Поступь молодого бога - Дмитрий Чайка

паса, в прикупе — чудеса! — торжественно заявила Лаодика, перевернув карты. — Ну вот! У меня Хенерет-Несут, придворная дама и Хака-Хесут, чужеземный царь. Марьяж, царственные!

Они просидели так почти до заката, когда в ее покои забежала управляющая Домом женщин, и почтительно застрекотала что-то, склонившись к уху Лаодики. Та побледнела и простонала, обхватив голову.

— И ты говоришь мне это только сейчас? Через три часа сын Ра придет в мою спальню? Да я же не успею приготовиться! Царственные! Прошу прощения за дерзость, но я вынуждена попрощаться. У меня совсем нет времени…

Никто не знает, чего ей это стоило, но Лаодика успела. Омовения, удаление волос с тела, умащение маслами и прочие процедуры занимали порой полдня, но сегодня ее слуги работали с неслыханной скоростью. Визит фараона прошел без происшествий, и когда гомонящая толпа свиты осталась за дверью, она почтительно склонилась перед ним.

— Боги в очередной раз благословили моего господина, — произнесла она.

— Да, сегодня все прошло хорошо, — рассеянно ответил Рамзес и небрежно взмахнул рукой. — Все вон!

Служанки, стоявшие вдоль стен, кто с кувшином, кто с опахалом, кто с кубком, склонились и выкатились из комнаты, не рассуждая, не разгибаясь и не поднимая глаз от пола.

— Ты затеял сегодня что-то особенное, мой царственный супруг? — промурлыкала Лаодика, погладив его по щеке. — Ты даже слуг удалил!

— Нам нужно поговорить, Нейт-Амон, — решительно сказал Рамзес. — Ты строишь храмы Сераписа в Нижнем царстве. Жрецы в ярости…

— Дай угадаю, — игриво улыбнулась ему Лаодика. — Не тот ли жрец в ярости, что метит на место первого слуги Амона? Я угадала?

— Что-о? — Рамзес неприлично разинул рот, хватая воздух, словно рыба, выброшенная на берег. — Ты хоть понимаешь, что говоришь?

— Прекрасно понимаю, — погасила улыбку Лаодика. — Я сказала когда-то, что стану шарданом у дверей твоей спальни. Что я буду искать твоих врагов. Так вот, Рамсеснахт и есть твой главный враг. Он собирает вокруг себя недовольных. Ты, став первым слугой Амона, отнял у них власть и доходы. А храмы Молодого бога забирают у них влияние на умы. Там дают утешение и помогают, а не вымогают жертвы у тех, кому и так нечего есть.

— Да, ты угадала, сегодня я говорил с Рамсеснахтом, — задумчиво потер подбородок фараон, аккуратно отлепив от него бородку. — Но он точно не враг мне. Он просто не посмеет.

— Сейчас не посмеет, — пожала плечами Лаодика, снимая с мужа ожерелья и браслеты. — А потом, когда придет великий голод, все они поднимут головы. И тогда тебе понадобится любая помощь. Они выкрутят тебе руки и заставят снова дарить земли и людей.

— Ты веришь в это? — сощурился фараон. — Но почему голод должен прийти? Мы усердно почитаем богов, и наши жертвы обильны. За что бессмертным карать нас?

— Муж моей сестры так сказал, — пожала плечами Лаодика. — А он пока что не замечен во вранье. Люди говорят, что он и есть воплощение Сераписа, как ты воплощение Гора.

— Идеи жрецов Молодого бога странны, если не сказать больше, — поморщился Рамзес. — Я уже жалею, что дозволил строить его храмы. Это зараза, которая расползается по Египту, отравляя умы. Она разорвет страну на куски.

— У нас нет выбора, мой милый, — совершенно серьезно сказала Лаодика. — Нужно меняться, иначе Страна Возлюбленная погибнет. Ты ведь уже начал менять ее, потому что тоже это понимаешь.

— Не строй больше храмов Серапису, — сухо сказал Рамзес. — Я запрещаю.

— Как прикажет мой царственный супруг, — склонилась Лаодика. — Твое слово — это воля бога. Только вот ты и сам живешь по заветам Сераписа. Ты строишь новые города, открываешь границы для купцов и бьешь монету. Ведь это ты делаешь странное в глазах слуг Амона. Разве ты не видишь, что жрецы злятся не на слуг Сераписа, а на тебя? Ведь это не они и не их молитвы спасли страну, когда мир вокруг рушился. Ее спас ты! И только ты! И этим ты опасен для них. Ты слишком силен, чтобы быть послушным жрецам. Именно поэтому ты нуждаешься в защите.

— Замолчи! — сжал зубы Рамзес. — И больше никогда не произноси ничего подобного! Это невозможно…

— Слушаюсь, мой господин, — склонилась Лаодика. — Твоя любящая жена страдала от одиночества слишком долго. Но теперь луч солнца озарил ее жизнь. Иди ко мне!

Проклятый матрас не давал Рамзесу уйти из спальни жены. Только здесь к утру утихала боль в спине. Он не признавался в этом никому, но после многочасовых празднований его поясница просто разламывалась от боли. Ведь он совсем не молод, он живет уже полвека…

— Рамсеснахт, — шептал он. — Неужели осмелится? Я ведь знаю о его делах, мне доносят… Но если даже моя пустоголовая женушка это видит, значит, видят и остальные… Проверим его силу, пусть покажет себя…

* * *

Месяцем позже. Пер-Рамзес. Нижний Египет.

Место для храма Сераписа выделили препоганейшее. И даже ходатайство самой царицы Нейт-Амон едва сдвинуло дело с мертвой точки. Жрецы бога Солнца, исполнявшие множество должностей при дворе, бились как львы, чтобы не допустить строительства, но тщетно. Их интриги не смогли остановить поступь Молодого бога, они лишь немного замедлили ее.

Столичный район Пер-Джару, Дом чужаков, расположен на западе города. Запад — источник зла, это знают даже дети. Там находится царство бога Сета. Оттуда приходят его порождения: песчаные бури, скорпионы, гиены и ливийцы. Где же еще поставить храм бога, пришедшего в Страну Возлюбленную с варварского Кипра? Только там, в нечистом месте, где живут иноземцы-ааму, и где никогда не поселится ни один египтянин, имеющий к себе хоть малую толику уважения.

Безымянный был посвящен в чин уаба, «чистого». Он теперь младший жрец в храме, которого пока нет. Есть лишь большой дом, купленный у разорившегося купца, и площадка будущего храма, где стоит жертвенник. Стен еще нет. Вместо них пока что выложено несколько рядов кирпича. Дом служит пристанищем самому Безымянному и настоятелю храма, чей титул звучал как Хери-иб, «Тот, кто над святыней». Здесь же они принимали новую паству, коей было пока немного. Здесь они помогали людям, потому как настоятель происходил из старой жреческой семьи и был неплохим врачом.

— Скажи, о превосходный и мудрый Мериамон, — почтительно спросил Безымянный, вливая маковый