такая, одета богато. Ну, моя-то подруженька тоже не под забором родилась, проводила их до дверей, а потом расспросила, как эту даму зовут. Оказалось – Данилова Полина Андреевна. Вот я и сижу, думаю, и что это за Данилова такая. Чем же это она лучше меня будет? – справно врала Аллочка.

Старушки переглянулись.

– Полина, говоришь? Вот ить, че деиться, а так и не подумаешь ни в жисть, – сокрушенно замотала головой одна из старушек.

– А чего? Она женщина незамужня, может, и пригрела ково, токо мы не углядели. Всяко быват, – понуро рассудила другая бабуся. Казалось, то, что они не углядели, она всерьез считала своей халатностью.

– Да как же незамужняя? Я слышала, у нее муж есть, Сазоном звать… – потихоньку выведывала Аллочка.

Старушки дружно замахали на нее руками.

– Да бог с тобой! Сазон-то какой муж, брат он ей. Родной брат, как есть родной.

– Она сама-то в ституте говнетики работат, уж больно больша шишка, – доверительно сообщила бабуся в желтой куртке и начала быстро рассказывать, боясь, что подруги ее перебьют. – Полька никода в замуж-то не ходила, жила ровно как осина – одна. Я-то и мать, и отца их знала, мы ж первые заселились. Вот, послушай.

И бабушка рассказала. Даниловы заселились действительно одни из первых. Семья была дружная – мать, отец да сынок – Бориска. Жили справно, не шумели, отец сильно не пил, а когда и выпьет, жену по двору не гонял, и она тоже вела себя смирно, встретит пьяненького супруга, разденет, разует, да и спать уложит, хорошая была семья. Сын рос, был баламутом, как и все в его возрасте, время пришло – пошел в армию. А вот когда сынок-то в армию отлучился, тут и оказалось, что у Даниловых не только сын, но и дочка имеется. Дочь прибыла неизвестно откуда, с огромным животом. Бабы соседские потихоньку у Веры, матери-то, вызнали. Оказывается, девчонка поехала учиться в большой город, еще четыре года назад, да, видно, учеба не тем боком пошла – вот, привезла ребенка, ну и, ясное дело, никакого отца у этого дитяти не намечается. Бабы хоть и сочувствовали Вере в глаза, а за глаза каждая своего мужика покрепче к себе тянула – мало ли чего молодой девке в голову взбредет, а ну как она решит и еще кого родить? Но Полина ни на кого даже не смотрела. Девочка у нее родилась. Очень рано отдали ребенка в ясли, а сама Полина снова ударилась в учебу. Потом работать пристроилась. Мать-то, пока жива была, помогала, как могла, а потом-то не стало их – ни Веры, ни Николая, болезни замучили, рано умерли. Осталась Полина с дочкой одна, и братец приехал. После армии он на какую-то стройку подавался, долго там куролесил. Ничего не нажил, но научился пить, кутить и отдыхать на полную катушку. Вертопрахом жил Бориска. Уж сколько с ним Полина мучилась: и на работу гнала, и сама его устраивала, да все без толку. Полина-то на девчонку тянулась, учила, одевала, как куклу, все самое хорошее ей покупала, а как только дочка-то подросла, собралась и заявила: