Сестры-соперницы - Филиппа Карр

Слуга выехал, а я вернулась к Феб. Заставив ее улечься в кровать, я встала у окна, ожидая прибытия повитухи.

Феб выглядела очень плохо, и я не знала, по какой причине: то ли от боли, то ли от страха, охватившего ее в самый ответственный момент. Семнадцать лет она выслушивала мрачное пророчества отца о возмездии, ожидающем нас за грехи, и не было ничего удивительного в том, что сейчас она ожидает самого худшего.

Я уговаривала Феб не бояться. Множество девушек бывали в таком же положении, и все завершилось удачно для них. Я была почти готова рассказать ей о собственном опыте, чтобы успокоить ее, но вовремя удержалась.

Когда во дворе раздался стук копыт, я стояла у окна и тут же бросилась к лестнице, решив, что конюх привез повитуху.

Конюх действительно вернулся, но один.

— Где же матушка Гэнтри? — спросила я.

— Она не может приехать, госпожа Берсаба.

— Как это не может? Ведь я специально послала тебя за ней!

— Я стучался в дверь, но никто мне не открыл. Тогда я закричал: «Тебя требуют в Тристан Прайори. Там рожает служанка».

— И что дальше?

— Она подошла к окну и покачала головой. Потом откинула занавеси и сказала: «Уезжай отсюда, а то пожалеешь». Ну, я и поехал, чтобы все вам рассказать, хозяйка.

— Ты дурак! — воскликнула я. — Она нам необходима. Как ты думаешь, я посылала бы тебя, если бы нам было наплевать, приедет она или нет? Седлай мою кобылу.

— Госпожа Берсаба…

— Седлай лошадь! — заорала я, и он, дрожа, повиновался.

— Госпожа Берсаба, — бормотал он, — уж лучше я еще раз…

Я прыгнула в седло и выехала за ворота. Дождь лил как из ведра. Я не была одета для верховой езды. Голова моя была непокрыта, и волосы прилипли к спине.

Я уже предвидела ореол славы, окружающей мой поступок. Это я спасла Феб от ее отца; это я спасла Карлотту от толпы фанатиков, хотя до этого сделала все, чтобы предать ее в их руки; и теперь я продолжала играть свою героическую роль. Я собиралась в последний момент доставить повитуху, которую дурень-конюх не смог уговорить приехать, поскольку она устала или была слишком ленива, чтобы трогаться с места ради какой-то служанки.

Я подъехала к домику и забарабанила в дверь. В ответ послышался слабый голос, и я, откинув щеколду, вошла внутрь.

— Миссис Гэнтри… — начала я.

Она лежала в кресле, и только подойдя вплотную и встряхнув ее, я заметила, что у нее огненно-красное лицо и остекленевшие глаза.

— Убирайся! — простонала она, — не подходи ко мне. Отойди подальше, говорю тебе.

— Миссис Гэнтри, сейчас начнутся роды…

— Уходи отсюда, — закричала матушка Гэнтри, — я больна оспой.

Я поняла, почему она не открыла дверь конюху, и осознала, что, войдя в дом, подвергла себя смертельной опасности.

Я вышла из дома и села в седло.

Обратная дорога в поместье показалась мне очень долгой. В конюшне конюхи уставились на меня. Мокрая и уставшая, я поднялась наверх, в комнату Феб. В дверях стояла мама.

— Куда ты отлучалась, Берсаба?

— Я ездила за матушкой Гэнтри. Она не сможет приехать… она больна… говорит, что это оспа.

— Ты с ней виделась?

— Да. Я вошла в хижину и хотела забрать ее с собой.

— Ах, дитя мое, — вздохнула мать, — ты должна немедленно снять с себя всю одежду.

— Что с ребенком Феб?

— Он родился… мертвым.

Я пристально посмотрела на мать, которая сейчас думала только обо мне.

— А Феб?

— Ей очень плохо, но она, Бог даст, выкарабкается. Я хочу, чтобы ты немедленно переоделась. Пойдем.

Она повела меня за собой.

Я чувствовала себя слабой, разбитой, опустошенной.

Часть третья. АНЖЕЛЕТ

ГАЛЕРЕЯ СОБОРА СВЯТОГО ПАВЛА

В дороге мне было грустно — ведь я впервые в жизни рассталась с Берсабой. Кроме того, я постоянно ощущала беспокойство, потому что в нашей жизни наступил поворотный пункт, и я инстинктивно понимала, что прежние времена уже не вернутся.

Я так часто мечтала побывать в Лондоне, так ярко представляла себе это путешествие, что сейчас у меня временами появлялось жутковатое чувство, что я своими желаниями и вызвала эту лавину событий. Однажды одна умная женщина (я уверена в том, что она была белой ведьмой) заявилась в замок Пейлинг вместе со своим мужем, который был кем-то вроде странствующего торговца. Тетя Мелани предоставила им ночлег и женщина, желая как-то отблагодарить нас за гостеприимство, предложила нам погадать. Молодежь приняла предложение с радостью. Я навсегда запомню предсказание, касавшееся меня. Звучало оно примерно так: «Если тебе очень сильно захочется чего-то, ты это получишь. Просто думай об этом и представляй себе, что оно уже стало твоим. Если ты будешь так делать, твои желания почти всегда исполнятся. Но за это придется платить, причем так, как ты не ожидаешь и, может быть, не хочешь. Может даже случиться, что ты пожалеешь о том, что получила желаемое».

Именно так я чувствовала себя по пути в Лондон. Я уехала из-за болезни Берсабы. Я видела страх в глазах матери и знала, что она решила отправить меня в безопасное место, потому что когда Феб родила мертвого ребенка, Берсаба заразилась от повивальной бабки оспой. Поначалу мы не знали этого наверняка. Берсаба отправилась под проливным дождем за повитухой и, войдя в ее дом, прикоснулась к ней, не заметив сразу ужасные знаки болезни на ее лице.

Вернувшись, она рассказала нам о случившемся, и мать немедленно уложила ее в постель, заставив лежать и на следующий день. А тем временем мы узнали, что повитуха умерла, а в деревушке еще несколько человек заболели оспой.

Наша мать, обычно столь мягкая, повела себя как генерал, собирающий войска перед решительной схваткой с противником — в данном случае со смертельно опасной болезнью.

Она немедленно послала за мной, и я поняла зачем.

— Ты больше не будешь спать в одной комнате с Берсабой, — объяснила она, — твои вещи перенесут в маленькую комнату в восточном крыле.

Эта комната располагалась в противоположном конце дома — дальше всех от спальни, которую мы занимали вместе с Берсабой.

— Кроме того, тебе не следует навещать сестру, пока я не разрешу этого.

Я пришла в ужас. Не видеть Берсабу, с которой я почти не расставалась всю свою жизнь! Я почувствовала себя так, словно от меня оторвали какую-то часть моего естества.

— Мы обязаны вести себя благоразумно, — сказала матушка на следующий день. Ее поведение было очень хладнокровным, несмотря на то, что ее терзал страх. — То, что Берсаба находилась в контакте с больной, это факт. В то время она была простужена, а значит, особенно предрасположена к заболеванию. Через неделю, в крайнем случае, через две, мы узнаем точно, заболела ли она. Если заболела, то тебе придется уехать отсюда.