Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

Одиссей моего мужа обидным словом назвал. А Тимофей тоже не жрица-исповедница, государь. Он терпеть не станет. Обложил его при всех и сказал, что отныне Одиссей враг ему. Теперь Тартесс на наши шахты нацелился. Мало Одиссею олова, еще и серебра хочет.

— Может быть, ссора та неслучайна была? — прищурился я. — Не замечала, что Одиссей раньше серебром интересовался?

— Было такое, государь, — кивнула Феано. — Сама думала об этом. Молю, уйми их. Они только тебя и послушают. Если будет большая война, нас всех сметут. С севера из-за гор какой-то странный народ идет. Они покойников своих сжигают, а пепел в горшках закапывают. У них оружие доброе, и воюют они умело. Тимофей с ними уже бился пару раз, когда на восток ходил.

— Проводника дашь? — спросил я.

— Дам, господин, — кивнула она. — Но ты уж поспеши, всеми богами заклинаю!

— Оставаться не будем! — скомандовал я кентарху. — Корабли в воду!

Затейливые переливы мата разнеслись над портом, заставив грузчиков-иберов бросить работу. Провинциалы благоговейно внимали, крепко-накрепко запоминая каждое слово. Столичные изыски обогатят здешний лексикон, как это уже произошло в других местах.

— Как жизнь? — спросил я Феано, пока гребцы, только что затянувшие корабли на берег, толкали их в обратную сторону.

— Слава богам, государь, — ответила она. — Не на что мне жаловаться. Хорошо живем. Троих детей родили, достаток кое-какой есть. Конечно, не столица у нас, но тоже неплохо. Каждый год купцов все больше приходит, пошлины идут, с таверны доходы опять же. Дворец даже построили, с такой же купальней, как у меня в Энгоми была. Нечего мне больше хотеть, государь. Лишь бы дети были здоровы, да муж мой голову свою по глупости не сложил. Молюсь каждый день об этом. И за тебя молюсь, государь. Если бы не ты, не было бы ничего этого.

— Я рад, — кивнул я.

— Могу я вопрос задать? — замялась вдруг она, заалев, словно маков цвет. — Ты не подумай чего неподобающего… Просто любопытство меня бабье гложет…

— Спрашивай, — прищурился я.

— А если бы я тогда дитя родила, — она замолчала. — Ну, когда наложницей твоей была. Ты бы его признал?

— Признал бы, конечно, — кивнул я. — А почему спросила?

— Да так, — усмехнулась она. — Просто понять хотела, дура я или все-таки нет. Теперь вот точно знаю, кто я.

— И кто же? — заинтересовался я.

— Пора тебе, государь, — снова усмехнулась она, но получилось у нее совсем невесело. — Умоляю, спаси нас. Останови бессмыслицу эту.

— Прощай, — сказал я ей. — Не знаю даже, увидимся ли когда-нибудь еще.

— Увидимся, господин мой, — ответила она. — Ты же на обратном пути тут остановишься. Гибралтар нипочем не обойти. Сделай милость, погости со своими людьми пару дней, а то наша таверна пустует что-то.

Вот люблю я женщин, которые точно знают чего хотят. М-да…

Вся Испания, что вдоль, что поперек — тысяча километров, но между столицами обеих царств, если идти по суше, от силы сто. Такой вот парадокс. И Кадис, и Гибралтар (а Тимофей не стал излишне напрягать мозг) расположены рядом с проливом, только с разных его сторон. Потому-то и добраться в Кадис проще простого, при условии, что у тебя есть грамотный лоцман, который знает, как воспользоваться здешними отливами и приливами. Воды здесь — полное дерьмо, и без опыта даже с косым парусом пройти бывает очень непросто. Уж слишком сильно и коварно течение, идущее из океана в Средиземное море. Тем не менее лоцман у нас был отменный, и мы причалили в устье реки Гаудалете уже на следующий день. И, как выяснилось, сделали это очень своевременно. Тимофей с войском стоял на левом ее берегу, а Одиссей — на правом. И ни один из них пока что не решался перейти в наступление, понимая, что немедленно проиграет.

— Вот ведь два барана! — сплюнул я в сердцах, видя, что левый берег разорен дотла. Иберы Тимофея даже виноградники выкорчевали, и порубили оливы. А хижины турдетанов, стоявшие там, сожгли дотла. Только Кадис, расположившийся на крошечном островке, уцелел. Одиссей не стал уходить на материк и построил себе дворец прямо здесь.

— Позовите царей, — скомандовал я. — И разбейте на берегу шатер.

— Я могу пойти с тобой, отец? — несмело спросил меня Ил.

— Можешь, — повернулся я к нему. — При условии, что не скажешь ни одного слова, кроме «здравствуйте» и «до свидания».

— Я обещаю! — кивнул он с самым серьезным видом.

Уже через полчаса оба царя сидели передо мной, свирепо сопя и глядя друг на друга исподлобья. Тимофей заматерел, превратившись из гибкого мускулистого парня в этакого кряжистого громилу. В его непокорной шевелюре уже и седые волоски промелькнули. Или мне это показалось в неверной полутьме? А, неважно…

Они оба в подаренных мной доспехах, сверкающих золотом чешуи. Их шлемы сняты и стоят рядом, открывая скалящиеся в злобе физиономии. Да, они и впрямь поссорились не на шутку.

— Вы оба признали себя моими детьми, — сказал я и неспешно отхлебнул из кубка до невозможности кислое вино, отдающее запахом бурдюка. — Скажите, доблестные, но не слишком разумные цари, признаете ли вы это сейчас?

— Признаю, — уверенно кивнул Тимофей.

— И я признаю, — ответил его визави.

— Тогда я, как ваш отец, имею право свершить суд, — сказал я. — А вы обязаны исполнить мою волю. Мое решение таково: этой войне не бывать, войска я приказываю распустить по домам. Пленных вернуть, награбленное тоже. Воинам заплатите из своего кармана. Кто ослушается, получит торговые санкции.

— Чего получит? — Тимофей прочистил ухо и уставился на меня с непонимающим видом. — Прости, государь, не поспеваем мы за тобой. В вашем Энгоми, что ни день, то новые слова рождаются.

— Я вдвое понижу закупочную цену на олово, — загнул я палец, — и втрое повышу цену на железо и медь. Ни один корабль не пройдет к вам без моего разрешения. Я пущу в тех водах свои патрули. Я совсем перестану закупать вашу шерсть, а потом объявлю, что моя защита не распространяется больше на земли Иберии и Тартесса. Уверяю, через год вы вспомните этот разговор со слезами. По вашу душу нагрянут все — от шарданов до