Наследник - Андрей Мартьянов

— Постой, — окликнул Славик молодого дана и вытянул руки вперед. — Развяжи!

— Нэй...

Снаружи громыхнул тяжелый деревянный засов. Сволочи, еды и главное — воды, не оставили!

Славик ошибся: соратники Рёрика могли быть сколь угодно воинственными и суровыми, но только не бездушными — не прошло и четверти часа, как дверь хлева отворилась и давешний норманн принес деревянное блюдо с теплым еще хлебом, вареной бараниной и крынкой молока. Поставил на пол, там где почище, и снова ушел. К мясу прилагались овощи — Славик так и не понял, репа это или разновидность турнепса. Пища почти несоленая, мясо необычно пахнет мятой. Зато порция огромная — даже если покушать плотно, хватит еще раза на два.

Славик не ел с раннего утра, позавтракали еще в Питере, затерявшемся незнамо в каких веках и точках пространства, но удалось лишь чуток поклевать. Два кусочка мяса, немного хлеба, одна репка. Все еще подташнивало, болели зубы — Рёрик, гадина, влепил яблоком клинка выше переносицы, ровно под брови. Синячищи под обоими глазами натекли кошмарные, и пускай зеркала в хлеву не имелось, Славик живо представлял себе, как сейчас выглядит со стороны — ну чисто жертва глобального катаклизма: лицо опухло, сине-багровые гематомы вокруг глаз, запекшаяся ссадина на лбу. Писаный красавец!

Хлев, как и все до единой постройки на Ореховом острове являлся полуземлянкой — срубы без фундамента вкопаны в каменистую почву и снаружи присыпаны землей, на двускатной крыше растет мягкая травка. Под потолком есть отдушины, шириной не больше чем с ладонь, если залезть на копну заготовленного для животных сена, можно посмотреть, что творится снаружи.

Спать пока не хотелось, и так дрых большую половину дня. Посему Славик занял позицию возле одной из щелей, смотревших на «главную площадь» деревни и принялся наблюдать. Белая ночь и горящие костры позволяли.

Даны отдыхали по-своему: мало кто захотел оставаться в душных длинных домах, некоторые завернулись в плащи и легли спать на свежем воздухе, другие собрались у большого костра, на котором стоял внушительных размеров котел. Никакого пьяного буйства и прочих «типично варварских» развлечений. Ни одной женщины. Ведутся степенные беседы, те кто попьянее (тянет запахом свежего пива) посмеиваются над чем-то своим. Никто не шумит и не ссорится — здесь будто собралась одна большая семья. Кроме данов Рёрика на острове задержались владельцы двух кораблей, днища которых смолили на берегу. Их предводитель, толстый дядя с обязательной окладистой бородой, в красивой темно-синей рубахе с белой вышивкой по вороту и рукавам, говорил больше всех и привлекал всеобщее внимание. Иногда, как показалось Славику, он переходил на стихи — речь становилась ритмичной и явно рифмованной.

Не похожи эти мужики на диких варваров, ой не похожи!

Мирная посиделка внезапно прервалась. Откуда-то издалека мутной, затуманивающей разум волной накатил тот самый звук, что смертно перепугал Славика во время первого большого путешествия по этой стороне. Вдали, по южному берегу реки, огромное Нечто тяжко вздохнуло, и снова начало визгливо причитать с невыразимой тоской и безнадежностью. Была взята высшая, переходящая в истошный визг, нота и внезапно наступила полнейшая тишина — даже свинки из хлева замерли. Потом снова:

БОО-АППУ...

Ни дать, ни взять, зевнул великан, размерами и массой приближающийся к легендарным титанам из мифов Эллады. Славику почудилось, что земля вздрогнула. Низенькая мохнатая лошадка в огороженных грубо отесанными досками сенях затопала ногами и начала тихонько ржать, овцы сбились в единый дрожащий гурт, только розово-коричневые хавроньи не шевелились.

— Да не бойтесь вы, — шепнул Славик, обращаясь к домашней скотине. Надо было хоть что-нибудь сказать, иначе страх полностью парализует психику. Если нет людей, с которыми можно поговорить, подойдут и бессловесные твари, с которыми мы спокон веку живем вместе. Лошадка смотрит на человека с надеждой — подойди, успокой...

Славик съехал с копны на пятой точке будто с ледяной горки. Связанными руками подхватил одну из несъеденных репок. Подошел к коняшке.

— Тебя как зовут? Меня — Слава. Или Слейф, ты ж по-русски не понимаешь... Возьми.

Лошадка нащупала губами репку, схрумкала. Глянула благодарно. И тут Славика проняло — он уткнулся лицом в бархатный нос зверя и тихо заплакал. Он не видел выхода. Нет никакого «шанса», никакой возможности выбраться отсюда, и вообще этот...

С двери хлева сбросили наружный засов. Створка отошла в сторону.

— Я знал, что он обычный человек, — сказал Рёрик-конунг. — Лошадь его не боится. Кетиль, освободи руки. Не порань.

Кетиль, тот самый дан, что приносил Славику еду, аккуратно разрезал ножом стягивающую запястья веревку. Узел распался.

— Хозяин не хочет, чтобы ты ночевал в его доме, — Рёрик подошел ближе. Недовольно посмотрел на слезы размазанные с грязью по лицу Славика. — Останешься здесь. Еды у тебя достаточно. Сейчас Кетиль принесет воды, умыться. Для мужчины стыдно плакать, но ты из другого народа, наверное у вас иные обычаи. Я не вправе их осуждать.

— Не нидур, — выдохнул Славик. Сморкнулся. Вытер лицо рукавом.

— Каждый знает, что ты плохо понимаешь нашу речь, — кивнул Рёрик. — Ты нездешний, очень издалека. Ты опасаешься нас, а мы опасаемся тебя. Однако, было названо имя Трюггви-жреца и мы хотим знать, что с ним произошло.

— Не знаю я что делать! Не знаю! По слогам повторить? На китайском? Все, звиздец! Доигрались!

Серега окончательно потерял самообладание. Он ходил вперед-назад по обширной кухне, матерился так, что лошадь ломового извозчика свалилась бы в обморок, услышав любую из многоэтажных словесных конструкций, пинал мебель и вообще был неадекватен. Наталья и Трюггви не перебивали — давали выговориться.

Сотрясения воздуха продолжались уже минут десять, с самого появления Сереги из-за Двери. Он объявился в одиночестве, мокрый, грязный и запыхавшийся, первым делом снял с плеча карабин, прислонил к стене, отстранил от Двери Трюггви и дважды провернул ключ в замке. Вытер лицо ладонью, оставляя темные разводы на щеках и лбу и на естественный вопрос Натальи «А где Славик?» разразился камнепадом самых черных ругательств — это больше напоминало истерику, за много лет знакомства Серегина подруга никогда не видела его в таком состоянии. Даже по пьяни он вел себя сдержаннее.

Трюггви сразу понял: случилось недоброе. Дан посмурнел, нахмурил соломенные брови, сжал левый кулак и полуутвердительно, полувопросительно произнес: