Академия Слов - Сенни Роверро

- Тебе следует быть осторожнее с Кировым, Мира.

На "ты" вне Академии он перешёл со мной, видимо, сам того не заметив, после истории с капищем, и я, к своему удивлению, была не против такой фамильярности со стороны, казалось бы, постороннего человека. Наверное, когда человек ответственен за твою жизнь, воспринимать его как совсем уж чужого невозможно. Я не совсем понимала, как это работает, на уровне чувств, хоть и знала разумом механизм действия такого явления, но на мне это работало, как и на нормальном разумном существе. Я ещё не до конца поняла, нужно ли мне этому сопротивляться, или в наших обстоятельствах наоборот будет как раз безопаснее оставить всё как есть, пусть при этом и придётся следить, чтобы оно не зашло слишком далеко, а потому предпочитала позволять этому просто быть, пока не определюсь.

- Почему? - поинтересовалась я, покосившись на него.

- Он тёмный, - вздохнул Эдгар. Я закатила глаза. Вот уж напугал, ничего не скажешь! - И есть основания полагать, что опасный тёмный.

- Он уничтожил Гитлера и Муссолини, - криво усмехнулась я. - Он национальный герой, как его можно подозревать в чём-то плохом?

Я правда не понимала. Для меня казалось кощунством даже само предположение, что тот, кого все и я в том числе почитали героем, великим человеком, достойным восхищения, мог быть тёмным, сошедшим с ума. Ведь он как раз устранял таких в своё время, чтобы те не вредили обществу, это все знают!

- Мирабель, - вздохнул Соколов с лёгкой мягкой снисходительностью. - Ты же прекрасно понимаешь, что даже тёмные опасными, а точнее безумными, не рождаются. Вы, как и мы, светлые, можем сойти с ума на любом этапе жизни, или не сойти вовсе, просто шансы больше, чем у обычных пробуждённых или спящих. Меня, собственно, и отправили в Академию слов потому, что у Министерства появились основания полагать, что он тёмный. А у меня, хоть я уже давно знаю, что он действительно тёмный, появились подозрения, что он таки стал опасным. Поверь мне, основания веские.

- Это бред, - убеждённо сказала я. - Но ладно, вам, как профессионалу, положено подозревать каждого из нас. Почему же конкретно мне следует быть с ним осторожной? Мы с ним почти никак не связаны, разве что схожестью таланта в одной области.

- Потому что он, как я понимаю, знает о том, кто ты на самом деле, - вздохнул Эдгар Викторович и задумался, видимо подбирая безопасные слова.

Когда он заговорил тавтологией, я не удивилась. Тавтология в предложении, хотя бы одна, обнуляет силу слов во всей фразе. Поэтому слововязы, когда говорят о том, вероятность чего не в коем случае нельзя приблизить, говорили тавтологией. Представляете, как абсурдно звучат наши разговоры о всяких опасностях, возможностях чего-то нежелательного и так далее? И тем не менее, для нас это порой единственный способ без особых потерь не натворить бед своими словами.

- Сегодня он поставил тебя под удар. Он чувствами почувствовал, что я подозреваю его, и решил отвести от себя подозрения, поставив тебя в опасную ситуацию, а именно в дискуссию со мной о Тьме и Свете, в которой ты могла бы себя нечаянно выдать. А ведь он не знал, что я знаю эту твою тайну. Он вполне осознанно тобой рисковал, воспользовавшись случаем, чтобы хотя бы попытаться обезопасить себя, словно считает меня простаком, которого легко обмануть, - то, кем Киров мог считать Соколова, он произнёс даже влив в слова немного силы. Это было понятно, ведь если Киров действительно будет считать Эдгара глупее, чем он есть, то светлому будет легче определить, если он всё же опасен, ведь Киров с большей вероятностью допустит ошибку, расслабившись. — Это значит, что в случае возникновения опасной опасности для него он может выдать тебя, отводя от себя подозрения.

— Это нормально для тёмного, - пожала плечами я. - Я - тёмная бракованная, то, что я согласилась работать с капищем, рискуя здравостью своего рассудка, тому наглядная демонстрация, меня не в счёт. Любой нормальный тёмный на его месте поступил бы тем поступком, который вы описали. Ведь я не вхожу в узкий круг тех, кто ему дорог, и я не светлая - светлыми мы пожертвовать можем только с огромным трудом переступим через себя, в нашей природе таких как вы защищать. А то, что Киров сошёл-таки с ума — это бред. Он герой, он печётся о народе, он сам убивал сошедших с ума тёмных, и он именно он предупредил меня о появлении светлого охотника в академии, когда ещё не знал, что охотятся на него. Он побеспокоился обо мне, а безумные тёмные не беспокоятся ни о ком, даже о тех, кто был им дорог, что уж говорить о случайных студентках, которых впервые увидели, пусть даже и тёмных.

- Надеюсь, ты права, - вздохнул профессор. - Будет обидно, если окажется, что человек, приложивший руку к остановке геноцида, стал безумным безумцем. Но прошу, не забывай об осторожности и придумай план своего спасения на случай чего заранее. Я, конечно, в случае случая если он подставит тебя, постараюсь оправдать тебя и вывернуть всё против него, но вы, тёмные, кажется, всегда полагаетесь только на себя.

И несколько печально улыбнулся, словно он предпочёл бы, если бы я положилась на него, но при этом понимает, что это против моей сути. Меня раздражал тот факт, что он всерьёз предполагает, что Киров мог стать злым, хотя я была уверена, что это невозможно, но одновременно мне почему-то было приятно, что он искренне обо мне беспокоится. Именно обо мне самой, а не как Киров об ещё одной тёмной и потому, что тёмных осталось мало. Я и сама не понимала, почему это, собственно, приятно, но не собиралась от этого избавляться. Обо мне как о человеке помимо дяди редко кто по-настоящему беспокоится, зная при этом правду о том, кто я, и у меня очень редко теплеет на душе, а потому я не собиралась от этого столь дорогого чувства избавляться.

– Я всегда соблюдаю осторожность, – веско уронила я. – И с ним, и с вами, и со всеми в принципе.

Придя домой, я собралась было написать Кирову, чтобы предупредить его о подозрениях Соколова, если тот вдруг всё же не знает о них. Не только из беспокойства о своём кумире, но и из-за того, что чувствовала себя немного должной ему. Он ведь