Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

отвар в рот грузчику, которого только что принесли из порта. Паренек сломал ногу. — Что привело тебя в объятия Молодого бога?

— Сомнения, Баки, — ответил тот, не зная, что его собеседник уже носил когда-то это имя. — Я стал сомневаться в вечных истинах, и мне не нашлось больше места в храме Амона, где служил мой отец и дед. Лубок готов?

— Готов, превосходный, — ответил Безымянный. — Тянуть ногу?

— Да, вытяни ее, как только сможешь, — скомандовал настоятель. — Нужно сопоставить кости. Иначе срастется криво, и он навсегда останется хромым.

Баки из всех сил потянул за тощую лодыжку грузчика, и тот замычал, пытаясь вырваться. Тщетно, тут народ был опытный, да и с Кипра до этих земель дошла мудрость, поражающая своей простотой и суровой правдой: хорошо привязанный больной в обезболивании не нуждается. Тут поступили в строгом соответствии со сказанным. Грузчик был примотан к своему ложу на совесть.

— Бинты! — приказал настоятель, сжав голень двумя дощечками.

— А почему сомнения — это плохо? — спросил Безымянный. — Разве не в сомнениях начинаются споры? И разве не в споре рождается истина?

— Так сказал царь Эней, — довольно кивнул Мериамон, — и после этих слов я понял, что жил неправильно. В Стране Возлюбленной споров нет уже очень давно. Есть лишь знание, что передается в поколениях жрецов. А вместе со знаниями передаются заблуждения, которые никто не смеет опровергнуть.

— Разве добродетель — это не поддержание Маат? — спросил Безымянный, которому науки давались куда хуже, чем работа удавкой и ножом. Он мазал смолами тканевую повязку, на долгие недели превращая ее в подобие камня.

— А что есть Маат? — азартно воскликнул Мериамон. — Для людей вокруг нас Маат — это бог. Его нельзя познать. Ему можно лишь служить, соблюдая раз и навсегда утвержденные ритуалы. Для меня теперь Маат — это Космос, единый, бесконечный и идеальный в своем совершенстве. Познать его и его законы — наша святая обязанность. А сомнения — это способ познания. Они заставляют думать, рождая новые идеи.

— Когда я был мальчишкой, — произнес Безымянный, — мой отец учил меня задавать себе один вопрос: что я должен делать, чтобы мир продолжал существовать? Получалось так, что достаточно почитать богов так, как завещали предки, почитать власти, жертвовать на храмы и вести праведную жизнь. И тогда на суде вечности перо Маат в руках бога Тота перевесит мое сердце, и меня ждет доброе посмертие. Сорок два судьи выслушают мою исповедь, и Осирис решит, что я достоин вечной жизни. А если мое сердце, исполненное грехов, перевесит, то зверь Амит сожрет его, и я исчезну навсегда, растворившись в Хаосе.

— Это так, но не совсем, — одобрительно кивнул Мериамон. — Мы задаем себе еще один вопрос: из чего состоит этот мир, и по каким законам он существует? Мир не является статичным. Космос — это живое существо. Он растет и развивается точно так же, как растет дитя. Посмотри, сколько нового появляется в Энгоми каждый год! Разве все это могло случиться, если царь царей вместо своих ежедневных трудов исполнял бы только набор положенных ритуалов?

— А сохранение тела, Хат? — спросил Безымянный. — Недавно сюда приходила убитая горем вдова, чей муж пропал в пустыне. Он будет теперь мучиться вечно? Откуда у одинокой женщины возьмутся средства на статую или посвятительную стелу? Куда придет за едой его Ка? Куда будет в виде птицы прилетать его Ба?

— Тело бренно, — отмахнулся от него жрец. — Хат — лишь пустая оболочка, потому что Ах, просветленный дух, вечен и бессмертен. Ее муж уже подвергся суду Осириса, и если он праведно жил, то сейчас пребывает в садах Иалу, наслаждаясь вечным блаженством.

— Так значит, — удивился Безымянный, — не нужно сохранять тело после смерти? А меня в Саисе учили совсем другому.

— Не нужно, — отрезал настоятель. — В этом нет никакого проку. Смерть — это всего лишь часть жизни, переход бренного тела Хат в состояние просветленной души Ах, соединившейся с богами.

— Так вот, значит, чему учит отступник? — на пороге их дома стоял одетый в тончайшее льняное платье человек, опиравшийся на жреческий посох. На рыхлом лице его застыла брезгливая усмешка. Настоятель храма Амона-Ра, один из первых людей северной столицы, собственной персоной.

— Приветствую тебя, брат мой, — смиренно произнес Мериамон.

— Ты не смеешь называть меня братом, отверженный, — глядя с ненавистью, ответил жрец. — Ты грязь! Ты повергаешь основы! Ты преступник, несущий Хаос!

— Докажи, — спокойно парировал Мериамон, и слуга Амона задохнулся от возмущения.

— Что я должен тебе доказывать, негодяй? — еле-еле выдавил из себя он, хлопая лишенным ресниц веками. — Я говорю, а ты смиренно внимаешь, как и положено низшему.

— Ты изрыгнул ругательства, — продолжил Мериамон, — думая, что твой сан превратил их в абсолютную истину. А мне плевать на твой сан, ты ничем не лучше меня. Я, как и ты, ношу чин «Тот, кто над святыней». Я требую от тебя доказательств сказанного, иначе ты станешь в моих глазах лжецом и буяном, чей грязный рот не поспевает за глупыми мыслями.

— Ты будешь бит за свою дерзость палками, — едва смог вымолвить побагровевший жрец. — Я изгоню тебя из Пер-Амона, а твой храм разнесут по камешкам…

Он говорил, говорил и говорил, брызжа слюной. Жрец Амона не замечал младшего жреца-уаба, который разглядывал его, словно рыбу на разделочной доске. На тонких губах Безымянного плясала ехидная усмешка. Уж он-то знает точно, для чего сюда прислан. Да, он не так умен, как мудрейший слуга бога Мериамон, но зато куда лучше него понимает паскудную человеческую натуру. Он знает, что жрецы Пер-Рамзеса нипочем не отдадут свою власть кому бы то ни было. Именно они настоящие хозяева Черной земли, а вовсе не фараоны. К этому несложному выводу Безымянный пришел, когда двухлетнее пребывание в Саисской школе и практика в Энгоми научили его думать. Совершенно лишний навык для того, чей удел — пахать землю и вязать снопы. Удел, который Безымянному казался хуже смерти.

— Схожу-ка я в подвал, — буркнул он, почесывая лысую макушку, потеющую под льняным париком. — Нужно проверить реквизит и оружие. Пусть видит Молодой бог, мне все это скоро понадобится.

1 Ипет-Исут — Карнакский храм. Ипет-Ресет — Луксорский храм. Между ними